В сумерках компания разбила лагерь у подножия гор. Молодой курман исчез в кустах со стрелами и арбалетом. Мартиса помогла Шилхаре и старшему мужчине в лагере. Она собрала хворост в окрестностях и в какой-то момент наткнулась на Шилхару. Маг водил Комарика среди клочков нежной травы.
— А куда делся молодой?
Шилхара уставился на кустарник.
— Пейан? Ушёл на охоту. Если он вернётся с пустыми руками, я попробую раздобыть дичь, но что-то я подозреваю, сегодня мы наедимся до отвала.
Мартиса добавила ещё несколько веток в общую кучу хвороста и ахнула, когда Шилхара выхватил половину из её рук.
Она попыталась вырвать хворост обратно.
— Подожди! Разве курманы не считают, что сбор дров — женская доля?
Для лучшего баланса он забрал ещё два куска дерева.
— Мартиса, рожать детей — вот женская доля. Мы бы с Гарном каждую ночь сидели в темноте, если бы ждали, пока какая-нибудь случайная путница соберёт для нас хворост.
— Но…
— Ты действительно веришь, что эти двое будут спорить, как я обращаюсь со своей женщиной?
Его женщиной. Ей слишком нравилось, как это звучит.
— Я думала, мы должны следовать их обычаям.
— Так и есть. Но я буду счастлив указать им на их идиотизм, если они предпочтут подождать и отморозить себе яйца, пока ты соберёшь достаточно дров для приличного костра.
Шилхара прав, и он более знаком с этими людьми, чем она.
— Благодарю вас, господин.
— Мы здесь одни, Мартиса.
— Спасибо, Шилхара.
Шилхара одобрительно кивнул и жестом пригласил её следовать за ним. Вернувшись в лагерь, они обнаружили, что Пейан разделывает связку кроликов на ужин. Вскоре разожгли костёр, и насаженная на вертел дичь стала жариться над огнём. Мездар развёл небольшой костёр сбоку, дав ему низко прогореть, пока не остались одни угли. Он постелил на них небольшой металлический лист и раскатал лепёшки из зернистой кашицы, размещённой в миске.
Устроившись рядом с Шилхарой, Мартиса почувствовала, как у неё потекли слюнки. Хлеб энджита. Она много раз наблюдала, как Бендевин готовит энджиту на кухне Ашеров. Слуги нетерпеливо выстраивались в ряд с тарелками в руках, когда курманка пекла хлеб.
Шилхара наклонился ближе.
— Когда будешь пить чай, прикрой чашку рукой, чтобы остальные не видели, как ты пьёшь.
— Я не заметила, чтобы ты делал так в Нейте.
— Чашку прикрывают лишь женщины.
Ешь последней, пей незаметно, не раскрывай рта больше положенного. Как рабыня Мартиса была знакома с некоторыми из этих ограничений. Судя по всему, жизнь курманок не сильно отличалась от её участи.
Во многом их ужин напомнил ей застолье в Ашере. Ничего общего с роскошными пирами, которые Камбрия устраивала для своих собратьев-священников или приезжих сановников, но она занимала на званых вечерах такое же место. Мартиса держала рот на замке, слушала и запоминала. Она могла бы остаться незамеченной, как в Ашере, если бы Шилхара постоянно не теребил кончик её косы, пока разговаривал, ел и пил чай со своими спутниками. Она была благодарна, что мужчины не стали растягивать трапезу. От запаха жареного мяса и тёплого хлеба у Мартисы скрутило желудок, и она усилием воли заставала себя не наброситься на еду, когда только смогла поесть.
Мездар разжёг костёр, и мужчины приготовили трубки для вечернего ритуала. Мартиса прикрыла зевок рукой и закуталась в шаль. Несмотря на тепло огня, воздух стал холоднее. Чувствуя себя непринуждённо в компании курманов, Шилхара не отрывал глаз от табака, которым набивал свою трубку.
— Иди спать, Мартиса. Я ещё кое-какое время пободрствую. Это разбойничий край, и мы будем нести вахту по очереди. Расстели одеяла рядом с моими. Так будет теплее. И не снимай обувь. Я скоро лягу.
Она уже привыкла к тому, что он спит рядом с ней. Даже лёгкий храп на ухо успокаивал, и всегда была возможность, что когда он проснётся, то захочет, чтобы она возлегла под него. Либо же взобралась сверху. Мартиса покраснела от чувственных образов, промелькнувших в голове.
