Высмеивая Священную Римскую империю и ее императора, который сделал его бароном, Гримм, сын пастора из Регенсбурга, насмехается над самим собой. Его намеки на возможную войну идут вразрез с дипломатией Екатерины II и Иосифа IІ, встретившихся в 1780 г. Императрица охлаждает его пыл: «Я не знакома с воинскими предубеждениями и фантазиями принца де Линя, но я знаю, что у него совершенно необыкновенная голова» (письмо от 23 июня (4 июля) 1781 г.261).
Рассказывая в письмах Гримму о путешествии в Крым, Екатерина II регулярно упоминает принца, а заодно посылает его стихи: «Храм Дианы принадлежит принцу де Линю, он здесь и едет с нами на полуостров…» (2(13) апреля 1787 г.), «Принц де Линь говорит, что это не поездка, а бесконечные и разнообразные празднества, каких нигде и никогда не увидишь. Скажут, что он льстец, этот принц де Линь, но быть может, он прав» (Херсон, 15(26) мая 1787 г.)262.
Вернувшись из Тавриды в Петербург, Екатерина IІ отправила Гримму 29 июня (10 июля) 1787 г. курьера263, который привез ему почту из России, в том числе два письма от принца де Линя264. Гримм известил государыню, что получил сочинение принца, опровергающее наветы европейских газетчиков265.
По свидетельству Де Бюсше, порученца принца де Линя266, принц «разослал письмо всем своим друзьям и знакомым с просьбой распространять копии», а также отправил его по дипломатическим каналам267. Европейская пресса перепечатала письмо, отредактировав268, а Жан-Пьер Бриссо де Варвиль включил его в свою брошюру «Банкротства не будет, или Письмо к государственному заимодавцу» (1787), сопроводив язвительными комментариями269.
Ф. М. Гримм переслал копии двух писем принца де Линя (датированных одним и тем же числом, 3 июля 1787 г.) Фердинандо Гальяни, графу Н. П. Румянцеву и барону Карлу фон Дальбергу270, поместил их в «Литературную корреспонденцию» (август 1787 г.)271. А до того, в июле 1787 г., «Литературная корреспонденция» поместила «Стихи по случаю поездки Ее Величества Императрицы всея Руси» Л.-Ж.-Б. Симонне де Мезоннева272. В 1801 г., через пять лет после кончины императрицы, принц де Линь сочинит и напечатает «Письма маркизе де Куаньи» о поездке в Крым, используя письмо, разосланное в 1787 г.273
Гримм делает все, чтобы поддержать репутацию императрицы, но отнюдь не принца де Линя. С ним он сохраняет деловые отношения и пересылает в Петербург с русским курьером почту для него, полученную от Де Бюсше. Однако он присовокупляет свой полемический ответ на открытое письмо принца, ибо считает, что это его прерогатива. Императрица подтверждает получение корреспонденции 29 июня (10 июля) 1787 г.274 Но Гримм хочет, чтобы его прочли, и напоминает, что послал свой «контр-манифест против манифеста принца де Линя» (Париж, 20 сентября (1 октября) 1787 г.)275. Екатерина IІ отвечает, что письма получены, все пакеты переданы по назначению, и добавляет не без иронии: «Слава богу, Вы довольны мной и моей поездкой в Тавриду. Ваш ответ принцу де Линю не был запечатан, но я не стала его читать за недостатком времени; если он ко мне вернется, прочту, когда время найду»276. В конце концов она его прочла, но не одобрила: «Принц де Линь отправился в армию фельдмаршала князя Потемкина; я сообщу ему, что Вы придрались к словам, которыми он живописует или описывает мое путешествие…» (30 ноября (11 декабря) 1787 г.)277.
Гримм продолжает пересылать почту для принца де Линя: «Итак, принц де Линь не смог покинуть чертоги славы. Вот пакет от его комиссионера Де Бюсше, который убежден, что Ваше Величество помнит его физиономию»278.
Добавим, что за девять лет до того, 13 апреля 1778 г., Де Бюсше предложил Гримму коллекцию картин для Екатерины IІ, присовокупив, что раньше жил в Петербурге под именем Дюбоске (перевод его фамилии, значащей «Лесной», с нидерландского на французский). Действительно, отец и сын Дюбоске упоминаются в переписке шевалье д’Эона, первого секретаря французского посольства в России во второй половине 1750‐х годов, а граф М. И. Воронцов прибег к услугам Дюбоске в сентябре 1764 г. в Брюсселе279. Императрица отказала. В 1787 г. Де Бюсше осмелился напрямую написать Екатерине IІ, осыпать ее похвалами и предложить свои услуги. Императрица сообщила Гримму свой категорический отказ и добавила: «Когда принц де Линь захочет, чтобы я занималась его делами, он мне напишет сам или поручит своему доверенному лицу»280. В 1788 г. Гримм и Екатерина IІ решают оставить без внимания послания Де Бюсше.
Время от времени императрица (не без кокетства) сообщает Гримму изящные фразы его «соперника»: «Принц де Линь признался мне, что в первый свой приезд, перед встречей со мной, он ожидал узреть великую женщину, прямую как палка, изрекающую сентенции и беспрестанно требующую восхищения, и был рад обмануться в своих ожиданиях, встретив существо, с которым можно говорить и которое любит поболтать» (1(12) декабря 1787 г.)281; «Принц де Линь говорит, что ни в одной стране не встречал людей, столь искусных в делах. Они всех умыли и с Божьей помощью умоют господина Гу. [Густава IІІ] не хуже других» (24 июня (5 июля) 1790 г.)282; «Когда я вижу адмирала Чичагова, то всегда вспоминаю словцо принца де Линя, которого кто-то спросил, как узнать маршала Лаудона. Проще простого, ответил он, Вы найдете его за дверью, смущающегося своих заслуг и своего превосходства» (14(25) сентября 1790 г.)283.
Когда еженедельник «Анне литтерер» напечатал письмо Екатерины IІ к принцу де Линю (СПб., 6(17) ноября 1790 г.), важное с политической точки зрения, Гримм не на шутку обиделся, ибо некогда императрица строго отчитала его и запретила передавать гласности ее письма. Он послал номер в Петербург и дал волю ревности:
Он [Линь] выпустил из рук письмо нашей императрицы, позволил украсть его, из Вены оно попало в Париж и появилось на страницах антидемократического листка, так что газетчик посвящает целую колонку половине Азии и Европы, прилично наряженной в большом эрмитажном магазине в Петербурге. <…> Так значит у нашей императрицы две мерки: одна для принца де Линя, коему все позволяют и заранее прощают, другая для козла отпущения [Гримма], коему ни в чем спуска нет? <…> Я принужден безжалостно прятать мои сокровища, а принц де Линь выставляет их напоказ и не заслуживает ни малейшего порицания за сию любезность <…>. Я принялся доказывать, что письмо не ее, что это подделка газетчика, осмелившегося укрыться за августейшим именем для сподручного изготовления своего политико-комико-эксцентрико-философского журнала. <…> и пока я так разглагольствовал, один из моих оппонентов вытащил из кармана письмо из Вены, где говорилось, что видели подлинник, держали его в руках и что в нем немало не менее сильных пассажей, кои сократили в опубликованном письме, так что я не теряю надежду увидеть вскоре исправленное и дополненное издание. <…> кто виноват? Та, кто пишет подобные письма, или тот, кто их получает и показывает всего лишь пяти-шести друзьям, обладающим хорошей памятью и заучивающим его наизусть, или тот, кто, рассудку вопреки, вотще вопиет, пытаясь посеять сомнения?» (Париж, 20(31) января 1791 г.)284.