Что делать? Уолли попробовал понять ход мыслей Тарру. Он, должно быть, чувствует себя неуютно. Движимый низкими стремлениями, он заставляет воинов приносить ему клятву, а это — нарушение правил чести. Приказ сохранять это в тайне — еще одно нарушение. Есть предел всему, и он не сможет долго держать свою армию в повиновении. Он даже не знает, насколько им можно доверять. Значит, Тарру чувствует, что должен спешить. Ему надо как можно скорее найти меч, а потом уйти отсюда. Шонсу — его единственная путеводная нить: даже если он и в самом деле не догадывается, где находится меч, он должен знать того, кто это знает. А сети — для того, чтобы взять Седьмого живым.

Наказанием будет смерть, сказал бог, или нечто, что хуже смерти, Тарру замышлял пытки.

Скрипнула дверь, и в подвал вошла Джа. На спине сидел Виксини. Уолли привстал сколько мог, поцеловал ее и пододвинул еще один сломанный стул, чтобы они могли сесть рядом.

Джа улыбнулась и сжала ему руку.

Уолли сам удивился тому, какое огромное облегчение он почувствовал, увидев ее. Не взяв Джа в заложники, Тарру пропустил явный путь к победе. Но ни один нормальный воин не отдал бы рабыне свое сердце, как сделал это Уолли, так что Тарру не мог бы даже предположить такое.

Уолли попытался объяснить ей все это, но она удивилась так же, как удивился бы Тарру.

— Что-то у меня ничего не получается, Джа.

Она молча смотрела на него. Неужели его вина так заметна? Неужели «убийца» уже написано у него на лбу?

Но нет.

— Вы знаете, чего хотят от вас боги? — сказала она наконец.

В этом-то вся суть.

Он кивнул.

— Да, знаю. И я не хочу этого делать. Ты права, любимая, я должен научиться быть послушным. — Он опять уставился в пол.

— Ани сейчас придет, господин. Достопочтенный Тарру и его люди все еще в комнате. За мастером Нанджи пошла Кио.

— Кто такая Кио?

Во тьме блеснули белые зубы Джа.

— Его подруга. Раньше он не мог завести себе девушку, а теперь вы дали ему столько денег… Он истратил на нее уже половину меча.

Уолли улыбнулся, но ничего не сказал. Заманивать Нанджи обратно к акулам — несправедливо, но он должен это сделать. В любом случае Нанджи надо предупредить, а когда он поймет, что его повелителю угрожает опасность, он прибежит сам.

Какие распоряжения отдал Тарру? Нанджи могут убить прямо у входа.

Виксини захныкал. Джа распеленала его, и он, как большой коричневый жук, отправился исследовать окрестности.

Опять скрипнула дверь, и вошла Ани, вся окутанная темнотой. Во мраке белело только ее страшное лицо: оно парило под потолком, а черная повязка напоминала дыру. Волосы ее были зачесаны назад, а надо лбом светилась тонкая полоска серебра — некрашеные корни. Она почтительно присела перед Уолли, хотя и не смогла удержать улыбки при виде того, что господин седьмого ранга сидит, скорчившись, в подвале рабов. У ее сына ума было немногим больше, чем у растений, которые он разводил, но сама Ани всю жизнь занималась мужчинами. В ней была некая примитивная природная проницательность, некая властность, делавшая ее настоящей Королевой Рабов.

— Я очень благодарен тебе, Ани, — сказал Уолли.

— Я вам тоже, светлейший. Вы тогда хорошо обошлись со старухой. Мало кто сумел бы не обидеться.

— Я тоже был пьян, — сказал он, — но боюсь, что больше такой возможности не представится. Что слышно о Тарру?

Дернув головой, она сплюнула на пол.

— Он уже ищет вас, светлейший. Сюда он не пойдет. А если и пойдет, вас можно будет перевести в другое место. Здесь вы в безопасности. Если Тарру заподозрит, что рабы против него, все будет совсем не так.

Этот чертов труп лежит так близко, а Тарру не дурак. Конечно, рабы могут куда-нибудь его отнести, но это большой риск. Уолли решил, что о Джангиуки говорить пока не следует.

— Мне надо поговорить со священным Хонакурой, — сказал он. — Только он может мне помочь.

