Катиш должна внести в свои выписки об угодничестве герцога д’Антена454 то, каким оно было: «Спиленные деревья», «свист» и т. п., а не то, что говорится у Франшвиля455.

Мой 19‐й том456 расскажет ей историю за 170 лет, при том, что о последних годах никто не писал.

Вот письмо щелкунчика. А вот другое, которое намарала Кристина и которое сильно рассердило бы маленького великого человека457, будь оно напечатано. Каждую минуту я ловлю себя на том, что почитаю Вас. Решайте сами, когда Вы придете, но я отправлюсь на охоту и обедать буду в пять часов, я смогу Вас увидеть только с половины одиннадцатого до полудня.

Известно ли Вам, что весь вчерашний день я был у Вас всего лишь полторы минуты? Трепещите. Исправляйтесь, моя княгиня. Иначе я расскажу о Вашей холодности всему свету. И помешаю любить Вас.

Принц де Линь Е. Ф. Долгорукой [осень 1805 г.] 458

Хочу взять Вас измором или заставить сдаться из чувства благодарности. Курфюрстина459 поручила мне пригласить Вас на ужин и сопроводить на прогулку, со всей решительностью. В особенности не пропустите ужина. Что до прогулки, то доколе я у Вас не под прицелом, она мне безразлична. Не отказывайтесь побаловать Ваш желудок. Довольно того, что Вы не балуете кое-что другое.

Бедняжка, Вы отказываетесь от меня! Меня поддерживает мое собственное желание. Со мной происходит противоположное тому, о чем сказано в сонете «Мизантропа», и мне «надежду дарит безнадежность»460.

Вы не представляете, какой восхитительной делала Вас вчера вечером Ваша столь милая, столь мягкая, столь простая манера держаться. Я никогда Вас так не любил. Попробуйте только завлечь этой зимой кого-нибудь другого. О! как я Вас возненавижу!

Золото течет к Вам без всяких с Вашей стороны затрат. Вы меня этим бесите, но я покамест безумно влюблен.

[Принц де Линь Е. Ф. Долгорукой, на отдельном листке] 461

Сия записка предназначена также для архивов Киферы, но не для разделов, посвященных любви или благодарности. А для раздела, посвященного упрекам.

Я не собираюсь ехать в Айзенберг с тремя камердинерами, потому скажите мне, прошу Вас, предполагаете ли Вы по дороге сесть в коляску господина Уинна.

Мне было жаль видеть вчера, как господин Кинар462 выбрал неподходящее место возле трех малышек, проявив так мало любезности и так худо понимая свои обязанности.

Это должно отвратить от поездки в Англию или с англичанами. Если нынче сие не возобновится, то я найду мою княгиню столь же прекрасной и достойной любви, как обычно.

Принц де Линь Е. Ф. Долгорукой [осень 1805 г.] 463

Если не добился женщины в течение трех недель, то не добьешься никогда. Если тебя больше не опьяняет надежда – на наслаждение или благодарность, то в письмах совсем мало души, а ума и подавно не видать.

Потому душа ваша вовсе не затронута. А ум ничто не веселит. Вы пресыщены похвалами и не различаете, лесть то или нет и не восхищение ли знатока заставляет воздавать их Вам.

В то время, как Вы проезжаете через Тироль, занимаетесь здесь Франшвилем, векселем, дочерью, а там сыновьями и родней, и с радостью сообщаете мне, что у Вас нет ни минуты и что я преследую Вас своими визитами, я почти не могу с Вами поговорить.

Подумайте вновь об этом в Эйзенберге, где я буду проводить скучные утра и отнюдь не веселиться вечерами. Посмотрим, будете ли Вы добры и смогу ли я видеть Вас четверть часа каждый из этих четырех мрачных дней. Не поджимая губ, как Исмена464, Вы не щадите Ваших друзей. Отчего Вы не столь же великолепны и справедливы, сколь прекрасны, неизменно, а порой столь же достойны обожания, сколь обожаемы!

Принц де Линь Е. Ф. Долгорукой [осень 1805 г.?] 465

Вчера отдыхала моя рука, но не сердце. Вы сего вовсе не заметили и выпили шоколад, словно прочитали мое письмецо. Вы заслуживаете наказания: вчера Вы богохульствовали, уверяя, что никто Вас не полюбит, как наш Полифем466; стал бы он писать Вам стихи? Вот мои, сочиненные на охоте, когда я глядел на небо, вдохновившее меня; речь в них лишь о силе владычества и о Вас, ибо для меня это едино.

Не находите ли Вы, что сие отдает чем-то турецким? Ведь я становлюсь турком, стоит мне Вас увидеть. Это я пришлец с Востока, а Вы – северянка; отчего Вы обитаете не там, где проходит линия экватора, как в моем случае467? У Вас глаза афинянки, грация парижанки, ум римлянина и сердце обитателя Тобольска. А у меня сердце Овидия. У Вас же сердце казака, княгиня-улан. Я бы пристрелил двух-трех кабанов, вероятно пробежавших неподалеку от меня, но в это время я марал на моих дощечках приведенные выше стишки, кои мне было нынче так трудно расшифровать.

Читайте и храните меня как «Курс любовной литературы». Я Ваш Лагарп468; а Вы, бросив взор на мой сердечный Лицей, больше о нем не думаете. Если бы я перестал Вас любить, Вы, быть может, влюбились бы в меня безумно; хотелось бы попробовать. Но, к сожалению, сие для меня невозможно. Я не могу сказать:

Но что знаем мы? Я лучше Азора, а Земира при виде такой нежности полюбила его470. Она лишь возмущалась, если их колени случайно встречались. Покажите, что Вы не придаете сему значения и что Вы верите: я поступаю так же; и будьте столь же доброй, ровной и великодушной в любви, что и во время ваших путешествий, женщиной, почти совершенной, столь же обожаемой, сколь достойной обожания.

Под тем предлогом, что она желает спросить у меня совета, она хочет меня поразить. Поскольку до Тюренна мне весьма далеко, не знаю, поведаете ли Вы о моей смерти, как госпожа де Севинье472; но она бы не написала так хорошо письмо, в коем столько сердца, ума, вкуса, верного тона, скромного достоинства и нежной любви, сколько в этом.