Подобная судьба постигла многих, еще больше бежали в Литву и Польшу. «Я был огорчен, – писал Горсей, – увидев, какую ненависть возбудил в сердцах и во мнении большинства князь-правитель, которым его жестокости и лицемерие казались чрезмерными»101. В своей книге Горсей не пишет, что гонениям подверглась главным образом «польско-литовская партия», которая при прежнем царе даже не пыталась поднять голову. Однако Горсей, несомненно, понял, что польско-литовские кланы могли стать важной силой в Московии. Он активизировал контракты с Федором Никитичем Романовым, негласным главой «польской партии». Необходимо было выяснить планы и намерения «выезжан», а также бежавших в Польшу и Литву дворян. Скорее всего, именно ради этого он и заезжал в Варшаву и в Вильну перед своим негласным возвращением в Россию и арестом. Этот период своей деятельности он освещает скупо и несколько сумбурно. Касаясь своих отношений с Федором Романовым102, Горсей писал: «Старший сын его, видный молодой князь, двоюродный брат царя Федор Микитович (Feodor Mekitawich), подававший большие надежды (для него я написал латинскую грамматику, как смог, славянскими буквами, она доставила ему много удовольствия), был принужден жениться на служанке своей сестры, жены князя Бориса Черкасского (Knez Boris Shercascoie), от нее он имел сына, о котором многое услышите впоследствии. Вскоре после смерти своего отца <Романа Никитича Захарьина-Юрьева> он, опасный своей популярностью и славой, был пострижен в монахи и сделался молодым архиепископом Ростовским (Archbishop of Rostove). Его младший брат, Александр Микитович (Alexander Mekitawich), не менее сильный духом, чем он, не мог долее скрывать свой гнев: воспользовавшись случаем, он ранил князя-правителя, но не опасно, как задумывал, и бежал в Польшу, где вместе с Богданом Бельским, главным любимцем прежнего царя и сказочно богатым человеком, и с другими недовольными лицами как там [в Польше], так и дома задумывал заговор с целью не просто свергнуть Бориса Федоровича и всю его семью, но разрушить и погубить все государство, как вы и прочтете на этих страницах позднее».

Написанное Горсеем изобилует неточностями и фактическими ошибками, но в данной цитате присутствуют два важных намека. Во-первых, любопытно брошенное вскользь замечание Горсея о том, что он написал для Федора Никитича Романова латинскую грамматику славянскими буквами. Как указывают некоторые историки, в частности Л.Ю. Таймасова, под грамматикой или алфавитом в те времена понимали шифровальные книги или таблицы. Можно, следовательно, предположить, что отношения между Горсеем и Федором Романовым как минимум были доверительными и они замышляли какое-то общее дело, раз появилась необходимость вести шифрованную переписку. Во-вторых, Горсей прямо указывает на существовавший заговор. Хотя он явно путает события и их очередность – Александр Никитич Романов в тот период времени был одним из приближенных Бориса Годунова, в ссылку был отправлен только в 1601 году – но борьба за власть, несомненно, велась. Трудно предполагать, что конкретно замышлял Горсей, но очевидно, одно – планы заговорщиков его интересовали самым серьезным образом, если отказаться от мысли, что он сам был организатором заговора. Если же принять данное предположение, то следует признать, что Горсей вместе с Федором Романовым стоял у истоков русской смуты, целью которой стало устранение неудобного Годунова и основание новой династии. Подобное предположение отодвигает нижнюю границу временного диапазона Смутного времени до середины 1580-х годов и более того – делает версию о планировавшемся физическом устранении Ивана Васильевича с целью спровоцировать борьбу за русский престол еще более обоснованной. Именно эти аспекты деятельности Горсея в Москве, как представляется, стали основанием для серьезных претензий к Горсею со стороны Бориса Годунова. Именно поэтому Горсей был арестован после посещения Варшавы и Вильны, где он без сомнений встречался с бежавшими из Москвы заговорщиками. Жизнь Горсея висела на волоске. В это время в Москву прибыл очередной английский посол, Джайлс Флетчер.

