Сейчас я отчаянно пытаюсь стать нормальной и молю о крохах тепла, которые не заслуживаю. Я бы хотела стать прежней ─ холодной стервой, которой ни до кого нет дела, но страдания преображают.

Когда меня насильно поместили в дурдом, я сражалась за себя остервенело ─ дралась, царапалась, кусалась. Но плечистые санитары неизменно сминали меня в комок, как кусок бумаги, и закалывали аминазином. И тогда я сутками капала слюной, глядя в одну точку, пока мой разум метался и вопил, запертый в сломленном теле.

После нескольких аминазиновых «крещений» я стала хитрее ─ разыгрывала из себя нормальную, но никто мне не верил. Нормальный человек никогда не сделает того, что сделала я. Они сломали меня быстро: буквально на втором месяце я поняла, что меня нет ─ я рассыпалась пылью и прилипла грязью к подошвам ботинок своих мучителей. Мне дали понять, что псих ─ это никто.

Я пыталась прекратить своё убогое существование, но сама же перевязала вскрытые вены, кода поняла, что люблю жизнь, хочу вернуться во внешний мир и наконец узнать, каково это любить, дружить, ставить чьи-то интересы выше своих.

И, несмотря на это, сейчас я дико боюсь настоящих чувств. Боюсь, что они опять запустят во мне спящее безумие, и я опять захочу обладать им безгранично.

─ Маш, все хорошо? ─ спрашивает Марк, и я понимаю, что опять застряла в лабиринтах собственного разума.

─ Прости, задумалась!

─ Так как насчёт мороженого?

─ Давай, ─ соглашаюсь я.

Я не на порцию мороженого дала добро, я позволила себе довериться ему. Дала шанс нашим отношениям.

Я всё не пойму, какую роль в моём безумии сыграла любовь. Я обезумела, потому что полюбила? Или полюбила то, что мне не принадлежало, оттого что была безумна? Теперь вот Марк. Сначала я думала, что просто вижу в нём Диму. Теперь под таблетками понимаю, что в Марке не так уж и много от Димы, а внутри всё равно трепещет стайка бабочек. Он тоже чужое, которое нельзя брать, но сам очень хочет, чтоб я заграбастала его, как и это мороженое. Любовь сводит с ума. Любовь исцеляет. Что же со мной будет в этот раз?

─ Что ты так смотришь? ─ спрашиваю я и уже тянусь за чем-нибудь из вороха нашей одежды, чтоб прикрыть наготу.

Вы уже в курсе, что я не из стеснительных, даже несмотря на покромсанные чуть ли не до локтя руки, и нездоровую худобу, из-за которой скулы обострились, а ребра выпирают как у борзой. Но это когда я с мужиком, к которому ничего не испытываю и между нами ничего личного, только секс. Такая безразличность у меня была практически ко всем, не считая Димы…и Марка.

Когда Марик смотрит на меня так пристально, чувствую себя уродиной ─ понимаю ведь, что психбольница выпила знатную часть моей красоты.

Наконец мне удаётся нащупать его же рубашку, но Марк перехватывает мою руку, не позволяя мне прикрыться.

─ Дай полюбоваться!

─ На что?

─ На тебя, конечно!

─ Глупенький, ─ плюхаюсь на жутко скрипучий матрас, утягивая его такого же обнажённого за собой.

─ Ты очень красивая, ─ шепчет Марк, покрепче прижав меня к себе и уткнувшись носом в ямку под сводом черепа.

Его прикосновения, в реальности которых я теперь не сомневаюсь, подейственнее любой терапии будут. Я сворачиваюсь в его руках клубочком и максимально замедляю дыхание, чтоб слышать только медитативный стук его сердца, ритм которого заметно ускоряется, когда мы кожа к коже.

Все идеально, за исключением одного ─ наши два дня уже на исходе и завтра он соберёт свои вещи, которые разбросаны по всей квартире, и вернётся к жене. Мне грустно думать о том, что моя зубная щётка вновь будет томиться в стаканчике в одиночестве, и я больше не смогу рассекать по квартире в его футболках и рубашках. Впрочем, могу попросить его остаться насовсем, но осмелюсь спросить только рубашку, чтоб заворачиваться в нее и вдыхать его запах, когда будет совсем худо.

─ Почему ты живёшь в такой дыре? Давай сниму тебе нормальное жилье? ─ предлагает Марк между поцелуями, посчитав, что у бедной спятившей девочки нет денег на нормальные апартаменты. Впрочем, он не сильно ошибается.

