И вновь в кадре Аллочка, плывущая на волнах медляка. Дамир заботливо придерживает партнершу за талию, нашептывая на ушко нежные слова, а та мечтательно улыбается, полуприкрыв веки. Сомневаюсь, что девушку волнует смысл сказанного. Аллочку в принципе мало кто волнует, кроме нее самой. У нее этих Юнусовых в каждом классе по три штуки. А безответно влюбленный Дамир все надеется: вкусняшки на переменах таскает и цветы дарит.

«Интересно, а где Олька с Костиком?» — закрадывается в голову предательская мысль. Как последний мазохист вглядываюсь в зернистое изображение, пытаясь разглядеть знакомые лица. Но картинка вдруг резко обрывается — все.

Мелькают новые сообщения, пестрят причудливыми эмодзи. На фоне прочих серым цветом выделяется системное:

Кузьмин Александр покинул чат…

Невиданное дело для группового чата «В» класса. За всю историю существования еще никто добровольно не выписывался из общей комнаты. Бывало, что исключали на пару недель за неподобающее поведение, того же Пашку Бурмистрова за пошлые посты. Но чтобы вот так вот радикально…

Видимо Аллочка подумала о том же, потому как сообщением ниже написала:

«Дурак ты, Кузька».

И тут же следом мигнуло новое извещение от системы:

«Агнешка Ковальски покинула чат».

И еще.

«Андрей Соломатин покинул чат».

И еще, и еще — отверженные новой властью один за другим отписывались от группы.

Я не стал долго раздумывать. Зашел в настройки и нажал строчку «выйти из комнаты».

«Уверены?» — спрашивает программа.

Уверен, потому как нет больше двенадцатого «В» — прекратил свое существование раньше положенного срока.

Утро понедельника началось с классного собрания. Обыкновенно на нем обсуждалось, что сделали и что еще предстоит — учебные планы на ближайшую неделю. Назначали дежурных, хвалили отличников, журили отстающих, и лишний раз напоминали, что выпускные экзамены не за горой. Поэтому учиться, учиться и еще раз учиться, не покладая рук.

Каждый понедельник одно и тоже, из месяца в месяц, из года в год. Только в этот раз все пошло не по плану.

— Та-ак, — протянула Галина Николаевна, замерев перед классом. — Ребята, я не поняла, а что происходит?

А произошло ровно следующее: класс разделился на две половинки, в связи с чем произошло массовое переселение учащихся. Элита заняла третий ряд у окна, отверженные — первый у стены, а разграничительная линия пролегла ровно по середине второго.

Я когда пришел с утра, сильно удивился, обнаружив Агнешку на соседнем стуле.

— Ты не против? — спросила она.

— А как же Алла?

На что девушка сморщила лицо, словно надкусила кислый лимон — согласен, глупый вопрос. Достаточно повернуть голову, чтобы убедиться — Аллочка сидит в гордом одиночестве.

Остался один и Сашка-боксер, а его бывший сосед Соломатин переселился мне за спину. Нельзя сказать, что я бы обрадовался такому обстоятельству.

— Чего морду скривил, Синица? — проворчал Дюша, стоило обернуться. — Давно линейкой по шее не получал?

— Только попробуй, — пригрозил я.

— Сейчас обоим в лоб дам, если не заткнетесь, — пообещала Агнешка, которая хоть и была девчонкой, но замахом обладала отменным. Мячи над сеткой глушила будь здоров, за что и взяли в школьную сборную по волейболу.

Массовое переселение затронуло практических всех. Одна Тоня-тихоня осталась во вражеском окружении и теперь затравленно озиралась по сторонам. Слишком робкая, чтобы покинуть привычное место.

— Ребята, почему молчим? Я жду объяснений, — Галина Николаевна выдержала театральную паузу. — Мне что, рассадить всех обратно?

— Да потому что кто-то слишком завистливый, — не выдержала Аллочка.

— Да потому что кто-то слишком много о себе возомнил, — не осталась в стороне Агнешка. Первый ряд зашумел, поддерживая Ковальски, а особо активные затопали ногами. Дюша, так и вовсе принялся долбить кулаками по парте.

