Интересная история с его слов получается: перед тем как заснуть, они бухали в баре с пацанами. Значит в крови должна содержаться изрядная доза алкоголя. Но Малой ведет себя как человек трезвый — говорит вполне обычно, да и функции двигательного аппарата не нарушены. И какие выводы из этого можно сделать? Пьяному человеку снятся трезвые сны или…

Легкий морозец пробежался по вспотевшей спине. Тот самый редкий случай, когда холод не принес облегчения. Может ли такое быть, что именно этот сон снится мне одному? И Малой, и голос Дианы Ильязовны не больше, чем иллюзии, рожденные мозгом? Хитрая ловушка сознания, в которую я сам и угодил?

От мысли, что молодая учительница не мчится на выручку, а тихонько сопит в собственной кровати — стало не по себе. И Синицын сейчас не прячется за колонной, а гуляет в ночном клубе, празднуя с одноклассниками канун Нового Года.

С чего вдруг я решил, что это кооперативный сон, а не обыкновенный кошмар? Да — яркий, да — сочный, и выбраться из него не могу, но это ничего не доказывает. Что я, не мог летающую бабу нафантазировать или того же Щелкунчика? Подсознание еще и не на такие выкрутасы способно.

От пришедших в голову мыслей стало не по себе — настолько, что пальцы до боли стиснули автомат.

Стоп машина! Так мы ни к чему не придем, Василий Иванович. Неконструктивные выводы следует гнать поганой метлой, пока они не переросли в панику. Необходимо очистить голову от лишнего мусора, а выполнение дежурных задач, вроде охраны периметра, тому лучшее подспорье.

Я высунулся в коридор проверить, как там поживает труп нашего Щелкуна и обомлел. На плитках пола, изрядно занесенных песком, никого не было. Только цепочка следов ведущая в сторону колонн.

Засиделся… задумался, мыслитель хренов.

— Малой! — проорал я, вскакивая с места.

В ответ тишина, только шелест песка, бегущего по стенам. Спокойно, Василий Иванович, тут главное не суетится.

Целые ноги плавно ступают по полу — ощущение из разряда давно забытых. В прицеле маячит угол колонны. До ушей долетают едва слышные звуки возни и пыхтения. Уже знаю, что увижу, поэтому одной рукой закидываю автомат за плечо, с помощью другой извлекаю сталь из ножен. Хороший нож — трофейный, снятый с трупа вождя одной африканской банды или племени, как они сами себя называли. Док уверял, что холодное оружие появилось на свет благодаря известному австрийскому бренду. Лично я большого пиетета перед ножами не испытывал, поэтому и подарил трофей Доку, в качестве прощального подарка. И вот спустя столько лет, он вернулся… Пальцы крепко сжали такую знакомую и одновременно забытую рукоять.

Шаг — другой и моему взору открылась нелицеприятная картина. Малого натуральным образом душили, оторвав с ногами от пола и приперев спиной к стене. Синицин даже не хрипел, схватившись в отчаянии за вытянутую руку Щелкунчика. Судя по закатившимся глазам, жить парню оставалось недолго.

Сокращаю расстояние до минимума и загоняю австрийскую сталь в затылок. Не был уверен, что попал под основание черепа: уж слишком много бугров и уродливых наростов на шее. Поэтому вытаскиваю нож и наношу удары один за другим, куда придется. Не до анатомии сейчас, тем более существа, рожденного буйной фантазией.

Кажется, один из ударов достиг цели, потому как Щелкунчик дернулся и хватку ослабил. Тело Малого мешком рухнуло на пол. До ушей долетел отчаянный хрип — дышит, уже хорошо, а остальное после… После того как покончу с тварью.

Рукоять в ладони совершает вращательное движение, расширяя края раны. Густая кровь сочится из отверстия — Щелкунчик дергается, пытаясь обернутся, но я буквально прилип к нему. Свободной рукой обхватив грудь, другой наношу удары, раз за разом вгоняя лезвие по самую рукоять. Ощущение, что погружаю сталь в податливый воск: никаких хрящей, никакого сопротивление. При таком количестве ран всяко должен был зацепить артерию, но кровь не хлещет, а лишь сочится, густым сиропом заливая руки и пол.

