— А на самом деле?.. — осторожно спросила Равенна, уловившая в голосе наставника иронию.

— Не скажу, что все совсем наоборот, — отвечал мастер Бренн уже совершенно серьезно, — потому что походы эти и после появления пелены совершались. Но если говорить о самом главном походе… крупнейшем и наиболее успешном вторжении в южные пустыни, то пелене… и всему, что ей сопутствовало, поход этот прямо предшествовал.

— Вот как! — сэр Андерс не удержал удивленного возгласа. — Выходит, дед солнце видел…

А затем добавил — с ощутимой грустью в голосе:

— Хотя, что с того? Я ж его почти не помню.

— И дед ваш, благородный сэр, — подтвердил мастер Бренн, — и Робар фон Ярхольм, предок нашего злополучного барона. И много кто еще. Зря, что ли хронисты тех времен писали об изнуряющей жаре, иссушающем зное. И, собственно, о дневном светиле, которое в тех краях… я цитирую: «в зените было ослепительным нестерпимо и выжигало все живое».

На несколько мгновений его соратники замолчали — так поразило их услышанное. А то и даже завидовали предкам, включая участников похода. Пусть и приходилось им несладко.

Затем мастер Бренн снова взял слово.

— Скажу даже больше, — молвил он, — ваш дед, сэр Андерс фон Веллесхайм, был, похоже, одним из последних людей, кто смог насладиться солнечными днями. Потому что уже в более поздних летописях упоминаний о таких днях не сыскать.

— Так это что же получается! — воскликнул Освальд, воодушевленный неожиданным, свалившимся ему на голову, откровением. — Всевышний разгневался на своих чад неразумных… за то, что они начали воевать… убивать друг дружку. Вот и наслал пелену?

— Не все так просто, — строго возразил мастер Бренн, — хотя… без участия Всевышнего тоже не обошлось. И кстати. Не уверен, знаете ли вы, но там, на юге, тоже чтят Всевышнего. Хотя ритуалы совсем другие. И Святого Престолу тамошние духовные лица не подчиняются.

— Ересь, — так отозвался, не удержавшись, Андерс фон Веллесхайм.

— С точки зрения нашего понтифика — несомненно, — отвечал мастер Бренн с легкой усмешкой, — тем более что независимость священников из тех земель — только цветочки. А вот ягодки: если в наших краях колдунов, ведьм или просто слишком умелых врачевателей принято пытать и жечь на кострах, то на юге к магам… так там называют волшебников, относятся просто как к представителям другого ремесла. Вроде портных. Ну или кузнецов.

— В нашей деревне кузнец жил на отшибе, — вспомнил Освальд, — и просто так, в гости, к нему старались не ходить.

— Суеверие, оставшееся от языческих времен, — небрежно парировал мастер Бренн. — Когда любой, кто умел изготовлять что-то сложнее дубинки, тоже мог сойти за колдуна. А что уж говорить о том, кто способен придавать любую форму металлу… который остальным казался твердым до незыблемости. Но вот в городе кузнец может жить через улицу от тебя и иногда распить с тобою же по кружке пива в ближайшем кабаке. Поразумнее в городах народ потому как…

Немного помолчав, он продолжил:

— Но переходим к делу. Одной из целей того похода было как раз истребить магов. Да заодно покарать нечестивых правителей, этих магов привечавших да позволявших им безбедно существовать.

— Но маги объединились и в отместку наслали на нас пелену, — снова бесцеремонно вклинился в рассказ Освальд.

— Подожди, мой молодой и нетерпеливый друг, — добродушно молвил мастер Бренн, — снова повторюсь, что не все так просто. Маги не объединились… потому что к объединению не склонны. На нашу беду. Таковы уж издержки стези волшебника: учение часто требует уединения, подлинное мастерство — одиночества. Так, чтобы не отвлекали и не мешали завистники, глупцы… или даже просто собратья по ремеслу, в мастерстве тебе уступающие. Чтобы не пришлось, вместо того, чтобы собственные умения совершенствовать, новые знания постигая, что-то объяснять этому… уступающему. Спорить с ним. Да, у нас бывают ученики…

На этих словах Бренн повернулся к Равенне, и та выпрямилась с гордостью и легкой улыбкой.

