— Это может быть, — огрызается она, царапая мою фантазию.

Я стискиваю зубы, когда мой взгляд скользит по ней. Несмотря на все ее нахальство по поводу того, что я покупаю ей или держу ее с “красивыми вещами”, похоже, что она уже оставила след на одежде, которую я принес для нее. На ней это соблазнительно короткое маленькое платье, которое облегает каждый гребаный изгиб ее тела.

Ее голые ноги притягивают мой взгляд, и я стону, представляя, как они обхватывают мои бедра. Вырез опускается низко, открывая мне полный обзор ее декольте и черного кружева лифчика под ним. Простое серебряное ожерелье с единственным бриллиантовым кулоном — тоже от меня — украшает ее шею, спадая между грудей.

Мои глаза бегают вверх и вниз, как будто я не могу насытиться при виде нее. И вдруг мне стало наплевать на то, что я собирался сделать на ужин раньше. Потому что я могу думать только об одной вещи, которую я хочу съесть сейчас…

Она ухмыляется, как будто довольна собой, что сбила меня с толку тем, как она одета.

— Нравится?

— Да, — хрюкаю я, как будто у меня во рту шарики. — Мне нравиться.

— О, хорошо, — сухо бормочет она. — Ты купил это, — она саркастически улыбается мне. — Итак, что у нас на ужин. Borscht?

— Вот именно, да. Особый случай в ГУЛАГе.

Она чувственно улыбается мне. Моя челюсть сжимается. Взгляды, кокетство, наряд… Она как будто соблазняет меня. И я вовсе не против такой ситуации.

— У меня было несколько гребешков, которые я подумывал обжарить.

Она выгибает бровь.

— Ты готовишь?

— Я готовлю.

— Боже мой. Разве ты не полон сюрпризов?

— Я также рисую, играю на пианино и говорю по-китайски.

Она моргает.

— Серьезно?

— Нет.

Она хихикает, краснея. Я ухмыляюсь и поворачиваюсь, чтобы направиться на кухню, оставляя ее следовать за мной. Я начинаю доставать продукты для ужина из холодильника, когда слышу, как она входит на кухню позади меня.

— Я могу что-нибудь сделать?

Я поворачиваюсь и качаю головой.

— Присаживайся и расслабься. Хочешь выпить?

Она закатывает глаза.

— О, я теперь твой почетный гость?

— Я на самом деле запираю всех своих особых гостей на ужин в гостевой комнате с новой одеждой и украшениями на восемьдесят тысяч долларов.

Она усмехается. Я улыбаюсь в ответ.

— Что у тебя есть?

— Белое вино?

Она проводит языком по губам, как будто обдумывает это.

— Конечно.

Наливаю ей бокал вина и водку со льдом для себя. Я поднимаю свой бокал за ее, и она делает то же самое.

На секунду ситуация кажется меняется. Я не — русский гангстер, который буквально похитил ее с ее собственной свадьбы, потому что я одержим ею. И она не та дерзкая маленькая богатая девочка, которая швыряет в меня дерьмом. Как будто мы встречаемся в первый раз. Как будто это первое свидание, на котором я собираюсь приготовить ей ужин.

Но даже если мы притворяемся, невозможно обойти тот факт, что ни на одном первом свидании в истории первых свиданий никогда не кипело столько тепла прямо под поверхностью. Я начинаю готовиться к ужину. Мы ведем небольшую беседу о том, кто, черт возьми, знает о чем, пока потягиваем наши напитки.

Но нельзя игнорировать напряжение. Не стоит притворяться, что мы оба не очень задумываемся о том факте, что три недели назад мы выебали друг другу мозги. Три недели назад она царапала ногтями мою спину и умоляла о каждом дюйме моего члена — сильнее, глубже, больше, больше, больше.

Точно так же нет смысла притворяться, что менее часа назад она была привязана к вешалке для одежды, пока я проводил языком по ее клитору.

Я никогда не был большим поклонником свиданий. Но я сомневаюсь, что есть много или какие-либо “первые свидания” с таким фоном и жаром, угрожающим вскипеть.

— Итак, ты… учишься в колледже?

Она кивает.

— Для чего?

— Не определился.

Это самая жаркая “светская беседа” в истории светской беседы. Если бы под нами были субтитры, “ты учишься в колледже” переводилось бы как “перегнись через этот гребаный прилавок, чтобы я мог сдвинуть твои трусики в сторону и засунуть каждый толстый дюйм моего члена в эту жадную маленькую киску”.

