А дух времени становился всё тяжелее. Десятый день рождения Одри праздновала уже не в Англии. 3 сентября 1939 года после вторжения нацистов в Польшу Великобритания объявила войну гитлеровской Германии. Баронесса, в то время жившая с сыновьями в нейтральной Голландии, потребовала, чтобы дочь немедленно вернулась, думая, что так она будет в большей безопасности. А главное, она боялась разлуки со своей дорогой Одри, предвидя скорые осложнения в сообщении между Англией и континентом.
Предприняв энергичные усилия, Элла устроила отъезд дочери из Кента: её встретили на вокзале Ватерлоо, а сама она ждала Одри у трапа самолёта. «Мама усадила меня в ярко-оранжевый самолёт, который летел очень низко, — рассказывала потом Одри. — Это был один из последних самолётов, которые смогли улететь». Некоторые утверждают, что Джозеф Растон, предупреждённый в последний момент, поцеловал Одри на перроне вокзала Ватерлоо, попрощавшись с ней навсегда, но этого никто не может знать наверняка.
Одри спешно вернулась к матери и братьям, которые думали, что спаслись от нацистской угрозы. Немецкая граница проходила совсем рядом с замком Зупендал, где их приютил старый барон ван Хеемстра, к тому времени овдовевший. Элла получила от королевы Вильгельмины уверения, что Гитлер никогда не захватит Голландию. Баронесса тотчас записала дочь в пятый класс государственной школы в Арнеме (школа «Тамбурсбоше» — Tamboersbosje) под именем Одри ван Хеемстра. Но для десятилетней девочки оказалось непросто вернуться к голландским корням, о чём она рассказывала в 1990 году: «В первое утро в школе я сидела за партой совершенно потерянная. Много дней я возвращалась домой в слезах. Но я знала, что я обязательно должна справиться. Мне было необходимо быстро выучить заново язык, и я справилась».
Занятия матери Одри в то время были гораздо более рискованными. Не получая ни малейшей материальной помощи от мужа, вынужденная самостоятельно вести свои счета, она обнаружила, что большая часть её состояния была пущена на ветер из-за небрежного управления её супруга. Баронесса поняла, что пора действовать, начала работать декоратором, а также учить игре в бридж. Это позволило ей переехать с детьми в небольшой домик в Арнеме.
В то смутное время Элла поступала очень противоречиво. Она запретила дочери говорить по-английски («Мама боялась, что я заговорю по-английски на улице, когда кругом были сочувствующие немцам»). Но в то же время баронесса возглавила общество англо-голландской дружбы в Арнеме, где с XVII века проживала многочисленная британская община.
Накануне десятого дня рождения Одри записали на балетные курсы в Консерваторию Арнема, в класс Виньи Маровой. Она обучалась там азам классического балета, укрепила позвоночник и избавилась от угловатости в движениях. По словам её преподавательницы, «Одри была высокой для своего возраста, очень худенькой, прилежной, поскольку все её мысли были заняты балетом. Она бы всё бросила ради него. У неё был очень тонкий музыкальный слух. Я всегда получала удовольствие от занятий с ней. Во время её первого представления я убедилась, насколько она одарённая. Когда она выходила на сцену, пусть ещё и мало что умея, сразу чувствовалось, что её страсть передаётся публике».
У Одри были слабые ножки и тонкие щиколотки. Тем не менее в первые месяцы занятий она сумела укрепить их до такой степени, чтобы встать на пуанты. Одри была похожа на маленькую танцовщицу Дега: совершенный розовый цвет лица, каштановые волосы, ниспадающие на плечи, серьёзно-кроткий вид и уже тогда неотразимая улыбка.
Весной 1940 года тучи войны сгустились над Голландией. В Европе поднималась буря. Даже в Англии угроза немецких бомбардировок становилась всё реальнее. Чемберлен подал в отставку, премьер-министром стал Черчилль. 23 мая 1940 года в Англии была принята статья 186 против приспешников фашистов, и в июле Джозеф Хепбёрн-Растон был арестован за «соучастие во враждебной деятельности» и заключён в тюрьму Брикстон. Ни Элла, ни Одри об этом не знали.
