Людвиг устал, он уже не чувствовал себя королем. Во имя чего же продолжать испытывать страдания? Характерно, что только после ясного и окончательного осознания «марионеточности» своей монархии Людвиг II начал сторониться толпы. Он не хотел быть клоуном, которым неизбежно начинал чувствовать себя на людях. А в театре такое чувство еще обострялось. Если представить себе, что испытывал тогда король, то этого будет вполне достаточно, чтобы понять — Людвиг II достоин сострадания, а не осуждения.
Людвиг не любил Мюнхен; с этим городом было связано много неприятных моментов, которые хотелось поскорее забыть — и побыть в любимых горах, заповедных лесах, на берегах озер. Вскоре «сепаратные» спектакли были заменены «сепаратными» прогулками — правда, уже не верхом, а преимущественно в коляске или пешком. Еще в начале 1870-х годов у короля из-за чрезмерного увлечения верховой ездой образовалась паховая грыжа; пришлось отказаться от того, можно сказать, спортивного образа жизни, к которому он привык с детства. Вполне возможно, что именно с этим связано не только общее ухудшение здоровья Людвига, но и та чрезмерная полнота, которой он страдал в последнее десятилетие своей жизни.
Теперь король предпочитал общаться с природой, как и с искусством — наедине, по тем же причинам, по которым отказался от посещения публичных спектаклей. Более того, «король-луна» стал предпочитать одинокие ночные прогулки: днем его могли увидеть и узнать, ночью он принадлежал только себе.
Однако следует обязательно обратить внимание на то, что Людвиг сторонился общения лишь с представителями окружавшего его высшего света, с придворными и чиновниками с их фальшью и лестью, а также бежал от праздного любопытства бездельников-зевак. С простым народом, с крестьянами из соседствовавших с его замками деревень, с рабочими на его стройках король оставался неизменно приветливым и дружелюбным. Этот факт характеризует Людвига как нельзя лучше: он вовсе не был человеконенавистником, психически больным мизантропом, каким его часто представляют. На искренность он всегда отвечал искренностью. Вот лишь один из многочисленных примеров, доказывающих, что любовь простых баварцев к своему королю возникла не на пустом месте.
Михаэль Дайзенбергер (Daisenberger), один из жителей Обераммергау, вспоминал о своих встречах с Людвигом II: «Когда я прибыл в 13 лет в лесное хозяйство в Линдерхоф, где я провел почти 38 лет своей службы, я в первый раз увидел «нашего короля». Его взгляд величественно смотрел вдаль или на небосвод, так он ходил в задумчивости по замковому парку. И часто я слышал во время работы в лесу, как в темному лесу внезапно раздавался звон бубенчиков. Где-нибудь между елками появлялись золотые сани короля, запряженные иногда даже шестеркой, а иногда четверкой белых лошадей. В большинстве случаев король был один, если он совершал быструю поездку по зимнему лесу. Но это ложь, что Людвиг был нелюдим. Мы часто видели, как он останавливался внезапно в лесу у нас, лесорубов, или появлялся поздно вечером в трактире. Тогда он осведомлялся, как проходила работа, было ли у нас достаточное количество инструментов и удовлетворяет ли нас зарплата. Несколько раз мы обсуждали между собой, что, несмотря на любовь к одиночеству, король с удовольствием общается и рад видеть людей вокруг себя. Среди ночи я видел, как король однажды поднимался к скульптурной группе «Распятие». Одинокий как перст, он шел в глубоком благоговении. Людвиг бродил также часами по горным лесам. Молчаливое приветствие и любезный взгляд были единственным, что он дарил нам, рабочим. На охоту он никогда не отправлялся — для него лес с животными был сказочным царством»[115]{143}.
Людвиг II мог бы найти гармонию с самим собой. Если бы не был королем!
В мае 1885 года Людвиг уехал из Мюнхена — как оказалось, навсегда. Согласно баварской конституции, монарх имел право не проживать в столице, не присутствовать лично на заседаниях ландтага, не участвовать в официальных публичных церемониях в течение года. Но по истечении этого срока король обязан был появиться в столице. Это важно помнить, когда мы перейдем к финалу нашей драмы.
