После этого Бронвин редко оставляла Брайса одного среди толпы, и он смог немного расслабиться. К тому времени, как они добрались до туннеля, проложенного внутри огромного аквариума, где плавали скаты, барракуды и акулы, Брайс, казалось, искренне наслаждался их прогулкой. Зрелище было настолько завораживающим, что даже Кайла притихла, глядя на загадочный, красивый голубой мир, окружавший ее. Она сцепила руки под подбородком отца, и замерла, а потом ее голова начала клониться к макушке Брайса, и, в конце концов, малышка заснула.

— Постой спокойно, — велела Бронвин, доставая фотоаппарат и делая очередной снимок отца и дочери.

Брайс ухмыльнулся, взял у нее фотоаппарат и, остановив проходящего мимо туриста, попросив его сфотографировать их.

Он пересадил спящую Кайлу на руку — она положила голову ему на плечо обвила шею, — и притянул Бронвин к своему левому боку, обхватив за талию.

— Улыбнись, милая, — прошептал он ей на ухо, и она испуганно повиновалась.

Турист быстро сделал три снимка подряд и вернул фотоаппарат Брайсу.

— У тебя прекрасная семья, приятель, — сказал он с сильным австралийским акцентом и ушел, помахав рукой.

Когда они вышли из океанариума, Брайс уложил Кайлу в коляску и покатил ее, а Бронвин, взяв его под руку, пошла рядышком. Брайс повел их к одному из многочисленных ресторанчиков, разбросанных по набережной, — греческому кафе, где подавали потрясающую еду. Они сели за столик под зонтиком, освещенным ранним осенним солнцем.

Некоторое время они молчали, пока Брайс не нарушил молчание.

— Спасибо.

Бронвин с удивлением посмотрела на его серьезное лицо.

— За что?

— В океанариуме, — он откашлялся, кадык сексуально дернулось, когда он сглотнул. — Спасибо, что подошла ко мне. После аварии я не могу находиться в большой толпе. Это так странно. Вот я стою среди всех этих людей, и я знаю, что вокруг должен быть шум, голоса, шаги и смех, но вместо этого ничего нет. Это похоже на то, что я нахожусь в огромном вакууме, пока меня не начинают толкать, а затем я чувствую, что попал в ловушку, потому что не слышал, как она приближается. После аварии у меня развилась паранойя: я считал, что за мной следят, воображал, что за спиной кто-то есть. Я резко оборачивался, пугая всех вокруг, но там никого не было. Однако почти сразу же у меня опять возникало то же самое чувство, и я снова оборачивался. Я знал, что это только вопрос времени, когда дело дойдет до того, что я просто буду продолжать кружиться, кружиться и кружиться, пока не сойду с ума.

— Поэтому ты изолировался?

Брайс кивнул.

— Это безумие, я знаю, — признался он.

Бронвин улыбнулась, покачав головой, и накрыла его слегка дрожащую руку своей.

— Нет, это не так. Ты лишился одного из своих чувств. Естественно, будут физические, умственные и эмоциональные последствия. Я читала, что люди проходят через несколько стадий горя после потери слуха. Ты… ты говорил с кем-нибудь после аварии?

— Ты имеешь в виду психотерапевта? — сухо уточнил он. — Я встречался с одним почти год; именно благодаря ему я смог даже подумать о том, чтобы выйти сегодня. Сразу после аварии мне было намного хуже, и я упорно отказывалась с кем-либо разговаривать. Я злился, негодовал, что со мной такое случилось, но отодвинул это в сторону, потому что мне нужно было позаботиться о чем-то более важном. Я был непреклонен в том, что в разговоре с психиатрами нет необходимости. Но Пьер и Рик вынудили меня. Они шантажом заставили меня встретиться с врачом.

— Как им это удалось? — спросила Бронвин с любопытством. Брайс был настолько упрям, что, когда что-то решал, было очень трудно его переубедить.

Он откашлялся и сделал большой глоток белого вина.

— В то время моей единственной целью было найти тебя, — признался он. — Но я был настолько беспомощен, что единственными людьми, которым я доверял, были Рик и Пьер. Над этим делом работали частные детективы, и из-за моих антисоциальных фобий именно они имели дело с этими детективами. Рик с Пьером пригрозили, что перестанут поддерживать связь между детективами и мной, если я не встречусь с психотерапевтом. Я не мог этого допустить и подчинился их требованиям. Я чертовски злился на них за то, что они навязали мне этот ультиматум, но, в конце концов, они спасли мой рассудок.

