— Нельзя терять веру! — продолжал мэр свою тираду. — Сегодня первый день зимы. День великого Спуска. Сегодня Иль’Пхор покинул облака и направился к Царь-Древу. Возможно, это путешествие станет для него последним. Возможно, станет последним для города — такого, как мы его знаем. Но тем не менее — это первый день зимы. У нас есть правила. Есть традиции. И мы не будем отказываться от них. Особенно сейчас.
Аллек почувствовал ступнёй металл и ухватил лезвие голыми пальцами ноги. Он дождался пока мэр отвернётся и поднял ногу чуть выше, делая вид, что собирается почесать пятку.
— А значит, время начать казнь! — продекламировал мэр, и толпа немного оживилась.
Высокий, темноволосый парень в выглаженном серебристом мундире с красными птицами, вышитыми на груди, коротко кивнул мэру и двинулся к пленникам. Он подошёл к старику, замыкающему процессию, и безжалостно пнул его ногой, отчего тот едва не рухнул на колени. Почувствовав, как люди приходят в движение, Аллек попытался ухватить скользкое лезвие, но верёвка вдруг дёрнулась. Капитан качнулся, стараясь устоять на ногах. Заострённый кусочек металла выскользнул из его пальцев, дважды отскочил от сцены и провалился в щель между досками. Аллек с ужасом сглотнул, не веря, что это произошло, а затем верёвка безжалостно натянулась, утягивая его за собой.
— Шевелитесь, отродье! — огрызнулся один из солдат, провожая хищным взглядом заключённых. Ещё один, увидев растерянный вид капитана, толкнул его в плечо сильнее необходимого, и он, шатаясь, двинулся вперёд.
Их остановили за несколько шагов до эшафота. Дюжина заключённых, связанных друг с другом. Жалких и разбитых. С каждой стороны от них с беззаботным видом стояло по двое солдат, и Аллек никак не мог оторвать взгляд от ножа, висящего у одного из них на бедре.
— Мы поклоняемся нашему богу! — вновь закричал мэр, развернувшись к толпе. — Мы поклоняемся ему уже многие сотни лет. Мы вспахиваем почву на его панцире, получая еду. Мы выращиваем деревья на его теле, получая кров. Иль’Пхор — наш дом. Но в тоже время — наш спаситель. Наш защитник. Наш друг. Наш Бог! Мы обязаны всем Иль’Пхору. Пища, вода… сама жизнь — всё это у нас есть, благодаря ему! И сегодня мы отдадим ему самое дорогое, что имеем сами. — Мэр замолчал на мгновение, всматриваясь в лица людей, выстроившихся возле сцены. И даже его голос вдруг дрогнул. — Мы отдадим ему жизни наших людей! Нашу кровь и плоть! Наши души! Нашу веру!
Заворожённая толпа вдруг взорвалась сотнями криков, загудела, приходя в движение, и Аллек увидел улыбку на круглом лице Олси. Мерзкую, поганую. Такую же кровожадную, как и у людей вокруг. Людей, ради которых Аллек пришёл на эту площадь. Людей, которых Аллек обещал защищать. Вот они — прямо перед ним. Требуют крови, лишь чтобы отвлечься от своих собственных проблем.
Мэр Олси вознёс руки к небу, по которому медленно ползли облака. Облака, которым было плевать на то, чем внизу заняты глупые людишки. Толпа притихла, и Аллек увидел, как многие зрители также вскидывают руки к небу и застывают в беззвучных молитвах.
Капитану показалось, что в эту секунду стало холоднее. А может быть, это он похолодел от ужаса. Казнь неминуемо приближалась, а парень так и не нашёл способ выбраться. Оставалось надеяться, что хотя бы его людям удалось воспользоваться всеобщей суматохой.
Капитан почувствовал, как трясутся от напряжения ноги, и облокотился на деревянную перегородку, отделяющую сцену от ратуши. Он ощущал, как страх всё больше и больше накатывает на него. Пробирает в повисшей тишине площади. Захлёстывает, будто бушующие волны океана.
Аллек в очередной раз дёрнул руками, пытаясь порвать верёвку. Больше от досады, чем действительно желая освободиться. Ткань резанула руки, но не поддалась. Он оскалился, собрал всю свою силу, и рванул руками в разные стороны, напрягая каждую мышцу и слегка покачнулся. Верёвка обожгла кожу на запястьях, но осталась целой. Испытывая смесь разочарования и ужаса, Аллек вновь облокотился на отсыревшее дерево за спиной, и вдруг почувствовал болезненный укол. По руке тонким ручейком заструилась тёплая кровь. Несколько капель упало на пол, прямо за ним.
