Отправляясь в начале августа в плавание по русским северным рекам сэр Томас еще раз напутствовал своих спутников, призвал их соблюдать русские традиции, какими бы странными или смешными они не показались, спокойно воспринимать поведение русских чиновников, «так как чванство, самомнение и произвол составляют присущие свойства каждого русского, занимающего более или менее почетную должность», воздерживаться от пьянства в стране, где это не считается пороком, а скорее обычаем120, а также от распутства, подчеркнув, что «в этом отношении русские не только чудовищно бесстыдны, но как бы олицетворяют собою само бесстыдство»121. Наставления сэра Томаса не мешали англичанам в дороге восхищаться природой, невероятной стройностью сосновых и кедровых лесов, архитектурой и красотой монастырей и церквей, размерами городов, «замечательно хорошо устроенными» домами даже в небольших деревнях, где им приходилось останавливаться на ночлег122.
В Москву английское посольство прибыло в начале октября. Англичане были приняты с невероятным почетом. Для въезда в столицу царевич <сын Годунова Федор> и конюший «изволили прислать ему <сэру Томасу> испанского жеребца в сбруе, богато убранной золотом, жемчугом и драгоценными камнями, с большою, из чеканного золота, цепью, надетою коню на шею». Автор книги не уставал перечислять все приемы гостеприимства русского царя и почестей, оказанных послу и английским придворным, а также размеры и богатство царского дворца, одежд бояр, дворян и дворцовых слуг, торжественной церемонии вручения грамот, пышного и обильного угощения, не забыл даже упомянуть «необыкновенно тонкого на вкус хлеба».
Через четыре дня после аудиенции в Кремле было получено сообщение о появлении «Дмитрия Ивановича Белого», который объявил себя законным русским царем, чудом спасшимся сыном царя Ивана Васильевича. Это было первое сообщение о вступлении первого Лжедмитрия в русские пределы. Как подчеркнул неизвестный автор книги о путешествии посла Смита, благодаря заботам Богдана Бельского царевичу Дмитрию, якобы убитому в 1591 году в Угличе, удалось избежать ножа наемных убийц. Затем ему много лет пришлось скрываться в Литве и Польше. Самозванец вступил в границы Московии во главе большого войска, составленного из казаков и польских наемников, а также изрядного числа русских беглецов, присягнувших ему на верность. Навстречу ему было послано двухсоттысячное войско во главе с Петром Басмановым, но удача ему не сопутствовала. Города открывали крепостные ворота перед самозванцем. В народе возникло смущение, многие были готовы поверить в счастливое спасение царевича Дмитрия. По Москве и другим городам поползли слухи, появились лазутчики и подстрекатели. Русские люди не знали, чему верить. Они еще не успели толком оправиться от последствий чудовищного голода, болезней и бедствий. Слухи падали на подготовленную почву, грозя народным возмущением. Однако в конце января положение переменилось. Русская армия под началом Ф.И. Мстиславского и В.И. Шуйского получила подкрепления и перешла к активным действиям. В конце января при деревне Добрыничи войско самозванца потерпело сокрушительное поражение. От окончательного разгрома Лжедмитрия спасли казаки, отчаянно защищавшие небольшую крепостцу в Кромах. Сказалась также пассивность бояр, стоявших во главе русского войска.
Английское посольство тем временем веселилось, англичане участвовали в рождественских и новогодних праздниках, принимали гостей и подарки. Большой подарок был преподнесен сэру Томасу доктором Христофором Риттингером, (Christopher Writtinger), главным и любимым царским врачом. Риттингера привез в Москву английский посол Ричард Ли еще в царствование королевы Елизаветы. В конце февраля сэр Томас засобирался в обратный путь. Он стремился воспользоваться удобным санным путем и успеть добраться до Архангельска до наступления распутицы. Десятого марта состоялась прощальная аудиенция в Кремле, не менее роскошная и торжественная, чем первая. Посол отметил, что Годунов принимал англичан «с величественным выражением лица, скрывавшим скорее принужденность; а уже не прежнее светлое настроение духа…». Так ли это было на самом деле, сказать трудно. Положение царя Бориса в целом не вызывало тревоги. Он объявил Смиту, что, «рассмотрев вместе с царевичем и Боярскою Думой письмо его величества английского короля Иакова и обсудив выраженные в нем желания, в знак своего удовольствия по поводу установленной отныне дружбы с славным королем Англии, как это было с его царственною предшественницей, он, великий государь, приказал в этом смысле составить от своего царского имени письмо». Борис Федорович дал также указание предоставить Московской компании дополнительные привилегии и закрепить их в специальной грамоте.
Семнадцатого марта посол «решился» (именно так написал автор книги) принять приглашение его и его спутников на торжественный обед агента Московской компании Джона Меррика. По окончании обеда сэр Томас и Меррик удалились в покои миссис Меррик, «где для них был приготовлен десерт». Судя по тому, что за обедом последовал еще и ужин Смит и Меррик имели возможность пообщаться достаточно долго. Это было второе долгое совещание двух англичан. Снова придется признать, что о состоявшемся разговоре ничего не известно. Опять можно только предполагать, о чем говорили эти двое. Не должно быть, однако, сомнений в том, что они обсуждали положение в России, перспективы самозванца и ситуацию в Кремле: можно утверждать, что они были неплохо осведомлены. Доктор Риттингер, несомненно, сообщал о том, что творилось в окружении царя Бориса. О настроениях в Кремле и в кругах московской знати был неплохо осведомлен сам Меррик, к тому же он мог пользоваться сведениями своего доброго товарища Якова Маржерета, капитана Стремянного полка, состоявшего в основном из иностранных наемников. Во времена Ивана Грозного и Бориса Годунова этот полк отвечал за охрану Кремля и царского семейства. Были, несомненно, и иные источники информации, которые доносили о толках в народе, на боярских и дворянских дворах.
Двадцатого марта посольство отправилось в обратный путь, осматривая по дороге едва ли не каждый монастырь и знакомясь с агентами Московской компании в различных городах и их торговыми операциями. В Вологду посольство прибыло 29 марта. Здесь англичане провели пасхальную неделю и начали готовиться к плаванию, подбирать подходящие суда, запасать провизию. И тут до них дошло известие о неожиданной смерти Бориса Годунова123. Яков Маржерет, который в этот день дежурил в Кремле124, в своей книге поставил однозначный диагноз – апоплексический удар. Однако, картина, которую рисуют другие современники, свидетельствует о том, что это было отравление. Как записал сам анонимный автор отчета о посольстве Томаса Смита, вероятно со слов доктора Риттингера, «…смерть царя Бориса случилась совершенно внезапно и к тому же при весьма странных обстоятельствах. Через каких-нибудь два часа после обеда, когда по обыкновению присутствовавшие при этом врачи уже удалились, оставив царя, по их убеждению, в добром здоровье, о котором свидетельствовал и его хороший аппетит за обедом, – государь вообще любил хорошо и плотно покушать, хотя теперь позволительно думать, что в этом он даже доходил до излишества, – он вдруг не только почувствовал себя дурно, но и ощутил боли в желудке, так что, перейдя в свою опочивальню, сам лег в постель и велел позвать докторов (которые успели уже разойтись). Но прежде, чем они явились на зов, царь скончался, лишившись языка перед смертью». «Между тем, в народе шла молва о том, что царь отравился, что новоявленный Димитрий возложил на себя корону, царевич заключен в темницу, бояре сражаются в войске, большинство ближайших царских советников бунтуют, а купцы разбежались», – так писал позднее безымянный автор книги о посольстве сэра Томаса.