— …но по одному и редко. Из-за этого волшебник привыкает к собственной нелюдимости. Отчего действовать с кем-то сообща им… нам очень трудно. Хотите — верьте, хотите — нет. Так что объединиться маги не смогли. Погибли порознь. За исключением тех, кому удалось скрыться, конечно.

— И один из тех, кто скрылся, — снова последовала реплика от Освальда, — он-то и устроил все эти каверзы. Отомстил… так сказать.

— И да, и нет, — было ему ответом, — рад, конечно, что на этот раз ты оказался почти прав. Но едва ли тем магом двигала месть. Скорее уж, чувство самосохранения. Но почему вышло именно так, а не иначе… чтобы понять это, стоит вспомнить об еще одной цели того похода.

— Священные реликвии, — припомнил сэр Андерс, и мастер Бренн одобрительно кивнул.

— Именно! — были его слова. — В южных землях находилось немало предметов, считающихся в наших краях священными. И оставлять их в руках еретиков и мерзких колдунов казалось кощунством. В числе этих предметов была серебряная чаша, из которой, по преданию, обедал сам Всевышний, пребывая на земле в облике человека.

— Подожди, мастер! — вскинулась при этих словах Равенна. — Неужели ты веришь церковному преданию? Учитывая, как сами церковники относятся к нам…

— Я ничего не отрицаю, — веско возразил Бренн. — Понимаю, ты не забыла, как попалась инквизиции, как тебя пытались сжечь… да и можно ли забыть такое. Но отвергать чью-то правоту только потому, что этот «кто-то» принадлежит к враждебному лагерю, согласись, не очень-то мудро. В конце концов, если какой-нибудь проповедник… или даже инквизитор заявляет, что дважды два равняется четырем, это не значит, что для меня оно должно равняться трем, пяти или десяти. Не говоря уж о том, что чаша эта, как оказалось, определенной силой все-таки обладает. Независимо от того, насколько правдиво предание.

— И где сейчас чаша? — осведомился любопытный Освальд.

— На беду, она оказалась в руках одного из магов, Абдула аль-Хазира, — было ему ответом, — одержимого, похоже, идеей бессмертия или тайнами смерти. Так, во всяком случае, я понял из сохранившихся переписок аль-Хазира с другими волшебниками… такой способ общения даже для нас, нелюдимов, допустим. Так вот, если верить письмам, Абдул аль-Хазир много лет работал над трактатом, который он сам назвал «Законом мертвых». Сам трактат не сохранился. Но судя по письмам, маг познал-таки природу загробного мира. По крайней мере, думал, что познал.

— Не зря дьявола называют отцом лжи, — как бы невзначай, мысля вслух, проговорил сэр Андерс, — вполне мог внушить этому колдуну подобное ложное знание.

— Как бы то ни было, — невозмутимо продолжил мастер Бренн, — но в изысканиях своих аль-Хазир пришел к выводу, что потусторонний мир — вовсе не место для посмертного награждения праведников или наказания грешников. Во всяком случае, не в этом его суть и назначение. И да, сэр Андерс фон Веллесхайм. И понтифик Святого Престола, и священник из церквушки в захудалой деревеньке с готовностью признают подобные рассуждения такой дикой ересью, что даже сжигать за нее грешно. Ну, чтобы не осквернять священное очищающее пламя.

Сэр Андерс молча кивнул в ответ. Не уловив в словах волшебника иронии. А если и уловил, то не понял.

— Но мы не о правоте чужеземного мага говорим, — добавил колдун примирительно.

— А чем тогда является потусторонний мир? — не удержалась-таки от вопроса Равенна. — Ну, по аль-Хазиру.

— Просто иной формой сущего, — ответил ее наставник, — или, если угодно, просто местом, куда можно попасть. Живьем, смертного часа не дожидаясь. Там-то и укрылся, похоже, Абдул аль-Хазир, когда начался штурм. Так не хотелось ему попасть в руки врага. Во всяком случае, воины, ворвавшиеся в его башню, самого мага не нашли. Зато увидели свежие следы колдовского ритуала. Зеркало… затененное, словно покрытое копотью. Горящую рядом с ним масляную лампу.

— А чашу?

— А священную чашу наш маг прихватил с собой.