По пути в родные Фивы, в которых Зевс – Молниелюбец перед простодушной фиванской царевной Семелой в обличье подлинном своем появился, 18 – летнему Гераклу повстречались послы орхоменского царя Эргина, шедшие в его город за сбором ежегодной дани, которую фиванцы должны были им вручить.

Эту дань платили фиванцы Эргину по следующей причине. Возничий фиванского царя Менекея по имени Периер ранил камнем царя минийцев Климена, в Онхесте на священном участке храма Посейдона. Умирая, едва живой Климен попросил своего старшего сына Эргина отомстить за его смерть. Могущественный царь миниев отправился походом против Фив и, перебив немало людей, заключил с фиванцами подкрепленный клятвой постыдный мир на том условии, чтобы фиванцы в течение двадцати лет платили ему каждый год дань – гекатомбу.

С глашатаями, направлявшимися в увенчанные крепкими стенами Фивы, как раз за получением этой дани, и встретился юный Алкид. Ничего не знавший о дани неустрашимый герой спросил у посланцев Эргина, глядя голубыми глазами на них простодушно:

– Радуйтесь чужеземцы! Кто вы такие? Откуда идете этой дорогою в Фивы ведущей? Идете вы по делам, хоть на торговцев вы не похожи, ведь нет товаров при вас? Или вы в доспехах и с оружием путешествуете все вместе без цели? Но так поступают обычно разбойники, рыская всюду сплоченным отрядом, жизнью играя своей и беды неся жителям местным.

Предводитель послов, крупный большеголовый мужчина с длинными рыжими волосами, высокомерно ответил:

– Мы идем в Фивы, чтобы получить 100 тучных быков иль коров. Заодно мы напомним презренным фиванцам, как милосердно с ними поступил наш владыка великий Эргин, не отрубив всем им уши и носы, но они не должны забывать, что мы в любой момент можем явиться и сделать это.

Его 11 спутников оглушительно захохотали, их хриплые крики и хохот напоминал истошные крики стаи галок или сорок, прилетевших в раскидистую крону платана, когда они ищут удобные ветви.

Алкид, услышав эти слова, наполненные неприкрытой угрозой, стал весь пунцовым, кулаки его медленно сжались и, сняв с плеча новую дубину из дикой оливы, он решительно преградил послам Эргина путь. Грозно нахмурив свои и без того низкие брови, громко промолвил победитель Киферонского льва:

– Слушайте слово мое, глашатаи Эргина! Два раза одно, и тоже я повторять вам не буду! Семивратная Агенорова крепость никогда больше не будет платить миниям дань. Так решил я – Алкид. Знайте все вы, что я не худого, не робкого рода, я – правнук Персея, сын Амфитриона и Алкмены. Передайте это своему Эргину. Сейчас же повернитесь и идите назад в свой Орхомен, хоть без коров, но зато живыми и здоровыми. И впредь не дерзайте вы у нас показаться, или вам придется насмерть сразиться со мной!

Воины Эргина, услышав угрозы, перестали смеяться. Они внимательно огляделись вокруг и не найдя никого, кроме одного безоружного противника, опять стали оглушительно хохотать, перекрикивая друг друга:

– Видно, боги тебя только телом мощным снабдили, а разум дать пожалели! Что ты деревенщина сможешь нам сделать со своей нетесаной дубиной?! Не видишь, что у нас 12 копий с медными наконечниками и столько же мечей изоострых? Мы таких, как ты, целую деревню за один день можем вырезать на радость птицам хищным и бездомным псам.

Они язвительно смеялись, показывая на юношу руками, и не заметили, как раздулись его ноздри, задрожали, приоткрывшись его губы, и зубы ожесточенно оскалились, как у свирепого льва плотоядного. В глазах Алкида горело ярое бешенство.

Так лев, которого страстно хотят многочисленные охотники все вместе окружить и убить, сначала идет им навстречу спокойно, уверенный в своих силах. Когда же они с криками начинают бросать в него копья, он приседает на задние лапы, разинув клыкастую пасть, из которой пар и пена клубится. Бедра себе и бока он хлещет, так возбуждая себя на смертельное сраженье с врагами, и готов в любой миг прыгнуть, чтобы кого-нибудь вмиг растерзать.

