При Александровом дворе не стану
Выпрашивать оков иль фимиам курить.
К иным благам стремитесь неустанно!
На них я смог глаза открыть.
Хочу сравняться с мудрецами
И жить лишь в обществе природы и друзей.
Тщеславье позабыв, не знаясь с гордецами,
Быть может, обрету я радость давних дней.
В вас вижу образец, которого нет краше:
Вы счастливы, хоть рок порой вас не щадил.
И было б храмом сердце ваше,
Когда бы в нем амур лукавый не царил.
Сего чуждаясь заблужденья,
Зачем бы я его потщился осудить?
Кто юности и наслажденья
Нашел источник, тем мы можем все простить.
Карлсбад, сего 13 июля 1806 года
Долины мирные, пора покинуть вас,
Здесь Эпидавра бог, Церера и Помона
Обильной жатвою мне радовали глаз.
Здесь Линь
204 из года в год поет неугомонно
На ложе лавровом и славу, и любовь.
Увы, не стану я идти вслед за Титиной
205,
По тропам, средь цветов блуждая вновь и вновь,
Обласканным не быть мне милою Кристиной
206.
Советом, дружбою меня не ободрят
Клари, отец и сын
207; на радость неизменно
Всем жителям они здесь с кротостью царят.
Прощаюсь я с тобой, предел благословенный,
Где в неге, посреди бесхитростных забав
В однообразии нам все как будто внове,
Где чудом я обрел желанное здоровье,
К истоку радостей живительных припав.
Одно мгновение – и милый сон умчится.
В то время, как пишу, мой приговор вершится.
Порой с трудом взойдя на гребни ближних гор,
В восторге я смотрел, как дивная природа
Бескрайний, красочный являла мне простор.
И, на гранитный трон воссев близ небосвода,
Я тучные стада и подданных считал,
Потоки направлял в безводные долины,
Изгибы ручейков и пашни рисовал,
Повелевал разбить цветущие куртины,
Да служат яркими границами садов,
И, оплетя стволы, как стройные колонны,
Простым венком чело украсив пастухов,
Сияют их цветы в беседке затененной.
И ум, и сердце я всегда звал на совет,
Я правил как отец и, жизнью умудренный,
Знал, что достаток, вкус, без коих счастья нет,
Всегда украсят мой приют уединенный.
Порой минувшего найти желая след,
Я с трепетом вступал в священные дубравы,
Где словно времени остановился ход
И в сумерках донжон, свидетель ратной славы,
Нам достопамятный урок преподает.
Я в ужасе бродил под сводами меж терний,
Где видятся вожди, поверженные в прах;
Я слышал стоны их, я вопрошал их тени
И словно с ними жил в промчавшихся веках.
Развалины сих стен со мною говорили,
От эха гулкого я, вздрогнув, замирал
И, воздохнув о тех героях, что почили
Во мраке гробовом, скорее прочь бежал.
Порой хотелось мне вернуться в наши годы.
Как не восславить нам героев наших лет!
Я легендарные воспоминал походы
Того, кто множество здесь одержал побед
208.
В полях Богемии его влекомый славой,
Я шел за Фридрихом, что путь мой направлял.
Он, на поверженных взирая величаво,
Увенчан лаврами, победы воспевал.
Порой во власти дум и вдохновенной лени
В мой тихий уголок укрывшись ото всех,
Свободный от страстей, иллюзий, заблуждений,
Не внемля голосу соблазнов и утех,
Богине мудрости я посвящал занятья,
В воспоминаниях отраду находил,
Старался разумом прошедшее объять я
И мысль свою в слова облечь по мере сил.
Но чаще, признаюсь, я с лирой на поляне,
Увенчан лозами, утехи воспевал,
Всей нашей жизни цель, единое желанье,
И гармоничный звук округу чаровал.
Порхали стаи птиц и волновались воды,
Расцветшие цветы овеивал зефир,
И, славя радость, я был братом всей природы,
Для наслаждения тогда жил целый мир.
Промчалось все, уж нет Цереры и Помоны;
Светило дня от нас уходит на ночлег,
Из сумрачной дали подули аквилоны
И скоро гребни гор покроет белый снег.
Земля обнажена. Природа, коченея,
Теряет прежний вид в печальном полусне.
Свои целебные источники Гигея
209Скрывает медленно в скалистой глубине.
Пора прощаться мне с утехами, венками,
Час увядания, бесславья настает.
Быть может, буду я, увы, забыт друзьями.
Что ж мне останется? Унынья тяжкий гнет.
