У Иллки на фоне постоянных переживаний разболелась левая рука, которую она когда-то ломала в районе запястья. Но она продолжала выполнять домашнюю работу, словно запрограммированный механизм. Башким же продолжал ходить к имаму ежедневно, но возвращался оттуда с пустыми руками, словно давая ей понять, что оценил ее беспокойство. Но она понимала, что даже отсутствие запрещенных материалов уже никак не повлияет на их дальнейшую судьбу.

Иллка решила, что не имеет смысла что-то менять в своем привычном существовании. Животные требуют ухода, ракию надо делать, да и очередная партия пива дозрела и ждала отправки покупателям. Она в один из вечеров пересчитала отложенные деньги: не очень много, но все же хоть что-то. Сложила их в самодельный конверт и долго думала, что же написать на нем. Хотелось так много выразить в этой подписи, но даже в уме получалось либо длинно, либо путано, поэтому она карандашом вывела несколько слов: «Любимым деткам от папы и мамы». Потом подумала, что поставила слово «папа» перед «мама», но менять ничего не стала. Арджун оставила ей ключи от дома, чтобы она раз в два-три дня присматривала за курами и поливала грядки. Иллка отнесла конверт в дом сестры и положила его в шкаф, где сестра хранила документы и нехитрые украшения.

Она подумала о том, что, может быть, детям оставят их дом, тогда Арджун сможет взять их к себе насовсем. Сестра любила племянников.

Путь от дома сестры до ее дома проходил мимо гостиничного комплекса, построенного горожанами лет пятнадцать назад. Два бетонных корпуса по два этажа и большая парковочная площадка, куда могли заезжать не только обычные автомобили, но и «рогатые», которые питались от проводов над дорогой. На фоне других деревенских строений комплекс сильно выделялся из общей массы. Владел им какой-то упырь из Урошеваца, но непосредственно управлением и обслуживанием занимались местные работники. Платили им не очень много, но все же лучше, чем гнуть спину в поле или огородах. При комплексе имелась закусочная, куда она периодически сдавала пиво, но гостиница делала закупки строго под клиентов, которые появлялись без определенной системы: городские строители, дорожные службы, изредка полицейские или армейские отряды, которые заступали на дежурство у Врат, но по неизвестным причинам дожидавшиеся смены в гостинице.

— Иллка, на ловца и зверь бежит, — раздался бодрый голос Букерош, администратора комплекса, худой женщины сорока лет, которая занималась закупками продуктов. Именно с ней и вела обычно дела Иллка.

— Добрый день, — ей не нравилась Букерош. Для этой неприязни имелось несколько причин: начиная от того, что администратор выглядела ухоженной, опрятной, красивой, заканчивая тем, что свободно говорила на английском и отлично разбиралась в бухгалтерии. Однако Иллка никогда даже взглядом не выказывала ей искренних чувств, так как для нее были важны эти закупки. Букерош по документам для городского владельца закупала спиртное в два раза дороже, чем другие, себе забирала треть, но даже после налогов Иллке доставалось побольше, чем от обычных клиентов. Букерош жила в небольшом опрятном домике рядом с комплексом и практически ни с кем из деревенских не общалась, так как совсем поддалась влиянию городских упырей. Счастья семейного это ей не принесло, деток Аллах не дал, но она не теряла оптимизма и надеялась выйти замуж за горожанина. Иллку ее надежды сильно удивляли: вроде считать она умеет получше других, но никак не поймет, что в Республике мужчин после тридцати лет в разы меньше, чем женщин, а молодым упырям такой залежалый товар и бесплатно не нужен.

— Пиво мне надо сегодня к вечеру или завтра утром крайний срок: бочонков шесть.

— Это хорошо. Сделаю. Ракия?

— Нет. Осталась с прошлого раза.

— Гости ожидаются?

— Да, бригада монтажников, будут новую ветку контактной сети тянуть от нас до города.

— Это провода, к которым машины рогами цепляются?

— Да.

— Ну, к вечеру постараюсь доставить. Что, какие еще новости слышно?

— Да никаких пока, — Букерош посмотрела на наручные часы. Изящный механизм на золотистом браслете, а, может, и золотом. — До девяти управишься?

