Внезапная нервозность смешалась с восторгом, и Мартиса вытерла ладони об юбку, прежде чем поднялась по шатким ступеням на второй этаж. Колдовские огни освещали ей дорогу, ведя по чёрному коридору, пока она не достигла двери Шилхары. Она была открыта, и Мартиса бесшумно вошла в спальню.

Здесь она познала и разделила любовь. Как и остальная часть Нейта, это было святилище дряхлеющего величия, и правил им суровый нищий король с огромной силой.

Шилхара стоял на привычном месте, лицом к окну, ведущему на балкон. На нём была новая мантия из роскошного бордового бархата. Тонкий пояс из серебра и драгоценных камней обвивал узкую талию. Очерченный тёплым мерцанием зажжённых свечей, он возвышался стройный и высокий. Руки Мартисы покалывало от желания прикоснуться к его широким гордо поднятым плечам.

То ли она оказалась не такой бесшумной, как думала, то ли он почувствовал её присутствие, но Повелитель воронов протянул руку, и у Мартисы перехватило дыхание при виде камня души, свисающего на цепочке, которую он держал в своих длинных пальцах.

— Полагаю, это твоё.

Его загрубевший голос резонировал по комнате, вызывая мурашки на руках. Он занимался с ней любовью этим голосом так же искусно, как и своими руками. Она следовала его зову, как зачарованная, притягиваемая к нему так же сильно, как к серебристому сапфиру, содержащему часть её души.

Она остановилась перед ним, протягивая руку. Цепочка упала на ладонь сверкающим водопадом, голубой драгоценный камень оказался тёплым и тяжёлым. Мартиса крепко сжала кулон пальцами.

Профиль Шилхары, позолоченный в лунном свете, льющемся через окно, был невыразителен. Он повернулся к ней, и она ошеломлённо уставилась на него, забыв о своём сокровище. Как и в случае с Камбрией, его лицо несло на себе печать ритуала. Морщины в уголках глаз стали глубже, а скулы резче, придавая строгим чертам измождённый вид. Но удержало взгляд Мартисы совсем другое — волосы. Белая прядь тянулась по всей длине от макушки до самых кончиков.

Мартиса протянула руку и погладила шёлковые волосы. Пальцы коснулись щеки.

— Когда она появилась?

Его губы изогнулись в слабой улыбке.

— Несколько недель назад. Однажды утром я проснулся с этим доказательством моих преклонных лет. Я ещё не решил, то ли это последствие ритуала или поданного накануне ужина.

— Тебе идёт. Выглядишь почти цивилизованно, — поддразнила она.

— А я ведь дикарь-курман, — поддразнил он в ответ, и его улыбка стала ещё шире.

Она подняла кулон.

— Камбрия сказал, ему сделали предложение, от которого он не смог отказаться.

Улыбка перетекла в самодовольную усмешку.

— Тебя выкупил корифей. Одна из моих наград за спасение мира и прочее. Епископ не посмеет отказать своему настоятелю.

— Он не знал, что это ты.

— Нет. Если бы он узнал, то повесил бы тебя на стропилах конюшни раньше, чем я успел бы тебя вытащить из петли.

Она вздрогнула. Умереть, спасая любимого человека, — это одно. Умереть ради мелкой мести — совсем другое.

Мартиса осторожно протянула ему кулон.

— А ты не хочешь оставить его себе?

Он небрежно отмахнулся от её предложения.

— Я сражался с богом, чтобы сохранить свободу, Мартиса. С чего бы мне желать обзавестись рабом?

Её пальцы снова сомкнулись на драгоценном камне, и она прижала его к груди.

— Я никогда не смогу отплатить тебе за это. Я проживу десять жизней, служа тебе, и даже так не покрою свой долг.

Шилхара прищурился.

— Нет никакого долга. Я отнял твой дар, чтобы спасти себя.

— Ты не взял ничего, что я не отдала бы тебе добровольно. А взамен ты подарил мне свободу. В моих глазах одно всегда гораздо ценнее другого.

В животе у Мартисы бешено порхали бабочки. Шилхара был так красив. Стоя так близко, освещённый светом свечей и сиянием луны, он казался упавшей звездой — потускневшей, но не погасшей. По сравнению с ним она чувствовала себя грязной и невзрачной.

— Пожалуйста, скажи, что Конклав дал тебе что-то ещё, помимо меня. В противном случае это плохая плата за столь большой риск и столь огромный успех.

