Равенна, в отличие от Освальда, успела сотворить огненный шар и даже метнуть его. Но, не долетев до ее наставника менее фута, шар словно врезался в невидимую стену. И рассыпался искрами.

С секирой наперевес Сиградд бросился к колдуну. Однако тот успел снова взмахнуть посохом — и навстречу варвару вылетела струя дыма… точнее, чего-то, похожего на дым. Обвилась вокруг секиры этаким призрачным хлыстом.

Рывок — и сила, намного превосходящая человеческую, вырвала секиру из рук северянина.

Тот не успел опомниться, как сотворенный волшбой хлыст оплел уже ноги самого Сиградда. Затем последовал новый рывок, и могучий варвар рухнул на пол.

Подбегавшего сэра Андерса мастер Бренн встретил молнией. Рыцарь едва успел скрыться за ближайшей колонной. Выглянул из-за нее всего на мгновение. И снова был вынужден спрятаться — колдун швырнул в его сторону огненный шар. Тот взорвался, врезавшись в пол.

— Только с расстояния бить умеешь! — возмутился рыцарь. — Трус! А честный поединок, лицом к лицу — это не про тебя?

— Так я не настолько глуп, чтобы переть напролом, — было ему ответом, — а честно или нет… не все ли равно, если ни один вас не может тягаться со мной.

И мастер Бренн торжествующе ухмыльнулся. Но тем временем…

На беду свою он не видел, как на полу зашевелился погибший Вожак, о котором успел забыть и сам колдун, и все прочие, присутствовавшие в зале. Точнее, не столько забыли, сколько не принимали его в расчет. Ибо… ну чего взять с трупа?

Тем не менее, предводитель Братства Ночи приподнялся на руках. И огромной гусеницей пополз к мастеру Бренну.

А заметил колдун Вожака, только когда мертвец подобрался к нему почти вплотную. Бренн едва обернуться успел, почувствовав рядом с собой подозрительное движение.

— Что… но как? — воскликнул он растеряно. Так поразило колдуна это внезапное появление.

Поразило до такой степени, что ни отбросить главу Братства, ни как-то защититься от него Бренн не успел. А Вожак вцепился в него мертвой (в прямом смысле мертвой) хваткой, увлекая за собой.

Удерживая одеяния мастера Бренна одной рукой, другую предводитель Братства Ночи потянул вверх — к горлу колдуна.

— Ты же мертв! — со смесью удивления и отчаяния, переходившего в ужас, воскликнул мастер Бренн.

— Верно, — проскрипел, открыв рот, Вожак, — ты убил меня. А это как раз мир мертвых. Где ж, как не здесь, мне быть?

Кое-как овладев собой, колдун тряхнул посохом прямо перед его лицом. Струя огня обволокла Вожака. Его одежда и волосы обратились в пепел, сам он обгорел… нет, даже обуглился до черноты. Но все равно удерживал мастера Бренна. Как будто даже крепче впился в него.

— Не старайся… мертвее я уже не буду, — проговорил он, еле шевеля почерневшими остатками губ и чудом сохранившимся языком, — но и у мертвых… свои возможности. Я могу… сам принять то, что мне теперь причитается… за всю мою жизнь. А могу разделить это… например… с тобой!

Наконец мастер Бренн потерял равновесие. И повалился на пол, вместе с обгоревшим Вожаком. В последней отчаянной попытке найти хоть какую-то точку опоры, хоть за что-то удержаться, дабы устоять на ногах, колдун задел рукой священную чашу. Та слетела с колонны-постамента и со звоном покатилась по полу.

Весь дворец снова дрогнул — в то же мгновение. И сильнее, чем прежде. Огромная трещина поползла по полу, стремительно расширяясь. И мастер Бренн с Вожаком ухнули в ее жадную черноту.

— Чаша! — выкрикнула Равенна, первой пришедшая в себя от столь неожиданного поворота. И сама же кинулась к сосуду, который, подпрыгивая на ходящем ходуном полу, тоже постепенно приближался к трещине. Та продолжала расширяться с каждым мгновением.

Но стоило волшебнице только коснуться чаши, как землетрясение прекратилось, словно и не начиналось. Сомкнулась и трещина, заглотившая Бренна и Вожака. Прямо на глазах.