Сколько можно резать — сдохни же ты наконец! Тварь, словно услышав мои молитвы, качнулась раз другой и упала. Не осела тряпичной куклой, как это случилось бы с обычным человеком, а рухнула подрубленной сосной, вытянувшись строго по струнке. Обтянутое в темный комбинезон тело застыло восковой фигурой — одни лишь зубы продолжали клацать. Жуткое зрелище, но не до него сейчас.

Присев на корточки, я заглянул в покрасневшие глаза Малого.

— Ты как?

— Он мне кадык сломал, — просипел тот и для наглядности принялся тереть и без того красную шею.

— Если бы сломал, ты бы сейчас не разговаривал. Подъем, боец!

— Вы и мертвого из могилы…

Шутит, уже хорошо.

Малой с трудом встал. Покачивающейся походкой побрел к колонне и подобрал потерянный в ходе схватки пистолет. Отряхнув оружие от песка, уставился в сторону лежащего бревном Щелкуна. Зло пробормотал:

— Василий Иванович, может его того, расчленим?

— Ты мне это брось… Питерские замашки.

— Василий Иванович, я серьезно. Отрежем конечности, отпилим голову и раскидаем по разным углам. Может хоть тогда не воскреснет.

— Эфемерное существо, порожденное твоим больным сознанием?

— На счет эфемерности не согласен. Когда за горло схватил, он мне таким не показался, — пацан поморщился, пройдясь пальцами по покрасневшей коже.

— Тогда вперед — действуй. Могу нож одолжить.

Пацан посмотрел на лезвие в моих руках, потом с большим с сомнением на лежащую тварь, потом снова на нож и передумал. Правильно сделал, потому как сталь хоть и высшей пробы, но пилить ею тело задолбаешься. Не то чтобы пробовал — что я Бармалей какой, человеческие трупы разделывать. Просто приходилось иметь дело с говядиной, ну и с диким зверьем вроде той же антилопы. Глупо бросать двести килограммов тупого и крайне нежного мяса, самолично бросившегося под колеса автомобиля.

Щелкунчик был ни разу ни антилопа, и даже не Гну. К нему и приближаться-то не хотелось, стоило лишь взглянуть на вывернутые губы, на обнаженные десна и зубы, клацающие без остановки, что заведенная детская игрушка. Давай тварь, только попробуй подняться, у меня найдется чем тебя приголубить. Три полных магазина к Скелетону и целая граната в запасе.

Я присел неподалеку, и положив автомат на колени, принялся ждать. Ничего другого нам и не оставалась.

Тонкие ручейки песка, сбегающие по стенкам, успокаивали, настраивая на медитативный ряд. Пацан же напротив — нервничал. Ходил из угла в угол, словно загнанный зверь, косясь в сторону лежащего Щелкунчика. Пистолет то засовывал за пояс, то снова доставал, примериваясь для выстрела. Знакомое поведение, свойственное новичкам в критической обстановке. Но это ничего, это пройдет со временем…

— Василий Иванович, может сменим диспозицию?

— А смысл?

— Эта тварь нам покоя не даст, — пацан указал в сторону распростертого Щелкунчика.

— Она нам нигде его не даст. Так что лучше пускай полежит под присмотром.

— Она снова встанет.

— Как встанет, так и ляжет.

— Василий Иванович, патронов не хватит каждый раз валить. Нам бежать надо.

— Куда, на первый этаж? К летающей ведьме, повелевающей ордами малолетних зомби? Нет уж, я лучше рядом с Щелкуном посижу. Не красавец, конечно, но уж какой есть.

Пацан с отчаянием уставился на меня.

— Что за тоска во взгляде — соберись, боец! Нам не войну выигрывать нужно, а всего лишь время переждать. Ильязовна баба умная, она вытащит нас отсюда.

Малой лишь махнул рукой, дескать поступайте как знаете, Василий Иванович. И продолжил телепаться из угла в угол. Он настолько увлекся этим занятием, что пропустил подъем нашего подопечного. А вот я не дремал, поэтому парой выстрелов в голову отправил Щелкуна обратно.

Может попробовать привязать бичевкой к колонне? Я вспомнил, как существо на вытянутой руке держало тело трепыхающегося пацана и был вынужден отказаться от этой идеи. Сил у твари хватит, чтобы веревку порвать, а может статься, что и колонну разрушить. Поэтому засек время до следующего оживления и принялся ждать.