Он пожал плечами.

— Мне предложили другое поместье на юге, где выращивают оливы, и титул барона в придачу — в обмен на верность Конклаву, естественно. — Верхняя губа презрительно приподнялась. — Я отказался. Нейт — мой дом. Апельсины — мой урожай. Я сторговался на саженцы и рабочую силу, чтобы мне помогли их высадить в течение следующих двух лет. А ещё — на достаточно толстый кошель, который прокормит нас, пока я не начну собирать урожай.

Мысли Мартисы путались. Он попросил так мало. Конклав достаточно богат и благодарен, чтобы вознаградить Повелителя воронов всем, что он пожелает. Огромное поместье, владение флотом кораблей, титул епископа, если захочет. Вместо этого он попросил себе чересчур образованную рабыню, полевых рабочих, апельсиновые деревья и кошель с деньгами.

— Я всегда думала, что ты захочешь стать королём.

Низкий смешок Шилхары стал лаской для её ушей. Он протянул руку ей за спину и перекинул косу через плечо. Веки Мартисы наполовину опустились от нежного прикосновения его пальцев, когда он погладил волосы.

— Да, но королевство по моему выбору. И я выбираю Нейт.

— А разве не понадобятся годы, чтобы вернуть рощу в прежнее состояние?

— Всего несколько лет. Я не одобряю использование магии при сборе урожая, но без колебаний использую её, дабы оживить деревья.

Его пальцы соскользнули с косы и заплясали по ключице с таким лёгким касанием, что Мартиса вздохнула. Они тянулись вниз по центру её груди, ненадолго задерживаясь на ложбинке, прежде чем остановиться на руке, сжимающей камень. Темнота его глаз стала ещё глубже.

— Ты свободна. Я прочитаю заклинание, которое сломает камень и вернёт тебе часть души. Ты сможешь объехать мир, увидеть вещи, которые когда-то были тебе запрещены. — Он поднял свободную руку, большой палец скользнул по её подбородку, а пальцы изогнулись вдоль шеи. — Ты больше никому не принадлежишь.

Глаза Мартисы закрылись, и она качнулась к нему. Пусть она больше не рабыня, но она не свободна, и ему не нужны ни цепи, ни камень души, чтобы привязать её к себе. Она открыла глаза и встретилась с его чёрным взглядом.

— А если я захочу остаться здесь? С тобой?

Рука на шее напряглась, пальцы впились в кожу. Голос прозвучал почти утробно из-за силы чувств:

— Тебе всегда найдётся здесь место, если ты этого желаешь.

Шилхара глубоко вздохнул, когда она обняла его за талию и притянула к себе. Он — сочетание жилистых мышц и длинных костей, мягкой ласки бархата и пряного запаха матала. И он принадлежал ей — так же, как и она ему.

Мартиса откинула голову назад и улыбнулась, вглядываясь в угрюмые, но такие любимые черты.

— Место в качестве кого? Слуги?

Шилхара опустил голову, и прядь седых волос, заработанных суровой жертвой и непоколебимой преданностью, защекотала щеку.

— Соратницы, — прошептал он ей в губы. — Любовницы. — Он прикусил её нижнюю губу, и его рука соскользнула с макушки, чтобы обхватить затылок. — Возлюбленной жены.

Он дразнил уголок её рта мягкими прикосновениями и лёгкими покусываниями. Она пощекотала его верхнюю губу кончиком языка, прежде чем отодвинулась, чтобы увидеть глаза.

— А ты будешь любить меня хотя бы день? Год? Всю жизнь?

Она знала, что он скажет, но хотела услышать, как он озвучит ответ своим прекрасным, надломленным голосом.

— Намного дольше, — прошептал он, и его глаза засияли от бури эмоций, которые он сдерживал до сих пор. — Дольше царствования лжебогов и назойливых жрецов. Дольше аль Зафиры, когда померкнет её яркая звезда.

Он поцеловал Мартису и вдохнул свою жизнь ей в рот, сердце, душу — так же, как она вдохнула свой дар в него, когда они стояли в пустой душе умирающего бога.

Мартиса яростно ответила на поцелуй, обнимая так крепко, что у неё заныли руки, а кулон, который она сжимала в руке, впился Шилхаре в спину. Когда они прервали поцелуй, она прижалась лбом к его лбу.