— Обиженки! — рявкнул в ответ Пашка, подняв волну на третьем. Над головами противника понеслось протяжное «у-у-у»

Заволновалось море, вспенилось десятками возмущенных голосов. Ребята кричали размахивали друг на друга руками: доказывая, обвиняя, и требуя. Взбалмошный Кузька вскочил на ноги и в лучших традициях пламенных революционеров начал толкать речь. Только зря старался, потому как из-за стоящего вокруг шума слов было не разобрать.

В воздухе мелькнула скомканная бумажка и прилетела Кузьме прямо в лоб. Сашка пулял как из пращи — сказывались годы тренировок вкупе с килограммами изодранных тетрадок.

В ответ кто-то из наших метнул ластик, но не попал. Снаряд просвистел мимо Сашкиной головы, угодив в стену. Противостояние медленно, но верно перерастало в горячую фазу.

Кажется, Галина Николаевна, просила успокоится, но разве могла интеллигентная женщина, противостоять бушующей стихией. Перестала работать магия мягкого голоса — впервые за столько лет. Отчаявшись, что-либо сделать, женщина бросила папку и выбежала прочь из класса.

И голоса разом стихли. Растерянный Кузька заозирался, только сейчас сообразив, что все это время почему-то стоял. Плюхнулся на место и принялся ерошить без того буйную шевелюру. Заскрипели стулья, зашмыгали носом… И в наступившей мертвой тишине, скрипом ржавого металла прозвучало:

— Довольны? Теперь нам всем влетит!

Обвиняющий перст Зарубиной указал в нашу сторону.

— Так это мы виноваты? — не выдержав, Кузька вновь вскочил на ноги.

— А кто же еще? Ой, нас обидели, нас не позвали. Мамочке своей иди пожалуйся.

— Да кто бы говорил, — не выдержал я.

— И то правда, — поддержал меня Дюша. — Маман-завуч еще не в курсе, что здесь творится? Нет? Ну так иди — стукани.

— Ах вы, ах вы…, - эмоции переполняли Зарубину, но разве попрешь против правды, поэтому и слов ответных не нашлось. Зато нашлись они у Митьки Спиридонова.

— Нищеброды, — прозвучало обидное в нашу сторону, — не позвали, потому что надоело за вас платить.

Зря он это сказал… это не правда. Или правда? Вспомнилась прошлогодняя поездка в Питер, когда у Кузьки с Тоней денег не нашлось. Мы тогда всем классом сбрасывались, кто сколько мог, чтобы одноклассникам дорогу оплатить. Кто-то смог больше, кто-то меньше. Лично я денег не считал, а другие, выходит, что и считали.

— Слышь ты, урод, — возмутилась Агнешка, — когда это ты платил за меня?

И понеслось… Минут десять орали друг друга не переставая, а потом начался массовый исход. Да и какой смысл оставаться в классе, урок все равно сорван. Первой ушла новенькая Маринка, за ней потянулись остальные ребята: спотыкаясь, выбежал Кузька, проплыла, покачивая бедрами, Аллочка. Парочка влюбленных в лице Костика и Ольки, вышла вместе, только что за ручку не держась.

Сложив учебник с тетрадкой, я взвалил портфель на плечо и вышел в распахнутые двери. В пустующем коридоре звучало эхо далеких голосов — кто-то из наших, не успев толком отойти от горячки спора, продолжал обсуждать последние события.

И куда теперь? В столовку за булочкой с соком? Сто процентов будут знакомые лица, видеть которые, после всего произошедшего, совершенно не хочется. Пойти в библиотеку — тоже не вариант. Наверняка там Кузьма окопался, еще достанет с домашкой. Зависнуть на подоконнике — тоже не вариант. Пускай молодежь тусуется на окнах, а я вроде как выпускник, мне по статусу не положено. Оставался один Василий Иванович, к нему и направился.

В коморке привычно пахло железом и техническим маслом. Длинные стеллажи вдоль стены были под завязку забиты запчастями, а чему не нашлось места, положили прямо на пол. Тут тебе и «ежи» из спутанных проводов, и брустверы из коробок и мины в виде разбросанных плат, на которые только попробуй наступи — мат будет стоять на всю школу.

Василий Иванович, как всегда, сидел на рабочем месте: смурной, с дымящейся кружкой по левую руку. Странная привычка, заваривать чай, и ждать, пока тот остынет. Не любил суровый уборщик горячее… совсем не любил.