Она приготовила постель, как он велел, забралась под одеяло — не снимая туфель — и заснула. Сон прервался, когда Шилхара лёг рядом и прижался к ней. Он положил руку ей на талию и просунул ногу между её ног сквозь тяжёлые юбки. Его вздох защекотал ухо.
— Гораздо лучше, если бы ты была голой, но и так сойдёт.
Они встали ещё до рассвета. Пейан, дежуривший последним, уже заварил чай и разогрел остатки энджиты к завтраку. Солнце только-только показалось из-за горизонта, когда они отправились в деревню курманов.
Пока они ехали по горным перевалам, воздух становился всё холоднее и разрежённее. Солнце стояло высоко и ярко, но Мартиса плотно закуталась в шаль и прижалась к спине Шилхары. Комарик шёл ровным шагом, тяжело дыша. В отличие от него, горные пони не страдали от последствий подъёма в горы и быстро поднимались по тропе. Снежные хлопья сыпались с закраин на изрытые колеи. Резкий ветер стонал тихую панихиду, проносясь сквозь покрывавшие склон высокие вечнозелёные деревья.
Шилхара внезапно остановился. Мартиса выглянула из-за его руки, ожидая узреть препятствие на пути. Дорога оказалась свободна, курманы с любопытством наблюдали за ними.
— Что случилось?
— Ты дрожишь так сильно, что у меня стучат зубы. — Он отодвинул ногу назад и развязал один из мешков у седла. — Спускайся.
Она соскользнула со спины Комарика. Шилхара последовал за ней и достал одеяло.
— Вот. Укройся.
Только Мартиса успела натянуть одеяло на плечи, как Шилхара поднял её и снова забросил на спину Комарика, на этот раз на переднюю часть плоского седла. Одной рукой она вцепилась в гриву лошади, другой — в одеяло. Шилхара запрыгнул ей за спину, прижался и взял поводья.
— Уже лучше, — сказал он и свистнул ожидавшим курманам.
Мартиса не могла не согласиться. Тепло одеяла и тела Шилхары проникало сквозь одежду и прогревало до самых костей. Она прижалась к его груди.
— Так хорошо.
Весёлый рокот завибрировал возле её уха.
— Я так рад, что ты одобряешь.
Его рука скользнула под одеяло, прошлась по её животу и обхватила грудь. Мартиса втянула воздух, когда его пальцы стали дразнить сосок через шаль и тунику. Окружавший жар обжигал.
— Согласен, — прошептал Повелитель воронов ей на ухо. — Так хорошо.
Он перестал дразнить, когда Мартиса так сильно дёрнулась в седле, что едва не сбросила их обоих на землю, но оставил руку на груди, довольствуясь тем, что просто держит её. Мартиса была готова сорвать с себя одеяло и шаль. Прикосновение Шилхары вызывало пульсирующую боль меж бёдер. Она слегка улыбнулась, почувствовав, как он твёрдо прижался. Не только на неё подействовали его поддразнивания.
Он потёрся подбородком о её макушку.
— Сегодня вечером будет пир. Курманы ищут любой повод для праздника. Приезд гостей — прекрасное событие. Мужчины едят отдельно от женщин, так что ты не будешь сидеть со мной.
Опять же, разделение не только ролей, но и близости.
— Разве курманки — парии своего народа?
— Не торопись с выводами. Со стороны может показаться, что так и есть, но курманки пользуются большим уважением. Они владеют собственностью независимо от мужей. Приданое мужчины — подарок для невесты — покупается у его матери и передаётся матери невесты. Ей принадлежат стада, ковры, даже дома. Женщины также выбирают сарсина.
Мартиса была так ошеломлена его откровениями, что обернулась.
— Никогда о таком не слышала. Женщина владеет собственностью? — Она даже не пыталась скрыть зависть. Что такое традиция есть после мужчины по сравнению с правом иметь что-то своё, независимое ни от отца, ни от мужа?
— Согласись, народ равнин мог бы чему-нибудь научиться у этих горных дикарей? — сардонически произнёс Шилхара.
Она повернулась лицом к дороге и уставилась на курманов, ехавших впереди. Даже высокородная аристократка не могла претендовать на право владеть землёй или поместьем. Имущество всегда переходило к ближайшему живому родственнику мужского пола.