А теперь обратимся к одному на первый взгляд не особо значительному факту биографии Людвига II. В том самом роковом 1883 году Бисмарк перестал выплачивать королю ежегодные суммы из фонда Вельфов. Мы не обладаем достаточной информацией, чтобы назвать единственную подлинную причину этого отказа. Их может быть несколько: Бисмарк мог изначально оговорить срок — скажем, десять лет, — истекающий как раз в 1883 году; мог оговорить конечную сумму — не более пяти миллионов марок (напомним, что к 1883 году Людвиг II уже получил 4 миллиона 720 тысяч марок); мог единолично счесть, что и так заплатил королю вполне достаточно. При этом Бисмарк использовал лишь проценты с капитала, оставляя в неприкосновенности основные суммы фонда. Поэтому обвинение, что Людвиг II, кроме собственной казны, подчистую растратил еще и фонд Вельфов, не имеет под собой никакого основания.
После отказа Бисмарка выплатить очередную сумму Людвиг II, внезапно переставший получать уже привычное вспомоществование, на которое он так рассчитывал, обратился к своему другу графу Максу фон Хольнштайну с приказом немедленно изыскать новый источник средств для финансирования в первую очередь строительства Херренкимзее. Напомним, что платежи фонда Вельфов все десять лет проходили непосредственно через Хольнштайна, за что тот не стеснялся брать десять процентов с каждой выплаченной суммы. Нетрудно подсчитать, насколько пополнилась казна самого Хольнштайна, и без того одного из богатейших людей Баварии. К тому же граф был другом детства короля, и тот был вправе рассчитывать на его понимание, благодарность и помощь…
Ко времени описываемых событий граф Макс занимал при дворе исключительное положение. Мало того что он сам имел практически неограниченное влияние на короля — его доверенные люди также получали должности в ближайшем окружении Людвига II. Недаром Хольнштайн имел среди придворных прозвище Серый кардинал. Для достижения своих целей граф не стеснялся в средствах, не брезговал никакими, порой недозволенными, методами и был невероятно жаден до денег. Эти неприятные черты со временем всё яснее проступали из-под маски общительного бонвивана, и к началу 1880-х годов Людвиг начал разочаровываться в своем ближайшем друге. Но до открытого разрыва дело пока не доходило.
Однако, как только граф Макс стал замечать, что теряет былое расположение короля, он начал действовать. Понимая, что рано или поздно он лишится своего неограниченного влияния, Хольнштайн «на опережение» сделал ставку на принца Луитпольда и для начала демонстративно примкнул к лагерю ультрамонтанов. На это следует обратить особое внимание: честолюбие графа не знало границ; поняв, что при дворе Людвига II он уже достиг пика своей карьеры, Хольнштайн вполне мог прийти к выводу, что для дальнейшего возвышения нужно просто… поменять короля!
Наконец, в 1883 году произошло неизбежное — Максимилиан и Людвиг крупно поссорились. Всесильный обер-шталмейстер окончательно впал в немилость.
Точная причина ссоры до сих пор остается неизвестной. В большинстве биографических трудов указывается, что Людвиг II, лишившись финансовой поддержки фонда Вельфов, обратился за помощью непосредственно к Хольнштайну, но получил решительный отказ. Другой возможной причиной разрыва могли быть дошедшие до короля нелестные высказывания графа в его адрес, чего Людвиг также никак не мог стерпеть. Наконец, существует и еще одна, самая темная, можно сказать, конспирологическая версия. Среди любовниц графа Макса выделяется одна — Хильдегард Риксингер (Rixinger; 1835—?). Известная авантюристка и мошенница, помимо пленившей графа красоты, обладала еще и весьма полезным ему криминальным талантом — мастерски подделывала почерки. Так как большая часть финансовых документов благодаря доверию Людвига II к своему обер-шталмейстеру шла непосредственно через него, в один прекрасный день Хильдегард предложила своему любовнику воспользоваться ситуацией — начать откровенно воровать деньги, подделывая королевскую подпись. Правда, с такой же долей вероятности можно предположить, что и сам граф мог стать инициатором преступления — нет никаких неопровержимых доказательств относительно степени виновности обоих, а Риксингер впоследствии, стремясь обелить себя, всю ответственность возлагала именно на Хольнштайна. Вполне возможно, что в данном случае она говорила правду. Как бы то ни было, афера удалась на славу, долгое время никто ничего не подозревал. Но в конце концов Людвиг узнал об обмане…
Все три версии роковой ссоры графа Макса и Людвига II никак не противоречат друг другу. Вполне возможно (и даже скорее всего), что имели место и первое, и второе, и третье. По сути, это одна и та же версия, но поданная с разных ракурсов. Главное — что, с какой бы стороны ни смотреть, личность друга детства Людвига, бок о бок с которым он провел почти всю жизнь, предстает в крайне неприглядном свете.
