Некоторые говорят, что Алкид, узнав, что отец пользуется помощью Амфилогиая, наоборот, сделал все, чтобы суд состоялся и как можно скорее. Несмотря на врожденную боязнь публичных выступлений, он по необходимости, владеющей миром, выступил на суде, сам себя защищая. Глядя куда-то вбок голубыми глазами из-под насупленных бровей, он с пунцовыми щеками и ушами быстро, как заученный урок, сказал в своей защитительной речи:

– Закон, прославленного своей справедливостью Радаманта, гласит, что тот, кто ответит ударом на несправедливый удар, не подлежит никакому наказанию. А Лин первый меня несправедливо ударил.

Алкид был уверен, что после такой короткой, но взывающей к справедливости речи, его освободят от всякой ответственности. Однако обвинитель на том суде заявил:

– Да, справедлив вырезанный на бронзе закон Радаманта. Номос (закон) охраняет по законам живущих, оберегает от всяческих бед, беззаконным же – тяжкая кара! Обвиняемый в убийстве Алкид в своих словах правды путь изменил и намеренно солгал в показании. Его удар нельзя оправдать! Это он учителю нанес несправедливый удар, ведь тот не только вправе, но и обязан был наказывать своих учеников, в том числе специальной палкой, предназначенной для нерадивых, тупых и ленивых. Если ж ученик не слушается и дерзит, то даже его родители скажут, что его необходимо не палкой бить по рукам, а нещадно пороть. Страшно подумать, что с нами будет, если ученики будут своих учителей убивать за справедливое наказанье. Дисномия (беззаконие) грозит нашему славному городу тучею горестных бед. Поэтому Алкида необходимо изгнать на 10 лет из нашего гордящегося справедливостью города.

Суд единогласно принял сторону обвинителя, и сын Алкмены и Зевса был осужден. По приговору суда он отправился в первое в своей скитальческой жизни изгнание, которое обычно служило и тяжким наказанием, и своеобразным очищением от скверны убийства.

Другие утверждают, будто Алкид сам себя избавил от самой процедуры суда, бежав на Киферон, оглашаемый неистовым криком беснующихся вакханок, и потом так об этом заносчиво говорил, синими сверкая очами:

– Только полный дурак сам пойдет на судилище, на котором его могут признать виновным. Глупо спасаться от приговора, и от ужасной молвы потом бегать, когда можно спастись от самого суда, как тогда я и сделал.

Некоторые люди, из тех, кто близко в то время знал Алкида, утверждают, что он убил Лина в приступе яростного безумия, при этом учитель был виноват только в том, что изругал своего ученика за лень и нерадивость. Однако эти сведущие люди говорят, что вины Геракла в этом нет, ибо приступы бешеного безумия свойственны всем великим героям, ведь в бою, благодаря исступленной ярости воителя, истинный герой становится совершенно бесстрашным, нечувствительным к боли и потому неуязвимым для врага. Со временем, когда могучий отпрыск Кронида стал величайшим героем Эллады, эти приступы случались все чаще, но люди по разным причинам предпочитали о них молчать.

Итак, по приговору суда или вообще без суда по собственному решению, или по решению Амфитриона четырнадцатилетний Алкид отправился на дальние луга на высокой горе Киферон к пастухам, где он оставался, пока ему не исполнилось восемнадцать лет.

Алкмена не хотела так рано отпускать сына и не единожды мужу упрямо твердила:

– Горе мне беспросветное! Видно, не на счастливую долю, Алкида так мучительно родила я в этих чертогах! Ведь он, хоть телом силен, но умом еще совсем мальчик, а его уж на изгнание осудили! Учитель тот, что случайно погиб, его палкой первый несправедливо и жестоко обидел. Обвинителю и судье наверно обоим приятно даже отроков на бедствия осуждать, доброго слова они никогда людям не скажут. Не согласна я сына надолго от себя отпускать. Амфитрион, давай его лучше спрячем, а потом, когда все забудут о Лине, он будет жить, как будто ничего не случилось.

