«Я подумала, что смогу “сыграть” эту героиню. Для меня это был настоящий переворот. После стольких фильмов мне уже не казалось, что я дилетантка; я знала, что мне всегда придётся чему-то учиться, но я, наконец, обнаружила, что могу и привносить кое-что от себя. Я знала, что эта роль станет вызовом, но хотела его принять», — объясняла Одри. Единственное утешение — обаяние её партнёра Джорджа Пеппарда. Физически они составляли прекрасную пару. Джордж Пеппард играл молодого писателя, въехавшего в нью-йоркский дом, где жила Холли, и благодаря запасному выходу, по которому можно попасть с одного этажа на другой, нашедшего любовь.
Но Одри никогда не работала с актёром, прошедшим школу Ли Страсберга[42]. Она быстро обнаружила, что работа с актёром, усвоившим метод Станиславского, выводит её из равновесия. Он был с ней очень мил, но ей становилось не по себе от его потребности всё анализировать. Он не делал ни малейшего жеста без предварительных долгих раздумий. Это только усилило чувство ненадёжности, которое Одри испытывала на съёмках. В одной из сцен её партнёр произносит слова, которые, как она себя убедила, предназначались именно ей: «Знаешь, что с тобой не так? Ты трусиха. И больше ничего. Ты боишься поднять голову и сказать: “Жизнь есть жизнь”. Люди влюбляются, люди хотят принадлежать друг другу, потому что это единственный шанс стать счастливыми. Ты называешь себя свободной, дикой. И ты так боишься, что кто-то посадит тебя в клетку. Детка, ты уже в клетке. Ты сама её создала... Она всегда будет с тобой, потому что, куда бы ты ни отправилась, от самой себя тебе не убежать».
Работа с Джорджем Пеппардом развила у Одри комплекс неполноценности. В отличие от него, она редко использовала технические приёмы. Её игра не опиралась ни на что. Она руководствовалась только инстинктом. Начинала она как балерина, и ей зачастую было трудно поверить в то, что она актриса. Режиссёр Уильям Уайлер воспринимал её огромное желание добиться успеха как знак «здорового честолюбия» и намекал на её «искреннее и честное побуждение справиться, не расталкивая локтями других». Когда она снималась, фильм становился приоритетом номер один, и всякая светская жизнь была исключена. Так, одно весёлое итальянское семейство, дававшее приём в честь Одри во время съёмок «Войны и мира», удивилось, когда Ферреры откланялись ещё до окончания приёма. «У меня завтра трудный день», — объяснила Одри ошарашенной хозяйке.
Её партнёрша Патриция Нил вспоминает о сосредоточенности актрисы и о её сильно ограниченной светской жизни во время съёмок: «У меня была только одна сцена с Одри, но она повела себя очень дружелюбно и даже пригласила меня поужинать у неё дома. Мел был очень строг, пока готовилась еда: один бокал вина, лёгкий ужин — и спать. Мне показалось, что, когда я вернулась к себе, было ещё светло. Я ещё никогда в жизни не ужинала так быстро. Во всяком случае, я поняла, каким образом она поддерживала свою красоту». Продюсер Хэл Уоллис тоже вспоминал о скудости ужина у Ферреров: «Прислуга подала блюдо с очень большой рыбой — ни супа, ни закуски, ни десерта. И Одри, изящная, словно статуэтка из дрезденского фарфора, в платье от Живанши, с наслаждением скушала маленький кусочек этого морского чудовища».