─ Мне и тут нормально. Я лучшего не заслуживаю. Поверь мне, мой внутренний мир ещё гнилее здешних стен, ─ говорю я честно, чтоб он понимал, с кем связался.

─ Ты очень строга к себе. Я не знаю, какой ты была в прошлом, но вижу, как ты стараешься быть лучше сейчас. Может, уже простишь себя?

─ Не могу, Марк. Ты и так уже большое послабление.

─ А ты моё большое послабление!

─ Тебе стоило бы больше ценить, что имеешь! ─ пытаюсь я вновь спасти его душу, и, возможно, жизнь.

─ То, что у меня есть, мне не принадлежит! Я же хотел другого, да и Света заслуживает того, кто ее действительно полюбит, а не просто будет изображать чувства.

─ Ты говорил, что любишь её, ─ напоминаю я, опутав его пальцы своими.

─ Я был тогда слишком труслив, чтоб признаться, что женился из-за крепкого чувства вины. Я ведь не спас её сестру.

─ Ты слишком хороший, Марк.

─ Нет, неправда. Я трус, Маш! Был трусом, но больше им быть не хочу и не буду! Я расскажу все Свете, мы разведемся, и я буду с тобой по-честному, без всего этого обмана, который растет как снежный ком.

Я шарахаюсь в сторону как ошпаренная. Я вовсе этого не хочу. Марк настолько светлый и хороший, что я просто не могу загасить своей тьмой его солнце. Два дня и все! А потом надо разжать пальцы и отпустить.

─ Марк, не надо с ней разводиться. Она славная, адекватная и любит тебя!

─ Все так и есть, ─ шепчет он, мило улыбается и снова целует мои уже онемевшие и припухшие губы.

─ Так нельзя! ─ продолжаю протестовать я, вдоволь насладившись его губами.

─ Я тебя люблю! Жить без тебя не могу. Будешь гнать, все равно не уйду! И со Светой разведусь в любом случае, потому что нехорошо это по отношению к ней.

─ Марк, ─ начинаю я, но меня отвлекает телефон, из которого льётся проигрыш песни «Чудеса».

Мы синхронно бросаем взгляд на дисплей: Старая Грымза.

─ Маш, это кто? Она второй день телефон тебе обрывает. Клиентка какая?

─ Это мой мозгоправ. Я же чокнутая, ─ морщусь я, представив, как делаю ей ноготочки.

─ И как? Помогает терапия?

─ Неа! ─ мотаю головой в знак отрицания так интенсивно, что волосы плётками хлещут по шее.

─ Тогда, может, тебе дать ей отставку?

─ Я бы рада, да не могу. Суд навязал. Если буду пропускать сессии, имею все шансы вернуться в мягкие стены.

─ И сколько уже пропустила?

─ Не помню.

─ Маш, так нельзя! Возьми трубку.

─ Не буду! ─ упрямлюсь я, обхватив руками колени.

Он качает головой, принимает вызов сам, ставит на громкую и суёт мне телефон. Выбора не осталось. Я-то думала два дня, а там пусть хоть трава не расти, а Марк теперь заставляет меня подумать о будущем.

─ Да, ─ говорю я бодрым голосом, пока Марк, стараясь не скрипеть матрасом, беззвучно целует моё плечо. Мне щекотно и потому я с трудом сдерживаю смешки.

─ Мария, почему вы не берёте трубку уже пять дней и пропускаете сессии? ─ Она не то чтобы срывается на крик, скорее на визг.

─ Простите, работы был просто завал. Спины не разгибала, головы от пиления ногтей не поднимала, спала по четыре часа, ─ складно заливаю я.

─ Если прямо сейчас не увижу вас в «Зуме», я сообщу, что вы самовольно прекратили терапию, и тогда придётся определить вас на амбулаторное лечение.

У меня пересыхает во рту, а Марк замирает и недовольно сводит брови у переносицы.

─ Не надо! Буду в сети через пять минут! ─ спешно уверяю я психопатологиню и сбрасываю вызов.

─ Маша, зачем ты так? ─ спрашивает Марк недовольно.

─ Она запретит мне тебя, ─ жалуюсь я.

─ Никто тебе меня не запретит. Думай обо мне во время конференции, и все будет хорошо! ─ Чмокает меня в щеку. ─ Я буду на кухне, разгоню заодно твоих фанатов.

Ха, ха, тараканы ─ это мое всё. Что в голове, что в жизни.