Когда рыжий предводитель увидел преобразившегося Алкида, он, перекрикивая смех товарищей, злобно приказал убить его, и все, вытащив мечи, с гоготом бросились на него.

Алкид быстро отскочил и встал спиной к огромному дубу, который не могли обхватить и три человека. В львиной шкуре его можно было принять за могучего льва, вставшего на задние лапы, который, оскалив пасть, во все стороны вертится грозно, мощною силою гордый. Как лев голодный и злой, с бешеным рыком на них он бросался и, поразив противника, тут же отступал к прикрывавшему ему спину дубу.

Самому близкому воину, который к нему устремился с мечом, Алкид так ударил дубиной по вытянутой руке, что с громким хрустом раздробил в ней все кости и мышцы порвал, и от боли несносной тот на бок упал, громко вопя. Второму врагу юный герой ударил дубиной в лицо, защищенное медным шлемом, и раздробленная лобная кость вместе с медью доспеха вышла у того из затылка. Третьему противнику, обуреваемый Лиссой, сын Алкмены и Зевса все грудные ребра дубиной сломал так, что ее конец на миг показался у него между лопаток. Четвертому глашатаю Эргина, решившему целым поле боя покинуть, Алкид сзади проломил позвоночник с треском таким, какой слышен, когда ломается сухостой. Еще трем противникам, разбушевавшийся, словно ураган, герой-одиночка раздробил ключицы и кости плечей так, что руки, словно плети, навсегда на искалеченных плечах бессильно повисли…

Зевсов сын, силой и духом могучий безмерно, в пылу неравного боя давно покинул ствол столетнего дуба, надежно защищавший его тыл, и носился между злобных врагов, словно неистовый демон смерти или кровожадная Кера, приносящая людям страдания ужасные и мучительную смерть. Особенно ужасно выглядят Керы на поле после боя: их морды обрызганы кровью павших бойцов, они, злобно сверкая глазами, скрежещут зубами и громко ругаются друг с другом, в драке споря за души павших.

Вскоре все 12 противников лежали под раскидистой кроной могучего дуба, некоторых с разбитыми головами смерть сразу же осенила, другие были ранены и громко стонали, хватаясь за искалеченные тела здоровыми руками.

Пришедший в себя после окончания быстротечной яростной схватки, Алкид, с взлетевшими кверху да там так и застывшими бровями, безмолвно уставился на валявшихся в прахе раненых и убитых врагов. Не только руки, все тело юного героя сильно дрожало, и он, тяжело дыша, подошел к дубу и бессильно уперся в него головой. Слушая вопли и стоны поверженных неприятелей, он сморщился и схватился за горло, словно ему было трудно дышать. Рядом надрывно застонал раненый, и Алкид кинулся к нему и стал его осматривать, намереваясь оказать ему посильную помощь.

Неизвестно, как бы окончилась эта первая смертельная схватка Геракла с людьми, и как бы сложилась его дальнейшая жизнь, если бы один из раненых врагов не метнул острый дрот победителю в спину. Может быть, Алкид и не стал бы великим героем, очищающим мир от ужасных чудовищ, нечестивых царей и разных злодеев.

Все в этом мире случается по воле бесстрастной Мойры – Судьбы, которой неведомы ни жестокость, ни милость, ни даже справедливость, более всего почитаемая людьми и богами – она знает только неизбежную Необходимость. Сейчас Мойре Лахесис был необходим такой Алкид, который стал бы Гераклом – великим героем – безжалостным истребителем самых страшных чудовищ. Дротик по воле вещей Ткачихи сумел лишь пронзить толстую шкуру Киферонского льва и слегка оцарапал Алкиду лопатку, но этот бесчестный поступок вновь привел юношу в страшную ярость. Он аж подпрыгнул от вновь охватившего буйного гнева и завопил:

– Я хотел вам помочь, тем, кто ранен, милосердие к вам проявить, а вы вновь пытаетесь меня жизни лишить! Ну, берегитесь! Теперь я вас всех уничтожу! Нет, я вам всем руки пообрубаю, чтоб никто больше оружие не мог бы поднять на меня. Так еще справедливее будет!