─ С чем вы это связываете?

─ С тем, что мне помогает очень хороший человек. В моей жизни нет страстей. Она сейчас очень проста: я люблю его и все.

─ А себя любить позволяете?

─ Да, хоть и не заслужила! ─ отвечаю я и дивлюсь, что ни разу за весь сеанс не соврала, хотя обычно предпочитаю заметать все неприглядное под ковер.

─ Что ж, Мария, раз ваше душевное состояние, как я вижу, стало более стабильным, то думаю такие отношения вам на пользу. Ваш парень, кстати, не страдает какими-либо психическими расстройствами?

Я мало, что знаю о Марке ─ он предпочитает говорить обо мне, а не рассказывать о себе, ─ но уверена, что он точно здоров. Хотя тяга к психбольным женщинам тоже может считаться психическим расстройством, но это спорно.

─ У меня появилась идея. Мы… Я хотела сказать, что я подумала, что знаю, как могу помочь нашей терапии.

─ Что же вы придумали? ─ спрашивает она с легким недовольством моей самодеятельностью.

─ Я хочу попытаться помириться с отцом. Ну или хотя бы попробовать с ним поговорить.

─ Думаете, вы готовы к такому серьезному шагу? ─ Смотрит на меня поверх очков. Строго так смотрит.

─ Я хочу попробовать! ─ упрямо повторяю я тоном Марка.

─ Вы сделаете это, даже если я такое решение не одобрю? ─ спрашивает она, уже зная ответ.

─ Да!

─ Вы должны быть готовы к тому, что он даже трубку не возьмет.

Я это знаю, но боюсь не бесконечных гудков, а его скупого «да!», после которого я не буду знать, что сказать и начну бормотать что-то бессвязное и мазать сопли по лицу.

─ Я готова к любому варианту! ─ уверяю я её. По крайней мере, мне так кажется после того, как я несколько дней крутила в мозгах любые возможные реакции.

─ Попробуйте! ─ сдается психопатологиня.

Беру телефон и дрожащими пальцами листаю список контактов. Хочу сделать это пока Марка нет дома. Чтоб потом можно было замести остатки разбитого сердца на совок, спрятать их и сделать вид, что я в порядке.

Нахожу нужный контакт ─ номер помню наизусть, но почему-то так его и не стерла. Контакт записан просто и грубо. Не «папа» и даже не «отец». Просто «Макеев». Почти поддаюсь приступу трусости, но обещание, данное Марку, не позволяет зарубить начатое еще на корню. Это как прыжок веры с небоскреба ─ сердце замирает, дышать нечем, а падение длится бесконечно. А я всего лишь «тыкнула» на дозвон. Это как открыть ящик Пандоры ─ там не только мои горести, но и его.

─ Да, ─ доносится до меня на последних секундах дозвона, и сердце кровавым куском улетает с обрыва. Его голос такой же, каким я его запомнила. В нем даже металла и нажима меньше не стало.

Молчу, потому что слезный ком перекрыл горло.

─ Я слушаю! Говорите! ─ требует он; я глотаю слезы.

─ Пап, это я! ─ наконец выдавливаю я, почти мертвая от беспокойства.

─ Маша? ─ переспрашивает он, и весь металл куда-то уходит.

─ Да! ─ заставляю сказать себя я.

─ Чего тебе надо? ─ рявкает он, разрушив все мои робкие надежды на примирение.

─ Я поговорить хотела, ─ мямлю я.

─ Нам не о чем говорить, ─ отрезает он, но трубку не вешает. Я хватаюсь за эту соломинку, зная что сейчас она обломится.

─ Пап, прошу тебя! ─ умоляю я и использую последний аргумент: ─ Я изменилась, стала другой!

─ Такие, как ты, не меняются, ─ возражает он, и я ощущаю в его голосе огромную усталость.

─ Пап, я знаю, что ты сильно злишься из-за того, что я сделал. — Мне сложно говорить, потому что слезы льются потоком. ─ Я просто хотела сказать, что мне жаль. Прости!

Я намереваюсь повесить трубку, но он будто это понял, и пространство разрывает одно лишь слово:

─ Подожди!

─Да!

─ Где ты сейчас?

─ Я не в Москве!

─ У тебя все нормально? Ты не в бреду сейчас?

─ Нет! Я чистая. Не в бреду и не под таблетками. Я встретила человека, который мне помогает.

─ Мы можем встретиться, когда вернешься, ─ предлагает он, и мои губы растягивает безумная улыбка.

