Можно по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз я удивлялся. В данном случае мне понадобилось два пальца. У Кобры было такое же выражение лица, как и у меня. Это было самое эмоциональное дерьмо, которое он сказал каждому из нас с тех пор, как мы были детьми.

Возможно, обнять его — значит уронить себя на задницу и зайти слишком далеко, но я чувствовал любовь брата так же сильно, как и всегда, если не крепче… за то благословение, в котором не нуждался, но которое он все равно дал, и за мужчину, которым он стал для моей сестры.

— Я согласен со всем тем дерьмом, которое он только что сказал, — прокомментировал Кобра, возвращая нас к нашим обычным сдержанным манерам, как всегда и поступал, когда ситуация доходила до стадии неловкого молчания.

— Позвони мне, как только разберешься с ней, — сказал Ромеро, вернувшись к обычному процессу планирования.

Он не любил прощаться, потому что зачастую это было окончательно. Мы трое оправдывали все самые ху*вые представления, которые люди имели о нас, но никто не знал, что когда мы заботились о ком-то, то делали это всеми своими частями, которые еще могли хер*чить.

Я был предан лишь своей семье, именно поэтому поклялся разыскать того, кого у нас украли. И нашел. Ром был прав.

Забрался на своего Толстячка, слегка кивнул им и завел двигатель.

А теперь пришло время вернуть ее домой, где ей самое место.

Арлен

С меня хватит.

Больше не чувствовала равномерного биения сердца. Ощущая себя проклятой и холодной. Постоянно возникали моменты, когда отключалась. Либо оцепенение, либо ощущение всего одновременно.

Мне был необходим кто-то, кто вытолкнул бы за чертову грань или избавил от страданий. Я тонула, что-то непроглядное вздымалось. Небо рушилось, приливы сменялись отливами.

Даже не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как Ной подарил меня тем мужикам, обернув красивым бантиком.

Тело по-прежнему болело, но было ли это все в моей голове или на физическом плане, понять не удавалось.

Кажется, два или три дня назад он явился и сообщил, что скоро мы опять переезжаем. Голос его звучал глухо, хотелось, чтобы он заткнулся и не дышал, подавившись собственными словами. Не могла заставить себя притвориться, что мне есть дело до того, что он скажет. Ему нужно было найти себе хобби и избавить меня от своей компании еще хоть на секунду.

Последнее время снились очень мрачные сны. Каждый раз, когда слышала его голос, и каждый раз, когда вспоминала мужчин, что отняли то, что им, бл*ть, не принадлежало, впадала в кататоническое состояние.

Представляла, как их жилы разлетались на куски, а внутренности жадно пожирали вороны, каркавшие за окном, пока я пела считалочку.

Один на беду, второй на радость…

Эти черные птицы стали для меня источником утешения.

Представляла, как они прилетают, чтобы составить мне компанию, будто в своих маленьких величавых головках знали, что подобное одиночество для меня в новинку.

Видите ли, я всегда была одиночкой, но не намеренно. Слишком громко смеялась, а моя душа была чересчур неистовой, чтобы сойтись с обычными людьми.

Впрочем, здесь было совсем другое. Такое одиночество возникло от ощущения, что больше не знаю себя. Точно известно, кем была раньше, но понятия не имела, кем становилась теперь.

Всего несколько недель назад у меня были заурядные планы мести. Эти извращенные идеи были мне чужды. Клянусь, что потеряла рассудок, казалось, что постепенно схожу с ума.

Моя жизнь была полностью перевернута и перестроена. Я знала, что всегда буду отчасти виновата в этом, и уже ничего нельзя было поделать с теми событиями, которые привели меня сюда.

И отрицать эти факты не собиралась.

Я облажалась, но мне надоело размышлять обо всем, что было. Устала от ощущения потерянности.

Я стояла в унылой ванной комнате под тусклой лампой и смело смотрела на свое отражение. Тот, кто не знал, через что мне пришлось пройти, взглянул бы и не увидел ничего дурного, кроме все той прежней Арлен Проснер.