В Арнеме, стоящем недалеко от границы с Германией, всё громче была слышна канонада. Солдаты повсюду спешно строили бомбоубежища и медпункты. В такой наэлектризованной атмосфере вечером 9 мая 1940 года в Арнеме состоялся гала-концерт по случаю гастролей в Бенилюксе труппы «Сэддерс-Уэллс балле» под руководством Нинет де Валуа, солистами которой были Марго Фонтейн и Фредерик Аштон.
Это представление стало, вне всякого сомнения, самым невероятным событием в жизни маленькой Одри; исключительности этому вечеру добавило то, что её мать, председатель Общества англо-голландской дружбы, была патронессой спектакля и в этом качестве представляла труппу зрителям. Одри рассказывала потом журналу «Вэнити Фэйр»: «По такому случаю мама заказала мне у нашей портнихи длинное платье из тафты. Я очень хорошо его помню. У меня в жизни не было длинных платьев. У него был круглый ворот, бантик вот здесь и пуговка спереди. До самого пола, и ещё оно шуршало. Мама подарила мне его, хотя это было ей совсем не по средствам, потому что в конце представления я должна была преподнести букет цветов Нинет де Валуа, руководительнице труппы».
По словам Робина Карни, баронесса ван Хеемстра в тот вечер повела себя довольно странно: «Она представила зрителям труппу, которая будет перед ними танцевать. В то время как вдалеке слышался гром артиллерийской канонады, она, словно не подозревая об опасности, довлевшей над залом, пустилась в длинные и нудные рассуждения. После благодарностей и похвал, полагающихся в подобных случаях, она вынудила танцовщиков, нервы которых были натянуты, точно струны на скрипках в оркестре, выслушать нескончаемый экскурс в историю балета “Сэдлерс-Уэллс”, не опуская малейших подробностей. Завершив, наконец, приветственную речь, она объявила, что по окончании спектакля будет дан ужин в честь труппы».
На самом деле в зале было много сторонников нацистов, и Элла старалась избежать провокаций и создать впечатление, будто ей нет никакого дела до безопасности английской труппы. Робин Карни даже утверждает, что, поскольку «в её жилах текла еврейская кровь, она не могла позволить себе роскошь открыто выступить против врага».
Однако, учитывая довоенные симпатии баронессы к фашистам, напрашивается другое объяснение. Этот концерт занимает преувеличенно большое место в семейной истории Хепбёрнов, согласно которой балетная труппа в панике бежала из Арнема под бомбёжкой «за десять минут» до того, как немцы форсировали Рейн и превратили город в поле битвы. Как театрально: по словам Хепбёрнов, танцовщикам пришлось бросить все декорации, костюмы и прочие вещи, убегая от неминуемого нацистского вторжения в Голландию.
Слишком романтично, чтобы быть правдой! Немцы вошли в Голландию и заняли Арнем только 10 мая в три часа ночи, больше чем через три часа после отъезда английской труппы.
Война ворвалась в жизнь Одри: «Если вы попросите меня вспомнить нечто столь же драматическое, как уход отца, то это будет момент, когда мать вошла ко мне в комнату утром 10 мая 1940 года, отдёрнула занавески и сказала: “Просыпайся, Одри, война!”». Она рассказывала Йену Вудворду о странной атмосфере, царившей в первый день оккупации Нидерландов: «Гражданскому населению было приказано сидеть дома, закрыть ставни и не подходить к окнам. Разумеется, мы все украдкой выглядывали, и я в первую очередь. Это было одновременно поразительно и мрачно. Когда говорят о вторжении, ожидают увидеть сражающихся людей. Но никто не сражался. Мы видели серые мундиры солдат немецкой пехоты, у всех были автоматы, они шли строевым шагом, безупречно и дисциплинированно. Потом послышался грохот грузовиков, и мы, не успев перевести дух, узнали, что они полностью заняли город».
Пять дней спустя страна капитулировала, а королева Вильгельмина отправилась в изгнание в Лондон со своей дочерью Юлианой и всем правительством. Нидерланды были аннексированы Третьим рейхом. «Внешне всё выглядит нормально», — написала тогда баронесса в одном из писем. Одри тоже уверяет: «Поначалу немцы старались казаться цивилизованными и нравиться нам. Я не вполне понимала, что происходит. Ребёнок остаётся ребёнком, и я просто ходила в школу».