Он поискал ладонями, и обнаружил сзади себя острый металлический гвоздь. Аллек приложил к нему верёвку и начал двигать руками вверх и вниз, стараясь делать это незаметно, но в тоже время с максимальным напором. Он чувствовал, как кончик гвоздя царапал раны на запястьях. Чувствовал, как сталь сдирала кожу. Как кровь скапливалась возле верёвки, пропитывала ткань, текла по ладоням и капала на помост. Чувствовал боль, но не останавливался.
— Пора начинать! — мэр опустил руки и важно развернулся к пленникам.
— Нет, нет! Нет! — вскричал один из заключённых, падая на колени. Верёвка едва заметно задёргалась, закачалась из стороны в сторону, натягиваясь будто струна. Глазами, полными слёз, пленник посмотрел на солдат, уже спешащих к нему, и взмолился снова. — Нет, пожалуйста! Я не хочу! Не могу умереть здесь! Не могу! У меня дочь!
Один из охранников — высокий, мускулистый парень — отвесил ему пощёчину. Тот затих, лишь еле заметно продолжая бормотать что-то себе под нос.
— Нет! — крикнул мэр, когда солдат поднял руку для нового удара. — Нет! Этому человеку страшно. Страшно, как и всем нам. Не нужно мучать его. Он понесёт своё наказание в отведённое ему время.
— Я ничего не сделал, — еле слышно бубнил пленник. — Я ни в чём не виноват. Вы не можете сделать это со мной… Не можете так поступить…
Кто-то крикнул где-то вдалеке, и вокруг сцены зажглись праздничные костры — символы пришедшей зимы. Огонь жёлто красными всполохами подсветил зловещие силуэты людей. Аллек увидел похожие друг на друга лица с разгорячёнными близостью крови глазами. Пугающие силуэты в полутьме.
Нет. Это лишь его страх говорит внутри. На площади есть и его люди. Его друзья, союзники. Есть те, кто верит в него. Те, кого он не может подвести.
Аллек скользил вспотевшими руками по торчащему из стены гвоздю, уже не чувствуя боли. На помост поднялись ещё несколько человек, в руках у которых были ружья. Это были офицеры, в строгих чёрных кителях, с короткими причёсками и чем-то похожими друг на друга лицами, будто солдатики, выточенные из дерева одним мастером.
— Да сколько же вас тут ещё будет, — процедил сквозь зубы Аллек, и задвигал руками быстрее. Верёвка медленно, но верно поддавалась. Волокна, пропитавшиеся потом и кровью, слабели, трещали и рвались. Ещё чуть-чуть и он сможет высвободиться. Ещё несколько секунд, и он…
Подошедшие солдаты направили заключённых к помосту, и верёвка, натянувшись, потащила капитана за собой. Гвоздь, вероятно испачканный в крови, выскользнул из руки и пропал за спиной. Перед капитаном возникла лестница, ведущая к виселицам, и дыхание у него перехватило. На ватных ногах он проследовал за другими заключёнными. Солдаты остановили процессию, развернули пленников лицом к толпе, и на шею Аллека накинули верёвку.
Дышать стало почти невозможно. Аллек стоял посреди площади, полной людей, ощущая лишь, как волосы ему треплет прохладный ветер. По лицу градом катился пот. Боль в руках он уже не чувствовал, лишь как капельки крови скользили по пальцам и падали вниз.
Мэр продолжал говорить, но Аллек уже не мог разобрать его слова. Верёвка на шее не была крепко затянута, но воздуха всё равно не хватало. В ушах стучала кровь, дыхание то и дело застывало в пересохшем горле. Будь он верующим, сейчас было бы самое время помолиться. Однако Аллек всегда рассчитывал лишь на себя и своих людей. И не собирался предавать идеалы.
Он дёрнул руками, отринув осторожность, и почувствовал, как верёвка еле заметно затрещала.
Толпа снизу оживилась, после очередных пламенных слов мэра. Они кричали что-то Аллеку, выкрикивали ругательства, пожелания смерти. Несколько тухлых фруктов полетело в сторону пленников, однако ни один из них не достиг цели. Он слышал рядом чьи-то всхлипывания, но не видел, кому они принадлежат. Оставалось лишь надеяться, что не ему.