Они молчали, пока Бронвин обдумывала все, что он рассказал.

— А… глухота-это навсегда? Врачи ничего не могут с этим поделать? — Она задала вопрос, который раньше слишком боялась задать, и поморщилась, увидев боль, затуманившую, взгляд Брайса.

— Говоря простыми словами, я получил серьезное повреждение нервов в обоих ушах. Врачи сказали, мне повезло, что моей единственной серьезной и продолжительной травмой стала глухота. Повезло, ты можешь в это поверить? — Его голос зазвенел от возмущения. Брайс на мгновение закрыл глаза, покачал головой и снова встретиться с ней взглядом. — Они сказали, что повреждение правого уха менее катастрофично, и что операция может восстановить некоторые функции.

— Но это не сработало? — сочувственно спросила она, испытывая невыносимую боль за него. То, как он поступил с ней, было непростительно, но он уже заплатил за это сполна, и она поняла, что больше не может ненавидеть его.

— Мне не делали операцию, — Брайс пожал плечами.

Бронвин ошеломленно моргнула.

— Что? Но почему?

— Мне это казалось бессмысленным. — Он стиснул зубы.

Бронвин очень хотелось продолжить расспросы, она чувствовала, что он не готов отвечать на ее вопросы. Она вздохнула. Его упрямство и неразговорчивость лишь напомнили ей, почему она чувствовала, что у их брака больше нет шансов на возрождение. Да, Брайс заплатил ужасную цену за свою непростительную и непонятную реакцию на ее беременность, но между ними стояло так много других непреодолимых проблем.

— Мне жаль, что это случилось с тобой, Брайс, — искренне сказала она. — Мне очень жаль.

— Я не единственный, кто пострадал, Брон. Что произошло после того, как вышла из родильного дома? Куда вы с ребенком пошли? Кто о тебе заботился?

— Я действительно не хочу говорить об этом, — нерешительно начала она.

— Пожалуйста.

Это единственное, мягко произнесенное слово потрясло ее больше, чем любое другое, и она опустила глаза на мирно спящую дочь, прежде чем снова поднять их на Брайса.

— До родов я продала машину, и благодаря этому у меня было достаточно денег на несколько месяцев аренды жилья и на еду. К счастью, Кайла была здоровым ребенком, и мне не нужно было беспокоиться о дополнительной оплате врача.

— А как же ты? Как ты себя чувствовала после ее рождения?

— Мы справились, Брайс, — сказала она. — Я пробыла дома полтора месяца, и моя соседка Линда часто заглядывала ко мне, чтобы приготовить нам что-нибудь вкусное. Первое время, пока я искала работу, Линда сидела с Кайлой. В конце концов я нашла работу в Плеттенберг-Бей, где столкнулась с Риком и Лизой, а об остальном ты уже знаешь.

Осуждающий блеск в его глазах подсказал, что Брайс заметил огромные пробелы в ее рассказе.

— С кем оставалась Кайла, пока ты была на работе?

— Линда обычно заботилась о ней, но Линда была пожилой, и она… она умерла как раз перед тем, как Рик нашел меня. Я заболела вскоре после ее смерти, и день, когда я столкнулась с Риком, был моим первым днем на работе. Я не нашла замену Линде, и мне пришлось нанять приходящую няню на целый день.

Ее положение тогда было совершенно отчаянным. Убитая горем из-за смерти подруги, разбитая и больная, она была в полной прострации. Если бы Рик не нашел ее в тот день, Бронвин не могла даже предположить, как бы справилась. Скорее всего, она все равно потеряла бы работу в тот день, так как нарушила слишком много правил.

Брайс, похоже, не нуждался в ее объяснениях, чтобы понять, насколько тяжелой была ситуация, и мрачная тишина воцарилась над ними, пока они созерцали жареную баранину с картошкой, полностью потеряв аппетит.

— Каким было твое здоровье после рождения ребенка, Брон? — спросил он, напомнив, что заметил ее прежнюю уклончивость в этом вопросе.