Ани надула толстые губы.

— Это нелегко, светлейший.

Конечно. Раб не может запросто подойти к кому-нибудь вроде Хонакуры и вступить с ним в разговор — это уже начало бунта. Уолли сунул руку в свой мешочек с деньгами.

— Это поможет?

При виде золота глаза у Ани заблестели.

— Может быть.

Уолли отдал ей монеты и сказал, что следует передать Хонакуре. Ани повторила все слово в слово и пошла посмотреть, что можно сделать в такой ситуации.

Уолли вздохнул. Здесь слишком жарко и невыносимо воняет.

— У меня на службе всякое можно увидеть, да, Джа? Сначала — королевские апартаменты, теперь — вот это…

— Женские помещения немножко почище, господин, но от этого они не сильно отличаются. — Она улыбнулась.

Уолли очень удивился. Женская половина, конечно, не такая пышная, как его комнаты, но там просторно и все есть…

— О чем ты? — спросил он. — Разве те комнаты наверху, где Жану…

Она с улыбкой покачала головой.

— Только для ожидания, господин.

Так значит, она говорит о женских помещениях, в которых живут рабыни! Он никогда об этом не задумывался.

— И все остальное время ты проводила в такой дыре?

— Да, почти все время. — Она кивнула.

Он сжал ее руки.

— Я не знал!

Она хотела сказать, что в этом нет ничего страшного, но он перебил.

— Нет, есть, Джа! Если только мы выберемся, я больше ни на шаг тебя не отпущу. Пусть и в таком подвале, но мы будем вместе. Она опустила глаза.

— Джа… Я люблю тебя.

Ему показалось, что она покраснела, но в такой темноте ничего нельзя было утверждать наверняка. Что могут значить слова, если их говорят рабыне?

— Я бы женился на тебе, если бы мог.

Она удивленно взглянула на него.

— Я все тебе отдам, все для тебя сделаю, — сказал он. — Помнишь, я говорил, что ты не должна больше развлекаться с другими мужчинами, теперь я обещаю, что…

Она поднесла палец к губам и покачала головой.

— Да, да, конечно!

Ей трудно было выразить свои мысли словами.

— Так думает Уолли. Светлейший Шонсу помешает ему сдержать обещание.

Он хотел возразить, но она его остановила.

— Господин, сделайте для меня одну вещь, сказала она через некоторое время.

— Конечно.

— Давайте прогоним бога печали.

Виксини свернулся на куче соломы и посасывал во сне палец.

Соблазн очень велик, может быть, это его последний шанс.

— Мне хорошо и просто сидеть рядом с тобой, любимая. Необязательно тащить меня в кровать. Ты для меня — гораздо больше, чем просто развлечение.

Она опустила глаза и молчала.

— Что с тобой?

— Простите меня, господин.

— За что простить?

— Я думала не о вас. Я думала о себе.

Неужели это правда? Он никогда не умел разгадывать ее мысли. Но это не имеет значения. Две недели назад она бы вообще ничего не сказала. А за такие успехи нужна награда.

— Тут, наверное, есть клопы, — предупредил Уолли. Но она только улыбнулась, подняла к нему лицо, и он забыл о клопах.

На этот раз бог печали оказался очень упорным. Несколько раз его прогоняли, но он быстро возвращался. Его настойчивость взяла верх. Когда Нанджи наконец вернулся, двое беглецов, уже одетых, но все еще потных, сидели на шатких разваливающихся стульях.

Наклонив голову, Нанджи пробрался под балками, хмуро огляделся и посмотрел на Уолли.

— Мой повелитель, позвольте представить моего подопечного, начинающего Катанджи.

Мужество, припомнил Уолли, — это благородство в экстремальной ситуации. Он приподнялся, чтобы ответить на приветствие Катанджи. На лбу у мальчика красовался окровавленный знак, бедра прикрывала белоснежная юбка, а сам он явно был чем-то удивлен. Его короткие черные кудри были собраны старым зажимом Нанджи, но, несмотря на все старания, хвоста все равно не получилось. Он же еще совсем ребенок.

Конечно, ему здесь не место. Уолли бы должен был догадаться, что затевает Нанджи, но менять что-либо сейчас слишком поздно, клятву отменить нельзя.