— Надо же… брат. А вы ему были как кто? Как сестра?

Диана не ответила. Я повернул голову и увидел, что девушка, отложив в сторону книгу, уставилась в окно. В черноту неба из которой бесконечно валил снег.

— Он любил меня, — произнесла она едва слышно.

— Знаете, Диана, любовь — она разная бывает. Может принимать красивые формы, как у Тристана с Изольдой, а может быть уродливой как у Отелло с Дездемоной. Хорошо вам, наверное, было: жить и каждый день видеть влюбленного в вас мальчика, который ухаживал, дарил цветы, бегал за вами словно верный щенок. Только вот щенок потом вырос и превратился в собаку с острыми зубами. Нравилось дразнить?

— Вы… вы меня обвиняете в случившемся? — девушка аж начала задыхаться от возмущения.

— Успокойтесь.

— Но вы сами сказали…

— Забудьте, что я сказал. Очередные глупости… Я не рос вместе с вами, поэтому не могу судить. Просто хотел немного расшевелить.

— И у вас это получилось, спасибо, — в тоне девушки сквозила неприкрытая обида, перемешанная с раздражением, злостью и чем-то отдаленно знакомым. Словно когда-то давно с этим сталкивался, и на старости лет позабыл.

— Ужинать будете?

И вновь тишина. Я повернул голову — девушка по-прежнему сидела в кресле, уткнувшись взглядом в окно. И что она там увидела, в сплошной черноте.

Всё-таки огромная у нас школа. Для того, чтобы пройтись по всем коридорам и закоулкам, заглядывая в каждый кабинет, потребуется четыре с половиной часа. Я сам не замерял, но директриса хвасталась на линейки. Рассказывала наивным первоклашкам и их родителям, что по данному показателю мы третьи в России. И что за показатель такой, как называется? Шагомер, а может быть заплутайметр? И кто замерял — физрук? Человек, который от столовой до спортзала умудрялся дойти за полчаса, прокладывая извилистый путь через кабинет новенькой англичанки?

Зачем сочинять и выдумывать новые термины, если в мире существуют общепринятые стандарты. Достаточно заглянуть в электронную энциклопедию, чтобы понять: по размерам общей площади мы находимся в конце четвертой десятки.

Увы, тридцать седьмым местом особо на линейке не похвастаешься. Нам же рекорды подавай: быть лучшими — везде и во всем. Чтобы красиво звучало с трибун. В следующий раз нужно будет подкинуть идею: послать с секундомером трудовика. Медленнее Аркадия Борисовича в школе не перемещался никто. Он и на первое место выведет.

Полный размышлений о сущем, я столкнулся с Копытиным. Налетел на задумчивого парня в центральном переходе, едва не сбив того с ног.

— М-мать, — Серега был краток, потирая ушибленный бок.

— А ты чего здесь забыл? — удивился я. — Обыкновенно на крыльце трешься… Бубенцы на морозе замерзли?

Копытин посмотрел на меня как-то по-особенному грустно. Шмыгнул простуженным носом и заявил:

— Знаешь, Синицын, а я ведь по тебе даже соскучиться успел.

Дурак-человек, мы же виделись на прошлой неделе. Я вообще не понимал всех этих радостных повизгиваний из разряда: «ура, ребята-девчата, мы снова вместе». Кругом глупые обнимашки, восторженные лица, как у первоклашек, увидевших конфеты в столовой. Первый день после новогодних каникул и что? Я за три летних месяца соскучиться не успевал.

Хорошо, что мне в напарницы по парте досталась Агнешка. Дворовая девчонка, не склонная к излишним проявлениям эмоций.

— У тебя прыщ под носом выскочил, — заявила она вместо приветствия.

— И чирей на жопе, — заржал сидящий позади Дюша.

Ковальски тут же с подозрением уставилась на соседа.

— Соломатин, а ты откуда знаешь подробности про его задницу. Проверял?

Агнешка она такая, ей палец в рот не клади.

