Комическая пословица графа Людвига фон Кобенцля «Не учи ученого» («On n’a pas besoin que Gros Jean remontre à son curé»), напечатанная в феврале 1789 г., но сочиненная, видимо, в 1787‐м, – превосходный пример коллективного творчества. Она основана на устных и шутливых рассказах Екатерины IІ о приездах в Россию Ле Мерсье де ла Ривьера (которого она высмеяла в комедии «Передняя знатного барина», 1770) и затем Дидро. Граф де Сегюр воспроизводит их в своих мемуарах77. Кобенцль добавил еще вольтеровы насмешки над Руссо, создав коллективный образ философа-утописта. Абсурдные реформы господина Закономана (M. de la Régimanie), направленные на уничтожение городов и роскоши, ограничение народонаселения и полную уравниловку, не имеют ничего общего с учением физиократов; однако они курьезным образом предвещают французскую революцию и мальтузианство78.
Граф фон Кобенцль упоминает заглавие пьесы, посылая дипломатические инструкции принцу де Линю, отправленному наблюдателем в армию князя Потемкина:
Вы требовали, любезный князь, чтобы я написал пословицу, а меня подмывает ответить, что именно ее я и разыгрываю, Не учи ученого, ибо то, что Вы получите – не что иное, как пересказ наших совместных бесед, ваше творение в той же мере, как мое (СПб., 31 октября 1787 г.)79.
Во время войны с Турцией принц де Линь не ограничивается письмами, донесениями и комедиями. Он видит себя певцом во стане русских воинов и прославляет взятие Очакова, в котором, впрочем, участия не принимал. С помощью некоего русского друга он переложил на французский оду Ломоносова на взятие Хотина в 1739 г., заменив фельдмаршала Миниха Потемкиным, а Анну Иоанновну – Екатериной IІ. Линь уверяет, что «Ломоносов, единственный русский поэт, был сильнее Пиндара и выразительней [Жан-Батиста] Руссо». Однако сам принц лучше воспевает любовь, а не кровь. Добавим, что и французские военные не отставали от него. Уже упоминавшийся барон д’Эста сочинил «Взятие Очакова, россиянам посвященное» (1789), а затем «Послание Его Высочеству князю Потемкину-Таврическому <…> на взятие Бендер» (1790), а граф де Ланжерон – шутливую поэму «Великая история великого отъезда, великого приезда, великого сражения, великого штурма, великой раны и великого возвращения великого носа Его Высочества принца Шарля де Линя. Великое попурри» (1790).
Пером и шпагой
Война, начавшая в 1787 г., принципиально изменила роль принца де Линя. В отличие от Вольтера, дававшего советы, принц, дипломат и военный, хотел претворять их в жизнь. Философ многократно предлагал императрице встретиться в Константинополе, когда его завоюют русские войска:
Умоляю, напишите, где я могу умереть от счастья у Ваших ног? В Яссах, Андрианополе или Константинополе? Верхом приехать не смогу, ибо я не генерал Миних, который был превосходным наездником в восемьдесят лет, но доберусь на носилках (Ферней, 12 августа 1769 г.).
Я могу добраться на носилках до Константинополя к концу октября, если буду жив (Ферней, 12 марта 1771 г.).
Принц де Линь приглашает Суворова выпить за здоровье Екатерины IІ в Святой Софии; он шутит, но только отчасти:
Я предсказал то, что Вы совершили, и предсказываю еще Ваше вступление в Константинополь. Если бы нашлись те, кто мне поверит, как бы ни малы они были числом, я бы отправился в их обществе, дабы выпить с Вами за здоровье Екатерины Великой на равнинах Софии ([Вильно], 25 февраля 1791 г.).
В такой же манере Суворов обсуждает с Линем новую военную тактику:
Толстый и плотный батальон-каре, развернутый фалангою, решит судьбу. Счастье поможет нам. Пожнем колонну огромную и колыхающуюся, подобно как бы ударяло во оную великое стенобойное орудие. Во вратах, в которых душа оставила тело Палеологов, будет наш верх ([ноябрь 1789 г.]).