— Вот это да! — на выдохе выпалил Освальд, сумевший-таки выпутаться из обвивавших его лиан. — Неожиданно…

— Если забыть, что мы в потустороннем мире, — произнес сэр Андерс, выходя из-за колонны.

Равенна между тем подняла чашу с пола и выпрямилась во весь рост.

— Похоже, нам пора, — молвила она, держа священный сосуд перед собой. Так, словно намеревалась вручить его кому-нибудь в дар.

— Это точно, — с готовностью ответил Освальд, стряхивая с себя обрывки лиан, — а то еще… этот… тоже как бы не поднялся.

И он с опаской покосился на останки Абдула аль-Хазира, все еще валявшиеся посреди зала на полу.

— О, это вряд ли, — успокоила его Равенна, — самодовольный он слишком… был. Считал, что достиг всего, чего хотел. А главное, мог. Такому стремиться не к чему. Тогда как у Вожака оставалась цель… хотя бы месть.

— Не у Вожака, — поправил ее сэр Андерс, — у графа Седрика фон Ульвенмарка. Этот человек заслужил, чтоб его помнили под настоящим именем. И титулом.

Не теряя больше времени Равенна, Сиградд, сэр Андерс и Освальд покинули дворец аль-Хазира, который почти сразу обрушился у них за спиною. Обвалился изнутри.

Не лучшим образом выглядела теперь и долина. Порывы ветра поднимали в воздух тучи пыли, одновременно выдирая с корнем мертвые кусты и пучки травы, и заставляя путников пригибаться. Земля ходила ходуном; то и дело ее прорезали овраги, а казавшиеся незыблемыми холмы оседали и рушились.

Но стоило Равенне выставить перед собой на вытянутых руках священную чашу, как ветер ненадолго затихал, а землетрясение унималось.

Так, следуя за волшебницей и чашей в ее руках, бывший вор, безземельный рыцарь и варвар-изгой добрались до призрачного леса. Обнаружив к немалому удивлению, что и эта обитель тумана и беспокойных духов изменилась. Точнее, менялась на глазах.

С каждым шагом Равенны, не выпускавшей чашу из рук, туман отступал, открывая истинное лицо леса — как оказалось, полное жизни. Все в зелени стояли деревья, щебетали птицы. А один раз на глазах у путников тропу пересек шустрый суетливый заяц.

По такому лесу обратная дорога заняла гораздо меньше времени. Точнее, Равенна и ее спутники даже устать не успели, добравшись до бывшего донжона… его образа в потустороннем мире.

Донжон тоже выглядел более приветливо и неожиданно празднично. У входа зеленела лужайка с цветами. К окнам нижнего этажа, а также к балкону тянулись побеги плюща. На стенах зеленели обширные пятна мха.

В этот раз двойник донжона не пытался запутать находившихся в нем людей. Не старался затруднить их путь. Все лестницы, двери и коридоры оказались на месте. Так что четыре человека без труда добрались до нужной комнаты. Где, не скрывая облегчения, вновь шагнули в затененное зеркало, пересекая черту между мирами.

Пересекая ее, на сей раз в обратную сторону.

А в мире живых, как оказалось, прошло всего ничего времени. Потому что лампа аль-Хазира продолжала гореть. Зато воздух в маленькой комнатушке успел наполниться запахом гари — от сгоревшего масла. Так что Освальд без лишних раздумий распахнул ставни единственного окна — проветрить.

Поддались ставни на этот раз легко — не в пример отражению этой комнаты в ином мире. И почти сразу лучик света блеснул, отразившись от священной чаши в руках Равенны.

— Да ведь это же… — шепотом, словно боясь поверить или вспугнуть неожиданное чудо, пробормотала волшебница.

— Солнце, — сказал Освальд неожиданно спокойно, на диво буднично.

А лучик, сперва слабый, с каждым мгновением набирал силу, делаясь все ярче. Потом к нему присоединился второй луч, третий. Один за другим прорезали они стремительно таявшую в небесах серую пелену. Касались священной чаши. И она засверкала ослепительно, словно именно в этом сосуде рождалось дневное светило, которого так заждались в этом мире.

9 января — 1 февраля 2022 г.

Использовано стихотворение Говарда Филлипса Лавкрафта.