Первый день кроме радости встреч принес и другое известие. Свежей её назвать было трудно, потому как случилась она в аккурат под Рождество. Масс-медиа федерального уровня раструбили на всю страну о том, что некогда известный дипломат Сабуров, кавалер и многочисленный орденоносец, почетный гражданин и заслуженный деятель, впал в немилость у государя. Настолько, что президент принял решение о ссылке провинившегося чиновника. Не послом в страну третьего мира, как это было общепринято у дипломатов высокого ранга, а в наш город. Миллионник — не захолустье какое, но все же…

На Сабурова-младшего было больно смотреть, настолько жалко он выглядел. Звезда Славика, и без того переживающего непростые времена после расставания с Володиной, окончательно померкла. Куда-то пропала харизма, исчез былой лоск, а в некогда плавной и стройной речи появились паузы и запинки. Соратники отворачивались от бывшего лидера один за другим. В итоге от королевской свиты осталась жалкая горстка людей, не знающих куда деваться.

Противостояние двух групп завершилось полной и бесповоротной победой оппозиции во главе с Ковальски. Радовался ли я по данному поводу? Нисколько… Во-первых, никогда не считал себя за оппозиционера: все эти игры в войнушки были до одного места, а во-вторых, прошлого не вернуть. Глупо было рассчитывать, что с окончанием борьбы за власть, в классе вновь вспыхнет мир и дружба. Кисельные реки выйдут из берегов, а розовые пони побегут по радужному мосту. Ага, как же… За последние месяцы столько говна было вылито на головы друг друга, что не забудется даже после выпускного.

Одноклассники продолжали собачиться, вспоминая старые обиды. И если бы не экзамены, что дамокловым мечом нависли над головой, давно бы перегрызлись друг с другом. Общеизвестный факт — общая беда объединяет.

И вот уже Аллочка воспользовавшись перерывом подсела ко мне за парту, и состряпав самое невинное личико, поинтересовалась:

— Никита, ты же разбираешься в алгебре?

И ресничками так хлоп-хлоп.

Пришлось потратить десять минут свободного времени на объяснение давно пройденного материала. А после иметь дело с разъяренной Агнешкой:

— Что эта сука здесь делала?

— Успокойся.

— Кит, что за херня?! Почему ты позволил этой….

Тут в класс вошла классуха, и Ковальски, сбавив обороты, прошептала:

— … сидеть на моем месте.

— Эта общая парта, — опешил я от такого напору.

— Парта общая, а стул мой! Еще раз эту сучку здесь увижу, башку откручу, — Агнешка замолчала, и чуть подумав, добавила, — вам обоим.

Н-да… некоторых и общая беда не объединяет.

Первый учебный день подходил к концу, когда я понял, что чего-то не хватает. Нет, не разговоров с одноклассниками: с ними успел наговориться на месяц вперед. Чего-то другого, более важного и необходимого.

Я и сам не заметил, как ноги принесли к кабинету программирования. Диану Ильязовну на время отпуска замещала другая, незнакомая мне училка: сорокалетняя матрона с поджатыми в пренебрежении губами. Про таких Василий Иванович любил высказываться в духе: «на сраной козе не подъедешь». Что за странная поговорка… И почему животное обязательно должно быть покрыто экскрементами? Уборщик редко объяснял значение старинных пословиц, при этом обожая сыпать ими направо и налево. Может и сам был не в курсе?

Имени учительницы на подмену я не запомнил: слишком сложное для русского языка, особенно отчество, которое хрен выговоришь с первого раза. Пацаны для простоты придумали незамысловатое прозвище — «Балахон», за привычку носить просторную одежду, скрывающую изъяны бочкообразной фигуры.

Балахон… а что, ей идет.

Я уселся на подоконник и уставился в приоткрытую дверь. Сам не понимал, на что рассчитывал. Уж точно не на приглашение заглянуть в подсобку, где угостят пирожными с заварным кремом. Где выслушают очередную теорию о кооперативных снах, укажут на ее слабые стороны и начанут спорить, доказывая свое — другое.

Интересно, как они там сейчас? Сарбаевой лишний раз позвонить стеснялся, а с Василием Ивановичем разговаривал на днях. Ну как разговаривал… был в очередной раз послан: «Малой — не лезь, куда не просят, Малой — угомонись, Малой — не твоего ума дело». И все в таком духе…