Как бы там ни было, угодив в опалу, граф Макс затаил обиду. Он не считал себя виновным! Финансовые махинации, оскорбления в адрес короля? Ну и что? Ведь ему можно всё! А его в одночасье отлучили от двора. Его — блестящего вельможу, обер-шталмейстера, представителя знатнейшей баварской фамилии, состоящей в фактическом родстве с Витгельсбахами, старого товарища короля, его правую руку! Не иначе король сошел сума!
Да, граф Макс умел ненавидеть и умел мстить! Людвиг поступил очень неосмотрительно, сделав такого человека своим врагом.
Кстати, на финансовых аферах граф и его любовница не остановились. Следующей ступенью стала подделка личной королевской корреспонденции. Вскоре мы подробно рассмотрим механизм, с помощью которого в баварское общество была запущена клевета на Людвига II. Не последнюю роль здесь сыграли и поддельные письма, изготовленные Риксингер на основе подлинной переписки короля, которую она изучала, чтобы максимально правдоподобно передавать особенности его эпистолярного стиля. Хольнштайну, раз уж он начал свою игру, нужны были прямые доказательства невменяемости короля, Хильдегард щедро снабжала его таковыми, красочно описывая различные безумные выходки, тайные желания и противоестественные наклонности баварского монарха. А фантазия у любовницы графа Макса была очень богатая! Она предоставила «бесценный» материал не только для составления медицинского заключения, на основании которого Людвиг был лишен трона, но и для авторов будущих фальшивых «дневников» короля. Но в связи с засекреченностью архивов отделять зерна от плевел по-прежнему невероятно трудно — слишком многое в этой запутанной и в целом отвратительной истории до сих пор остается покрыто мраком. Даже судьба самой Хильдегард Риксингер, вскоре после трагического 1886 года уехавшей в Америку и канувшей там в безвестность…
Между тем к моменту опалы Хольнштайна его антипод Лутц продолжал делать блестящую карьеру, получив в 1884 году баронский титул. На должности председателя Совета министров он приобретал все больший вес в правительстве, одновременно консультируя короля в том числе по финансовым вопросам.
Наводит на размышления тот факт, что именно после опалы Хольнштайна в правительстве Баварии послышались пока еще робкие и одиночные высказывания по поводу того, что неуемные траты короля могут быть результатом его душевного недуга. И Лутц начинает всё чаще и внимательнее к ним прислушиваться. Кроме того, Хольнштайн вполне мог, общаясь с тем же Лутцем, которого близко знал, делиться с ним приватной информацией, тем самым зарабатывая себе «очки» доверия кабинета министров.
Время шло, и о ссоре с графом Максом Людвиг II предпочитал больше не вспоминать. 12 мая 1885 года, можно сказать, окончательно завершился его «уход в одиночество». В этот день король в последний раз присутствовал на спектакле Мюнхенского королевского придворного и национального театра, игравшемся только для него одного. Мы уже отмечали, что Людвига стало очень угнетать внимание населения к нему как к монаршей персоне. Об этом он писал Вагнеру еще в 1876 году, объясняя свое нежелание остаться на открытие Первого Байройтского фестиваля. Но совсем побороть свою страсть к театру король не мог, и был найден весьма оригинальный выход — «сепаратные» спектакли, игравшиеся для единственного августейшего зрителя (скрупулезно подсчитано, что спектакль, данный 12 мая 1885 года, был 209-м «сепаратным» представлением). Пустое и низкое любопытство толпы больше не отвлекало короля от Искусства, не мешало наслаждаться пьесой. Можно ли назвать «сепаратные» спектакли проявлением болезненной мизантропии? Осуждать всегда легко. Вспомним постоянные жалобы публичных персон на то, что они совершенно лишены личной жизни, что они устали от назойливых журналистов и неуравновешенных фанатов, что они «отдали бы всё на свете, чтобы хоть ненадолго снова оказаться простыми людьми». Это далеко не всегда рисовка для публики; такие признания могут быть и искренними — выдержать испытание славой действительно очень непросто.