Светский щёголь Хосе Луис де Вильялонга, появляющийся в эпизоде в «Завтраке у Тиффани», добавил к этому свои наблюдения: «В первый раз я встретил Одри в Париже, у общих друзей. Мы сразу понравились друг другу. Я повёл её смотреть “Любовников”[43], которые тогда только-только вышли на экран. Это было в 1958 году. Ей очень понравился фильм и, наверное, моя манера игры, поскольку несколько лет спустя она позвонила мне и сказала: “Послушай, Хосе Луис, я собираюсь делать фильм с Блейком Эдвардсом — ‘Завтрак у Тиффани’ по роману Трумена Капоте. Это очень смешная комедия и очень изысканная. Для тебя там есть роль бразильского миллионера. Я уверена, что тебе будет очень весело. Кстати, ты сможешь жить у меня в Голливуде”. Это было в 1961-м. Когда я приехал в США, Одри взяла на себя все заботы обо мне. Она была так дружелюбна. Сказала мне со смехом: “Завтра я устрою небольшой коктейль, чтобы ты познакомился с миром кино”. В вечер этого сказочного приёма она втолкнула меня в гостиную, настолько я оробел. Я стоял разинув рот при виде всех этих звёзд, которых знал только по фотографиям и фильмам. Я пожимал руки величайшим легендам, и у меня было такое чувство, что это сон. Там были Гари Купер, Шарль Буайе, Кэри Грант, Джоан Кроуфорд, Ширли Маклейн и, конечно же, Мел Феррер, который тогда был её мужем. Когда все ушли, Одри спустила меня с небес на землю: “Не строй иллюзий. Тебя приглашают, тебе улыбаются, пока ты живёшь у меня. Но с того дня, когда ты переедешь в отель, никто не будет обращать на тебя внимания! Это жестоко, но таковы законы Голливуда. Ничего не поделаешь”. У меня остались чудесные воспоминания от съёмок “Завтрака у Тиффани” весной в Нью-Йорке. С Одри никогда не возникало никаких проблем. Она была такой профессиональной, такой обаятельной! Она никогда по-настоящему не принадлежала к миру звёзд. У неё была своя жизнь».
Зритель знакомится с Холли Голайтли в начальной сцене фильма, у ювелирного магазина «Тиффани» в Нью-Йорке. Рано утром, после свидания, Холли, не сводя глаз с богатств, выставленных на её любимой витрине, пьёт кофе из картонного стаканчика и ест круассан. Эту сцену снимали в Нью-Йорке, в том самом месте, которое указано у Трумена Капоте, как и множество других сцен. Зритель видит, как Одри поспешно выходит из тюрьмы Гринвич-Виллиджа, сопровождаемая дорожным шумом Пятой авеню. Зеваки, удерживаемые полицейскими кордонами, вытягивают шеи, чтобы увидеть, как звезда падает в объятия своего партнёра Джорджа Пеппарда. Оба поскорее садятся в ожидающее такси, которое срывается с места и мчится на запад, на Кристофер-стрит. Эту сцену снимали 11 раз, и сотни ньюйоркцев толпились там, пытаясь увидеть Одри в серой рубашке и узких чёрных брюках, которая очень привольно чувствовала себя в этом квартале.
На следующий день несколько туристов, привлечённые толпой и когортой полицейских перед «Тиффани», подумали, что произошло ограбление или что они, возможно, увидят Никиту Хрущева, который тогда находился с визитом в США. Но причиной всей этой суматохи была необыкновенно худенькая молодая женщина в вечернем платье от Живанши, которая медленно шла вдоль витрины, любуясь выставленными драгоценностями, попивая кофе из стаканчика, который держала в руке, затянутой в тонкую перчатку из чёрного атласа, и смакуя круассан.
Её строгое чёрное платье вошло в легенду. Оно стало воплощением шика. Одри дала своё определение сексуальной актрисы: это особа, наделённая обаянием и умом. Ещё одна легендарная составляющая фильма — музыка, написанная Генри Манчини. «Редко бывает, чтобы композитор черпал вдохновение в чьей-то фигуре, чьём-то лице или характере, но в случае Одри это было именно так. Обычно мне нужно посмотреть законченный фильм, чтобы написать музыку, но с “Завтраком у Тиффани” я знал, что надо написать для этой актрисы, уже после чтения сценария. Поэтому когда я встретил её в первый раз, то понял, что песня будет очень, очень особенной. Я знал её голос и то, что она прекрасно споёт “Лунную реку”. И до сих пор никто не пел её с большим чувством».
Один рецензент написал, что она проносится по фильму, как ураган, словно вместо кофе выпила на завтрак супертопливо. Другой заметил, что её чудесная игра заставляет нас забыть о том, что девушка, питающаяся только творогом, не может себе позволить костюмы от Живанши. И пока «Мошн пикчер геральд» хвалил её за роль, сыгранную «с вдохновением, чарующим обаянием, напряжением чувств, и всё это одновременно», «Нью-Йорк таймс» высказалась о киноленте в целом: «Совершенно невероятно, но необыкновенно эффектно. Вне всякого сомнения, истинная сила фильма заключена в Одри Хепбёрн, которая присовокупила к своей обычной внешности испуганной лани истинный комический талант — столь же замечательный, сколь и неожиданный».
