Джерри первым шагнул на лестницу. Ариадна взяла его за руку и с любопытством посмотрела на него.

— Ты не очень рвешься туда, правда? — спросила она.

Будь честным…

— Нет, Визит к Оракулу может оказаться тяжелым испытанием, — признался он. — А я наделал ошибок.

Они поднимались по пологой лестнице все выше и наконец вышли на широкую площадку на самой верхней точке Меры. В центре ее возвышалась каменная платформа, на которой стояло высокое кольцо из розовых гранитных блоков на таких же столбах — Стоунхендж. Внутри была пустота. Ариадна, как он подозревал, видела полированные колонны, Мейзи — красный кирпичный собор…

— Давайте я сначала покажу вам вид отсюда, — предложил он. — Люди часто приходят сюда посидеть, полюбоваться пейзажем, поболтать, и, если Оракул хочет передать кому-то послание, он пользуется их услугами.

Рядом и правда сидели человек двенадцать: кто — на скамьях, кто — на низкой каменной балюстраде. Они вежливо кивнули, не вмешиваясь: четверо из вновь прибывших — явно были здесь новичками, а если в Мере и есть избыток чего-либо — так это хороших манер. Если не считать нескольких дикарей вроде Киллера, конечно.

Перед ними раскинулся весь город и сельская местность за стенами.

— Вон Северные ворота, через которые мы въехали. — За ними зеленел луг, на котором Киллер бился с Минотавром, но это все знали и так, а за лугом начинались зеленые холмы, замыкавшие перспективу. Небо над северной частью было затянуто темными тучами — так и полагалось.

Джерри еще раз показал им Концертную площадь, и несколько улочек, ведущих на запад, и панораму лесистых холмов, освещенных солнцем.

— Любишь ловить рыбу? — спросил он у Ариадны. — Или ходить на каноэ? В колледже я считался неплохим гребцом.

Она улыбнулась, погладила его по руке и промолчала.

Они переместились вдоль балюстрады и смотрели теперь на юг — там пейзаж казался совсем весенним: цветущие сады и чернеющие пашни. Приглядевшись, можно было увидеть пахарей, идущих за упряжками волов.

— Значит, у вас есть крестьяне? — спросил Гиллис. — Крестьяне, которые кормят хозяев — горожан?

— У нас есть крестьяне, — кивнул Джерри, — которые сами хотят быть крестьянами. Они работают или не работают — как им захочется, как и все в Мере. Они живут за городом потому, что так им больше нравится. Здесь все ведут тот образ жизни, который им нравится, так как это придает их жизни смысл. Ремесленники любят мастерить, повара — готовить, крестьяне — взращивать. В Мере нет господ и слуг.

Потом он показал им Бальную площадь и начало Тропы Рыболова — они перешли уже на восточную сторону, и там до горизонта простиралась сияющая морская гладь. Они смотрели вниз на маленькую гавань с гранитным молом и точечками людей, разгружавших улов с рыболовных баркасов. В гавань медленно входил под всеми парусами небольшой барк, а у причала разгружала трюм арабская доу; на таком расстоянии арабы в полосатых халатах были почти неотличимы от помогавших им жителей Меры.

— Значит, из города ведут четыре дороги, — спросил Гиллис. — Так вы сказали?

Джерри кивнул.

— Трое ворот и гавань. Северные — к опасности и к долгу, западные — к приключениям и забавам, южные — в поля. На восток ведет море.

— И куда оно ведет?

Он крепче обнял Ариадну.

— Оно ведет отсюда. Навсегда. Если вы хотите вернуться в реальный мир, Грэм, и вы, Мейзи, вы покинете Меру на борту корабля. И никогда не сможете вернуться. Это все, что мне известно.

— Я признаю, мистер Говард, что это очень красивое место, — сказала Мейзи, собравшись с духом, как всегда, когда заговаривала о своей вере, — но я не хочу оставаться здесь. Я боюсь, что это происки Дьявола.

Джерри облокотился на парапет и печально кивнул.

— Вот и отец Юлиус утверждает, что, оставшись в Мере, вы теряете свою бессмертную душу. Он здесь уже несколько сот лет и все пытается убедить нас в том, что наш долг — вернуться в мир и покаяться.

Она вспыхнула.

— Вы не говорили этого раньше! А как же с его собственной душой?