— Конечно, — Иллка подумала, что отсюда сразу заедет к Арджун и добавит в конверт сумму за сегодняшнюю партию.

— У тебя что нового?

— Да все так же, как и всегда. Работаем маленько. Детки растут.

— Детки это хорошо, — с нескрываемой завистью согласилась Букерош, а Иллка поняла, что зря об этом сказала, хотя теперь можно наплевать на поддержание отношений. Совсем скоро они прекратятся сами собой.

— Пойду я, пока соберу, пока довезу, так и вечер настанет. А браслет у тебя красивый, Букерош.

— Нравится?

— Еще бы. Вот деньжат накоплю и тоже часы приобрету наручные, с браслетом.

— Вещь полезная, — администратор на этом решила прекратить диалог, так как вероятно почувствовала, что Иллка чем- то недовольна.

Иллка и впрямь была недовольна. Домой она пошла медленно, размышляя о том, что вскоре пребывание ее в этом мире закончится, а она радости от жизни почти не испытала. Только дети. Только они приносили ей радость. Но с их появлением появился и страх, страх за их будущее, страх за здоровье, страх за их жизнь.

Во дворе своего дома взгляд наткнулся на качели, и подошла к ним. Толкнула рукой, испытала желание сесть и качнуться, но подумала, что конструкция может не выдержать ее веса. От этой мысли ей почему-то стало весело. Толстая глупая Иллка хочет покататься как ребенок. Улыбаясь, она пошла в сарай и начала готовить пивные бочонки. Пока возилась с подготовкой, то вдруг подумала о том, что до дня из разговора имама с упырем осталось совсем немного. А потом попыталась вспомнить, не говорила ли Арджун о строительстве новых путей, ведь ее сын, водитель, обязательно знал бы об этом. И она застыла от ужаса, когда поняла, что завтра в гостиницу заселятся вовсе не монтажники, а солдаты-горожане, которые начнут операцию по устранению недовольных. День-два они пробудут в комплексе, а потом займутся своим черным делом.

Она вспомнила деревню бабушки и тот день, когда видела сафари. И хотя сейчас городские упыри практикуют не такие развлечения, а просто забирают людей на фермы, еще не совсем понятно, что лучше: сразу тебя убьют или подвесят на крюк и будут долго высасывать из тебя кровь. Почему-то воображение Иллки рисовало ей фермы похожими на скотобойни, где туши после предварительной разделки подвешивали на крючки. И если на сафари перед смертью ты успевал отдать совсем немного крови, то на фермах упыри не перестанут тянуть ее, пока она не закончится в теле. От подобной картинки в воображение она содрогнулась.

И теперь эти существа, эти упыри, эти хозяева ее мира, ее страны придут за ней, за ее никчемным мужем. Иллку передернуло от омерзения и ужаса, а потом окатило злобой. Нельзя просто так сдаваться, нельзя безнаказанно дать убить себя. Она не Башким, который будет до одури мечтать о мести городским упырям, а сам в случае чего жопу не оторвет от дивана. Дети в относительной безопасности, так что никто не сможет шантажировать ее.

Иллка пошла в дом. На кухне, на самой высокой полке, такой высокой, что дети не могли туда дотянуться даже со стула, стояла большая чашка с засушенными ветками и листьями олеандра. Пользоваться этим растением ее научила мать при головной боли, а также при бессонице. Но Иллка знала, что если принять его чуть больше, чем по рецепту, то человеку станет очень плохо. И хотя упыри и не люди, но на них яд должен подействовать. Она вскипятила воду, и, мелко порубив тонике ветки и листья, залила их водой. Жаль, что эта идея не посетила ее раньше.

На кухню зашел Башким, недовольно потянул воздух носом:

— Опять голова у тебя болит?

— Сядь. Надо поговорить.

— О чем? — просьбу сесть он проигнорировал и собирался уйти.

— Кто из вашей группы самый умный?

— Какой еще группы? — он сделал вид, что не понял вопроса.

— Группы мятежников, — Иллка начала заводиться. Не нужно ему играть с ней в эти игры.