Синяки между бедер и содранные участки кожи, которую слишком усердно скребла, были видны лишь мне и мужчинам, которые их оставили. Не могла избавиться от ощущения их тяжелого дыхания на своей шее или от того, как они меня лапали.

Сколько бы раз ни мылась, все равно казалось, что покрыта слоем грязи и нечистот. Мое тело было храмом, а они его осквернили. Незримые шрамы тяжко давили на меня.

Как у мотылька в пламени, мои крылья сгорели. Я копалась в себе, ища ту частичку, которой было не безразлично, но что бы там ни было, что бы ни сдвинулось, в последнее время меня это заботило все меньше и меньше.

Не была полностью уверена в этой новой себе. Казалось, что уже собрала все разбитые кусочки, но те, что у меня сохранились, больше не подходили друг к другу. Эта Арлен была незнакомкой, она не давала никаких объяснений.

Я ждала свою тень, но он так и не пришел. Оказывается, выживать — это чертовски сложно. Еще труднее, когда уже нечего терять, а все, что ты чувствуешь, — это лишь жестокую, бесконечную нужду.

В какой же момент я прекратила отрицание и задалась вопросом, ради чего боролась за выживание?

Гримм

Я ехал целый день и ночь, чтобы добраться туда, куда было нужно, останавливаясь только для дозаправки, точно зная, какой запас хода выдержит мой Толстяк, прежде чем начнет барахлить.

На последней остановке припрятал мотоцикл в том самом месте, которое наметил за неделю до этого, предварительно заправив его бензином из канистры, которую спрятал под обвалившейся частью заброшенного гаража.

Оставалось только ждать.

Перекусив копченым вяленым мясом, глотнув спиртного, чтобы скоротать время, сходив отлить, приготовился перейти к активным действиям.

Достал из сумки пистолет «Жнец», который теперь был закреплен вместе с остальными, и, проверив магазин, прикрутил глушитель к своему «Глок-17». Черная пушка была проста в использовании, надежна, универсальна и заряжалась наиболее доступными патронами — 9 мм Парабеллум.

Миновав ряд заросших сорняками дворов, приблизился к дому, в котором, как я узнал, держали Арлен. Стояла неимоверная жара, но встречающиеся тени защищали от опасности полного облучения.

Я прожил в этом гребаном мире всю свою жизнь, половину времени провел в дороге, но по-прежнему ненавидел солнце. Не выносил ни его интенсивности, ни сияния. Я был порождением ночи.

Тьма удобна для глаз и гораздо благоприятней для совершения убийств, охоты и добывания кисок.

Именно поэтому планировал начать действовать, когда небо станет темно-фиолетовым, а природный рельеф Бесплодных пустошей будет освещен лишь полумесяцем.

Отыскать здание получилось легко, это был единственный унылый синий дом во всем захудалом районе. Прямо на лужайке перед ним стоял припаркованный темно-зеленый пикап, и я заметил, как смеющийся Ной, вместе с тремя другими мужиками, забрался в него.

Но меня не было рядом с ним. Не в этот раз. Его песочные часы и так уже практически опустели. Не терпелось разорвать его на части голыми руками. В данный момент моей целью было добраться до моей девочки.

Не зная, как долго они будут отсутствовать, я отслеживал движение в доме, пытаясь определить точность планировки.

Необходимо было как можно скорее вытащить Арлен, но я никогда не был сторонником ввязываться в дерьмо, не разобравшись как можно детальнее. В результате опрометчивых действий люди погибали, потому что были полными тупицами и не думали головой.

Мы с братьями узнали об этом в четырнадцать лет, когда наблюдали, как зарезали целую группу каннибалов, пытавшихся украсть дойную корову.

Семья расставила ловушки по всей своей территории, дабы не допустить подобного. Удача, что попались те ублюдки, а не мы, поскольку именно для этого и приехали.