Джайлс Флетчер прибыл в Москву в ноябре 1588 года. Хотя он выступал в качестве посланника королевы Елизаветы к царю Федору Иоанновичу политические задачи перед ним не стояли, по крайней мере королева ничего не писала русскому царю по этому поводу103. Ему было поручено урегулировать конфликт с московским правительством по поводу частных долгов одного из агентов английской Московской торговой компании, сделанных от имени компании, поддержать ходатайство этой компании о восстановлении монополии на торговлю через северные русские порты, а также вновь разрешить английским купцам торговать через Казань и Астрахань с Бухарой и Персией. Главная же задача, которую королева поставила перед Флетчером, и о которой она писала царю Федору, состояла в освобождении Горсея и отправке его в Англию, чтобы «наши думные люди, чего он доведетца, то б над ним и сделали; а то ся добре дивимъ, что онъ дуракъ так сделалъ, и в той брани нечаемся, что он вашего пресв-ва ближнимъ людемъ много докуки чинилъ».

По словам Горсея, миссия Флетчера сразу же оказалась под угрозой. На первой же аудиенции у царя Флетчер вступил в пререкания о царском титуле, не пожелав прочитать его полностью. Подарки, присланные с Флетчером от королевы Елизаветы царю Фёдору Иоанновичу и Борису Годунову, были найдены неудовлетворительными. Флетчера приняли сухо, не пригласили к царскому столу и поручили вести с ним переговоры дьяку посольского приказа Андрею Щелкалову, известному своим предвзятым отношением к англичанам.

Впрочем, жалобы Горсея на то, что Миссия Флетчера окончилась неудачей неосновательны. По имеющимся записям Посольского приказа104, Флетчер привез с собой из Лондона «18 статей, способствующих к удобнейшей англичанам в России коммерции», и просил включить их в жалованную грамоту Московской компании. Пожелания его были исполнены, 22 апреля ему была выдана новая жалованная грамота с включенными в неё 18 статьями. Среди указанных статей вновь значилось право английских купцов платить половинную пошлину. Более того, было восстановлено право на плавание купцов Московской компании по Волге под охраной стрельцов и вести торговлю с прикаспийскими странами105. Щелкалов отказался предоставить Московской компании монополию на северную торговлю. Частные долги английских купцов были признаны долгами Московской компании и ей были предъявлены претензии. Вместе с тем Горсей был выдан Флетчеру с пожеланием никогда не присылать в Москву этого «плута». В мае Флетчер получил отпускные грамоты и вместе с Горсеем покинул Москву. По некоторым данным, он был выслан из России.

Полугодовое пребывание Флетчера в Москве оказалось плодотворным также с точки зрения «науки о России». Он собрал множество материалов и записал много рассказов. Особенно полезными для него оказались беседы с арестованным Горсеем, который много рассказал Флетчеру о России, которую хорошо узнал за почти 17 лет жизни в стране. Собранная информация легла в основу небольшой, но весьма информативной книги, которую Флетчер опубликовал в Лондоне в 1591 году под названием «Of the Russe Common Wealth» («О Русском Государстве»). Несмотря на небольшой объем106, книга на несколько десятилетий стала едва ли не основным источником сведений о России.

Книга разделена на 28 глав107, которые последовательно сообщают сведения о географии страны, ее климате, почвах, крупнейших городах, устройстве государственной власти и судопроизводстве, управлении на местах, царской династии, порядках при царском дворе, основных сословиях и взаимоотношениях между ними, структуре церковных чинов, богослужебной практике, таинстве чина миропомазания, составе армии, порядке ее формирования и снабжения. Последняя 28 глава посвящена характеристике русской нации и обычаям русской обыденной жизни.