Людвиг уехал, но практически неразрешимые финансовые проблемы продолжали довлеть над ним, словно проклятие. К середине 1885 года общая сумма долга королевской кассы составила 14 миллионов марок.
Двадцать девятого августа Людвиг II поручил лично министру финансов барону фон Риделю предпринять необходимые шаги к урегулированию проблемы, исходя из того, что, несмотря на растущий долг, строительство ни одного из замков не будет остановлено. 3 сентября Ридель дал официальный ответ, что это невозможно; наоборот, необходимо ввести строжайшие меры экономии, чтобы восполнить дефицит личных средств короля.
Не такого ответа ожидал от своего министра Людвиг II. Он уже не мог остановить строительство! Король в полном смысле слова находился на грани отчаяния. Он уехал в Херренкимзее и провел там десять дней, с 7 по 16 сентября, в одиночестве — самый недостроенный королевский замок в первый и последний раз принимал своего хозяина.
Пожалуй, последним светлым событием в жизни Людвига II стало празднование шестидесятилетнего юбилея его матери, вдовствующей королевы Марии. Казалось, напоследок между матерью и сыном вспыхнула искра взаимопонимания. Непосредственно в день ее рождения, 15 октября, Людвиг повез мать в Нойшванштайн, с гордостью продемонстрировав ей свой шедевр.
Наконец, 8 января 1886 года Лутц посоветовал Людвигу II «ходатайствовать о единовременном пожертвовании в личный фонд короля 20 000 000 марок из избытков государственного бюджета (курсив наш. — М. З.)»{144}. Обратим на это обстоятельство особое внимание. Во-первых, до того момента Лутц не просто ничего не замышлял против Людвига II — он был с ним заодно. Во-вторых, сама формулировка «из избытков государственного бюджета» уже говорит о том, что баварская казна — в отличие от королевской кассы (эти понятия нельзя путать) — находилась в не столь уж плачевном состоянии, как впоследствии пытались представить враги короля.
Здесь уместно сказать еще несколько слов о постоянных упреках в адрес Людвига II в том, что он «вздорными фантазиями своего болезненного воображения довел страну фактически до разорения». Вот свидетельства беспристрастных исследователей и очевидцев: «Правда, расходы на эти замки были велики; но если их сравнить с громадными суммами, которые расходовались другими монархами на фавориток и позорные удовольствия, за что платили голодающие подданные, то безумные капризы Людвига II вполне простительны!»{145}
Для сравнения можно вспомнить хотя бы, какие суммы были потрачены дедом короля Людвигом I и на его «архитектурные чудачества», и на Лолу Монтес. Да, в итоге он лишился престола, но никому и в голову не пришло объявлять его сумасшедшим! А для страны «чудачества» Людвига II оказались несоизмеримо полезнее, чем капризы его деда.
«Он (Людвиг II. — М. З.) часто лично чертил чертежи и планы, отличающиеся необыкновенной точностью и правильностью, отсылая их на суд авторитетных профессоров, и очень радовался, когда получал их одобрение. И везде видны его изумительный художественный вкус и серьезное знание дела. Кстати, по расчету профессионалов, его феноменальные замки обошлись даже очень дешево! Вы скажете: а те долги, что король оставил? А разве та высота, на которую король поднял Баварию, вложив на государственном уровне в искусство 14 миллионов, не стоит ничего! Король на примере ценнейших произведений искусства, которыми полны его замки, дал возможность своим художникам учиться и развивать свой вкус. Он вложил в свои замки все те деньги, что ему оставались от его скромной жизни, не издержав, а приумножив своей мудростью необходимый для его страны капитал (курсив наш. — М. З.)! Один серьезно образованный художник-ремесленник говорил: «Если мы имеем теперь художественное образование, если мы сами имели возможность развить себя и если баварское искусство достигло той степени совершенства, на которой стоит сегодня, то этим мы обязаны Людвигу II, этому идеальному королю, поднявшему нас»{146}.