— А ты? — Она ухмыляется. — Колледж?

— Гарвардское право, — бросаю я в ответ, так же, с сарказмом.

— Как иронично для профессионального преступника, — усмехается она.

— Ты должен быть таким, чтобы оплатить это.

Зои хихикает над краем своего бокала с вином.

— Итак, как ты попал в похищение людей?

Я закатываю глаза.

— Ты только что прыгнул? Или тебе нравилось начинать с маленьких собак и кошек?

Прежде чем я успеваю ответить, мое внимание рассеивается. Зои сидит на одном из барных стульев у моей кухонной стойки, но отодвинута в сторону, рядом с тем местом, где я режу что-то на ужин. Между нами нет никакой преграды, на ней то короткое платье… и ее ноги только что слегка раздвинулись.

Я стону, когда мой взгляд опускается между ее бедер, прямо к черному кружеву ее трусиков, плотно прижатых к ее маленькой киске. Ее ноги раздвигаются чуть шире, прежде чем она скрещивает их. Мои глаза скользят по ее лицу. Но она смотрит в окно, потягивая вино.

Я пристально смотрю на нее. Не может быть, чтобы она Не осознает, что она только что сделала, верно? Но когда она поворачивается ко мне, она просто невинно улыбается.

— Ну и что?

— А? — Я хмыкаю.

— Кошки? Собаки? Или ты сразу начал с людей?

— Маленькие дети, — бормочу я. Возвращаясь к готовке, пытаясь прочистить голову.

— Очаровательно, — хихикает она. Я слышу, как она соскальзывает с табурета и проходит мимо меня. — Ты уверен, что я ничем не могу помочь?

— Я в порядке.

— Это здесь ты держишь свои кастрюли и сковородки?

— Нет, они…

Я поворачиваюсь, и моя челюсть скрежещет. Блядь.

Зои склонилась над некоторыми из моих кухонных ящиков, роясь в них. Маленькое платье задралось высоко, открывая мне прекрасный вид на ее голую попку, разделенную посередине крошечными кружевными прозрачными черными стрингами.

Я громко стону. Мой член утолщается и вздымается к передней части моих штанов, когда я смотрю на нее. Медленно она встает и поворачивается ко мне с той же самой чертовски невинной улыбкой.

— Где?

— А?

Она с любопытством смотрит на меня. Как будто у нее нет ни малейшего представления о том, что она продолжает это делать.

— Кастрюли и сковородки?

Я смотрю на нее, и она улыбается.

— Что?

— Ты играешь в опасную игру, — рычу я.

Она краснеет и проводит зубами по нижней губе. Но потом она вопросительно смотрит на меня. — что?

— Знаешь что, — ворчу я. — И это твое последнее предупреждение.

— Что ты имеешь в виду под последним…

— Я имею в виду, если ты будешь продолжать в том же духе, — рычу я. — Я не смогу удержаться, чтобы не согнуть тебя прямо здесь, на полу, и не дать тебе именно то то, что ты ищешь.

Она издает тихий звук “пип”, ее глаза расширяются. Ее рот принимает форму буквы “О”, а щеки краснеют.

— Я… я просто пытаюсь помочь…

— Я точно знаю, что ты делаешь, малышка, — рычу я. Я подхожу ближе к ней, когда ее дыхание учащается.

— Я… я просто пытаюсь помочь, — шепчет она, выглядя наполовину испуганной, наполовину взволнованной.

Мои глаза снова скользят по ней, прежде чем я киваю.

— Ты можешь вскипятить немного воды для макарон-. Я киваю ей за спину на стойку с чугунными кастрюлями и сковородками на стене.

Она сглатывает.

— Конечно, — выдыхает она. Она отворачивается от меня, и я возвращаюсь к своей разделке.

— Лев?

— Нашла?

Она молчит. Я хмурюсь, поворачиваясь.

— Неужели ты…

Блядь. Я не вижу Зои. Но я вижу ее маленькие черные трусики, лежащие на полу у двери.

Во мне поднимается животное желание. Моя челюсть сжимается, когда я иду к ним, мой толстый член прижимается к штанам. Я наклоняюсь и зацепляю трусики пальцами, прежде чем встать.