— Он говорит, что его долг — наставлять нас, — улыбнулся Джерри. — Я полагаю, он надеется, что покинет Меру последним. Он добрый и славный старик, и мы все нежно любим его, но его мысли запутанны, как клубок угрей.

— Мы не останемся здесь, Грэм! — твердо произнесла Мейзи.

Он согласно кивнул:

— Ни за что. Вы здесь все — пожиратели лотоса, Говард. Вы не развиваетесь, вы не производите ничего, кроме как для удовлетворения собственных нужд, вы не вносите ни малейшего вклада в копилку Человечества. Разве не так? Вы сейчас — тот же человек, каким были сорок лет назад, навеки замороженный в блаженном самодовольстве.

Джерри немного подумал, глядя на далекую гавань.

— Да, — согласился он наконец. — То, что вы сказали — правда. Это край пожирателей лотоса. Только не кажется ли вам, что пожиратели лотоса — это те, чьи организмы не переваривают другой пищи? И те, кто ничем не обязан больше миру после того, как этот мир с ними обошелся? Возможно, вы другой человек. Но вас никто не принуждает остаться.

Здоровяк презрительно фыркнул и повернулся посмотреть на обитель Оракула. Киллер иронически наблюдал за ним, хотя (для Киллера) вел себя необычно тихо.

— Кстати, этот ваш Оракул, — спросил Гиллис. — Вы говорите о нем как о человеке и в то же время как о чем-то неодушевленном. Скажите хоть, чего мне ожидать.

— Ожидайте правды, — ответил Джерри. — И эта правда не всегда лицеприятна. Он не как другие оракулы из мифов, которым задают вопросы и получают расплывчатые ответы. Этот сам задает вопросы, а вы отвечаете, и солгать ему вы не можете. — Он услышал, как Ариадна затаила дыхание, и ее рука сильнее сжала его локоть. — Вот почему у нас нет полиции — и адвокатов тоже нет, — добавил он, и Гиллис нахмурился еще сильнее.

Киллер неожиданно выпрямился.

— Меня зовут, — пробормотал он и зашагал через площадку к обители, похлопывая по ноге жезлом.

— Я ничего не слышала, — прошептала Ариадна.

— Тебе и не полагалось, — ответил Джерри.

Должно быть, он слишком явно выказывал свое беспокойство, поскольку остальные четверо хмуро посмотрели на него.

— Мне, наверное, стоило бы переодеться, — неуверенно сказал Гиллис. — Как-никак аудиенция у градоуправителя.

Джерри рассмеялся так весело, что на него начали коситься, и ему пришлось объяснить:

— Насчет одежды беспокойтесь меньше всего. Вы встретите там голую, истину, Гиллис, — и перед этой истиной вы тоже будете голы.

— На кого он хоть похож, этот ваш Оракул? — тяжело вздохнул здоровяк.

Джерри посмотрел на Ариадну, на встревоженного Карло, на подавленную Мейзи.

— Вы еще не догадались? — спросил он. — Вы увидите там зеркало.

Киллер взбежал по ступеням, шагнул в круг колонн — и исчез. Ариадна поперхнулась от удивления и вопросительно посмотрела на Джерри.

— Он скоро выйдет, — заверил он. — Разговор там длится дольше, чем ожидание здесь. — Он был бледнее обычного, и его странное беспокойство все усиливалось. — Да, еще одно правило — нет, не правило, скорее просто совет. Не заговаривайте с Киллером сразу как он выйдет, пока он сам того не захочет.

Словно для того, чтобы продемонстрировать силу магии, пара белых чаек спланировала вниз и пролетела сквозь круг колонн, окрасившись на мгновение в синий цвет. Джерри снова обнял Ариадну за плечи, отводя чуть в сторону от остальных.

— Ариадна, — сказал он. — Я люблю тебя. Это не пустые слова — их слышала от меня только ты… может быть, еще двое за всю мою долгую жизнь.

Я хочу, чтобы ты осталась. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Мы можем вечно жить здесь в счастье.

Этого она и боялась. Она помолчала, подыскивая слова.

— Ты покажешь мне все царства мира, да, Джерри Говард? Мейзи сказала бы: «Изыди, Сатана!» О, Джерри, ни одной женщине на земле не предлагали большего, и… да, я могла бы крепко-крепко любить тебя… но понимаешь ли ты, от чего ты предлагаешь мне отказаться?