Амфитрион все время морщил и почесывал свой раздвоенный нос и каждый раз с болезненным раздраженьем откликался супруге:

– Будь справедливой Алкмена, хоть ты и мать. Вспомни, как он в 8 лет в спартанской палестре ирэну локоть до кости прокусил и тот чуть не умер. Потом извиняться он отказался, педономам дерзил и грозил, что, когда вырастет Спарту сожжет и стены палестры сравняет с землею. Теперь вот он Лина убил только за то, что тот его палкой по пальцам ударил…, боюсь, как бы его необузданный нрав здесь, у нас не привел к еще большему насилию. Ификл боится хоть в чем-нибудь ему возразить, да и сам я опасаюсь его бешеной силы. Пусть несколько лет он на Кифероне с нашими пастухами побудет, перебесится, успокоится…а там, глядишь и подарки невесте надо будет готовить… Так, что, жена, занимайся лучше рабами, хозяйством и кухней, а сыновья уже выросли, раньше, до учебы надо было тебе заниматься их воспитанием.

Сыну приемному Амфитрион на прощанье сказал, почесывая то нос, то затылок:

– Во имя родовых святынь и прав отца иль воспитателя, как бы ты меня не называл, – три главных добродетели, мой сын, ценить всегда ты должен: свято чтить бессмертных, родителям почтенье воздавать и соблюдать закон Эллады и богов. Так поступая, ты венец стяжаешь нетленной яркой славы. Если сможешь ты внять и следовать этим отцовским советам, то, я уверен, будешь в жизни счастлив.

Тут Амфитрион вспомнил, что забыл сказать в своей заготовленной заранее прощальной речи, что самая совершенная из всех добродетелей – справедливость, но исправляться не стал; он еще больше сморщил нос и, махнув рукой, подтолкнул приемного сына к выходу.

Оказавшись среди пастухов, Алкид быстро мужал, и скоро первый пушок, давно осенивший крепкий его подбородок и впалые щеки, превратился в короткую кудрявую бородку. Об этом времени сам Геракл потом так говорил:

– Один из пастухов на горном хребту Киферона в молодости учился не только в гимнасии, но и в эфебии. Мы с ним подружились, и я получил от этого пастуха немалые знания по философии и астрономии. Так, что это не про меня говорят, что он состоит из одних мышц и только кулаками умеет работать, хотя, конечно, многое я подзабыл, ибо все уменья приходят в негодность, если их не использовать. Мне же Ткачиха выпряла долю землю очищать от чудовищ, а не в спорах словесных время попусту тратить.

Некоторые говорят, что лучший учитель Эллады сын океаниды Филиры и Крона мудрый кентавр Хирон, частью бог, частью конь, учил Алкида разным наукам. Вкусив от корней познания, двухтелый Кронид преодолел природную грубость своего дикого племени, просветил свой характер нравственностью и знанием и сделался самым знаменитым воспитателем и учителем всей просвещенной Эллады.

Однако мудрый Филирид учить-то учил, но чему научил Геракла никому не известно. Он никогда не был ни настоящим философом, ни целителем, ни астрономом и не преуспел ни в каких других науках. Находясь у киферонских пастухов, Алкид научился животных пасти и мастерски их свежевать, ну и кое-чему другому, ведь к ним он попал уже в 14 лет.

К владельцам шалашей, сделанных пастухами удобно и прочно, каждую ночь приходили их подруги, словно нимфы-невесты юные и веселые. Деметра златая Владычица вскормила их сыром овечьим, плодами и хлебом, сладостным красным вином и медовыми сотами. Фиалковенчанная Афродита овеяла лица их красотой и улыбками милыми, волоокая Гера этих дев одарила умом, Артемида – стройностью стана, Паллада Афина их обучила искусству во всяческих женских работах.

В отдаленье от прочих по ночам в своем шалаше пребывал одиноко Алкид, от богов, кроме силы, еще особую мужественную красоту получивший. Несмотря на мощные плечи и широкую грудь, у юного пастуха была тонкая талия, густые кудрявые русые волосы на небольшой голове и такая же еще ни разу не бритая бородка на румяных щеках, – все признаки прелестнейшей юности. Если бы не сильно выступавшая нижняя часть лба с надбровными дугами, пятнадцатилетнего Алкида можно было бы счесть настоящим красавцем. Но этот лоб, тяжело нависавший над голубыми глазами, пока не портил его лица, а лишь делал его несколько старше, придавая ему вечно озабоченный и упрямый вид.