В октябре 1787 г. император Иосиф IІ назначил фельдцейхмейстера (генерала от инфантерии) принца де Линя посредником между австрийскими и русскими войсками. В декабре 1787 г. он прибыл в лагерь Потемкина в Елисаветграде, получив звание генерал-аншефа русской армии. Летом 1788‐го принц принимал участие в боевых действиях под Очаковом, но в октябре, разочарованный медлительностью осады, уехал в армию фельдмаршала Румянцева в Молдавию, где пробыл до конца года. Перед Линем были поставлены задачи: войти в доверие к князю Потемкину, обеспечить обмен информацией и координировать военные действия союзников. Но в первую очередь понудить русских безотлагательно напасть на турок. Оба государства, Россия и Австрия, не были готовы к войне и вежливо пропускали вперед союзника. А потому Екатерина IІ и князь Потемкин, несмотря на личную симпатию к Линю, во время войны относятся к нему с подозрением:
Сего утра Линь получил от Цесаря повеление ехать к Вам. Он думал иметь команду, взять Белград, а вместо того его шпионом определяют. Естьли он Вам будет в тягость, то, чаю, его отправить можно в Вену с условием о будущей или нынешней кампании <…>. Кажется, по письму Императора к нему, что нас от Валахии и Молдавии отдалить хотят, да и из Галиции пропитания не обещают, а оставляют все себе (Екатерина IІ Г. А. Потемкину, 18(29) октября 1787 г.)80.
Переписку принца (и его сына81) перлюстрируют и в ставке Потемкина82, и в столице. Согласно записям А. В. Храповицкого, императрица еще 4(15) апреля 1787 г. читала письма, адресованные Линю, Сегюру и Кобенцлю83, и, разумеется, продолжила в 1788 г.
Граф фон Кобенцль использовал письма своего «дипломатического жокея» (как иронически именует себя Линь) для интриг в Петербурге. Полагая, что Потемкин не торопится вести боевые действия, он стремился ослабить его влияние при дворе. Князь узнал об этом и пришел в ярость. Он писал императрице:
Австрийцы устраивают на меня ков, ища всячески моей пагубы. <…> Принц Линь, как человек ветреный и ничего святого не имеющий, инструментом сего мерзкого предприятия. Он писал с своим нарочным курьером к Графу Кобенцлю, что я не тот, который бы хотел вести дела здешние в пользу его государя, и что я не хочу делать движения для отвлечения сил турецких от их пределов, что я сумневаюсь в чистосердечии их. Одним словом, что теперь настоит время меня спихнуть <…> (Г. А. Потемкин к Екатерине IІ [до 5(16) мая 1788 г.])84.
И в следующем письме: «Принц де Линь как ветряная мельница: я у него иногда Ферсит, и иногда Ахилесс. Теперь превозносит меня до небес, а навалился на капуцина здешнего» (Г. А. Потемкин к Екатерине IІ, Елисаветград, 5(16) мая [1788 г.])85.
Скромные успехи русских войск и поражения австрийцев сделали положение принца де Линя более чем щекотливым, а миссию – невыполнимой. Письма его, адресованные русским генералам и фельдмаршалам, вежливые и любезные, шутливые и льстивые, стремятся сгладить напряжение и улучшить отношения между союзниками. Правду он пишет графу Сегюру и графу Кобенцлю. А. В. Храповицкий, секретарь Екатерины IІ, заносит дневник 17(28) декабря 1788 г.:
Замечена в перлюстрации видимая к нам злоба принца Де-Линь, в которой, может быть, участвует и гр. Кобенцль; ибо к нему и к гр. Сегюру пишет принц из Ясс, что обе наши армии многочисленны только больными и умирающими; вся тягость войны пала на Австрийцев, где ошибки шести генералов сам Император умом и присутствием своим должен был исправить; Турки пленные и Хотинские аманаты говорят о гр. П. А. Р. За-м [Румянцеве-Задунайском], что в прошедшую войну был он визирь, а теперь только сераскер; нужен мир, и не худо бы было prendre au mot Hertzberg86, прекрасную Молдавскую провинцию сделать независимою из единой любви к человечеству: тут же наклоняет к скорейшему союзу с Бурбонскими дворами87, и кажется, целит нападением на Пруссию88.