─ Я не могу так сразу вернуться, но когда буду дома, я к тебе приду!

─ Я буду ждать! ─ обещает он и отключается.

Зависаю в дверях операционного блока и любуюсь порядком такой кристальной чистоты, что вот-вот запахнет заснеженными горными вершинами. Смахиваю со лба капельки пота и удовлетворенно улыбаюсь. Спина ноет, пальцы болят, оттого что некоторые ногти начали отставать от мяса, легкие горят от едких моющих средств. Я ненавижу уборку. С детства перепоручаю ее хоть кому с помощью шантажа или подкупа.

Тут же дело принципа. Я хочу посмотреть на папочкино выражение лица, когда он, намереваясь высказать какая я никчемная, увидит это. Вообще, иногда мне кажется, что моя личность раскололась минимум надвое. Иногда мне до боли в сердце хочется доказать ему, что я чего-то стою, но обычно я просыпаюсь с четким желанием послать все к чертям, забрать документы из универа и раствориться в тумане какой-нибудь маленькой европейской страны. Только вот я слишком настырная и гордая, чтоб просто сбежать.

Вхожу в пустую сестринскую ─ наморщиваю нос и насупливаю брови. Выгляжу, наверное, как великий и ужасный Макеев до парализующего влияния ботулотоксина. Увидел бы он, что здесь пусто, рвал бы и метал.

Стаскиваю с головы шапочку и встряхиваю рукой волосы, даруя растрепанной гриве свободу. Сбрасываю с себя белый шуршащий костюм и поудобнее устраиваюсь в кресле главной медсестры. Просто отмыть операционную недостаточно, нужно еще дождаться, когда он придет и примет работу ─ еще бы перчатки белые надел и ходил с умным видом капитана корабля, выискивая где не дотёрто. Ха! Не нашел бы!

Достаю из кармана телефон, намереваясь залипнуть на красивые, но бессмысленные фотки в «Инсте». Сети нет. Ну, конечно ─ мы же, можно сказать, в подвале. Только куча смс от Алии, которые я удаляю не читая. Я прощу ее однажды, но не сейчас. Еще рано. Пусть знает свое место!

Откидываюсь на спинку и, не смотря на усталость, начинаю маяться от скуки. Такой уж у меня мозг ─ ему надо хоть за что-то схватиться. Ну, или отвлечься на жвачку типа соцсетей. Окидываю сестринскую взглядом в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы меня развлечь. Под столом валяется книга. Дешевенькая такая в мягкой обложке, которая уже порядком убилась. На обложке девчонка с несчастным видом и заклеенным скотчем ртом. Если бы я решила похитить человека, я бы ему рот зашила ─ так эффективнее.

Наклоняюсь и поднимаю книгу с некоторой брезгливостью ─ от нее пахнет затхлостью: кто-то читал на перекурах. Джон Фаулз «Коллекционер». Пробегаю глазами аннотацию на задней части обложки. Интересная задумка. Устраиваюсь в кресле с ногами и принимаюсь читать. Меня еще в младших классах школы научили скорочтению. Проглатываю небольшую книжку в формате бульварного чтива за какие-то полчаса.

Главы, написанные от лица главной героини, не особо интересны ─ стандартное нытье жертвы и нелепые попытки сбежать. Одна симуляция болезни чего стоит! Я бы в тот же день уделала засранца и спокойно пошла бы домой кушать бабушкин борщ. А вот главы от лица незадачливого похитителя вызвали куда больше интереса ─не столько его действия, сколько нехитрая, но философия: человек полюбит тебя, если поместить его в условия, в которых он получит возможность это сделать.

Это же о нас с Димой! Он все еще меня не полюбил, потому что у него просто не было такой возможности! Все, что нужно ─ это просто побыть наедине. Не два часа, а хорошенько так соприкоснуться!

В романе все закончилось достаточно плачевно, но это же художественный вымысел, где пафос и страдания нагнетаются искусственно. Понятно, что полюбить психически нездорового паренька, который и внешне не очень, и в сексе полый ноль, задачка еще та. Меня же полюбить несложно. Нужно просто подтолкнуть его к этому. Бинго! Почему бы и не подтолкнуть!

Эта идея не только превращает мою кровь в ракетное топливо, но и чиркает спичкой, воспламеняя его! Я вскакиваю так резко, что кресло отлетает назад. Дышу тяжело, как после хорошего кардио, щеки пылают, а мозг бешено искрит, генерируя одну идею за другой.