Сначала мы думали, что эти двое ненавидят друг друга. Пару раз дело доходило до рукопашной, а потом ничего, притерлись. Ругались каждый день по любому поводу, словно супруги, прожившие долгие годы в совместном браке. Бранились не зло, больше для порядка, а мы слушали всем отрядом и улыбались. Было в их разборках что-то уютное и домашнее, как чашечка ароматного кофе поутру. А потом Индус погиб… Бармалея хватило ровно на неделю тишины. После чего стал цепляться ко всем окружающим без разбора. Особенно доставалось обидчивому Мамону, остро реагирующему на каждую шутку в свой адрес. Командир непременно бы выгнал скандалиста. Он уже собирался это сделать, но тут случился гребаный Полокване, лишивший отряд Корсакова трети личного состава, а Василия Ивановича ног. Последний бой, он трудный самый…

— Вася, зачем ты живешь?

Я аж вздрогнул от неожиданности. Нашего командира порою пробивало на серьезные мировоззренческие вопросы, вроде поиска веры и смысла жизни. Любил он мозги вывернуть наизнанку. Но то было давно, в далекой Африке, когда же вернулись домой, Док перестал забивать лишним голову, полностью сосредоточившись на столичной жизни. Неужели снова накатило.

— Так зачем, Василий?

— Женится хочу, — сказал я и сам удивился. Вроде бы не думал об этом, а командир спросил, и ответ сам собою родился. — Дом обустроить хочу, детей завести.

— Неожиданно, — признался командир. — Только кому ты нахер сдался, Василий. С вредным характером и железяками вместо ног.

— Нашлась одна.

— Вася, какой брак? Пять лет на гражданке, а до сих пор к мирной жизни привыкнуть не можешь. У тебя африканские мотивы в башке играют.

— И все же рискну.

— С той молоденькой училкой? Да она сбежит от тебя на следующий же день, а еще обдерет, как липку… Сердце вынет и на завтрак сожрет. Или того хуже, в петлю загонит. Не боишься остаться один у разбитого корыта?

— Не боюсь.

И чего командир разошелся, аж плюнул под ноги с досады. Сам же сто раз говорил, что мне женится надо и вдруг выдал. Разродился эмоциональной речью, словно я его непутевый сын.

— Док, у тебя все в порядке?

Командир не ответил. Посмотрев на часы, развернулся и зашагал в сторону палатки. Успокаивать разошедшихся не в меру мужиков.

Начало операции было назначено на раннее утро. Мы выехали засветло — два белых снегохода, одним из которых управлял Дядя Федор, другим — Док. Я удобно устроился в кресле, прямо за спиной командира. Здесь даже специальная застежка имелась и выдвижные ручки, за которые можно было держаться.

Ночью у Дока с Мамоном вышел очередной спор. Наш чудо-инженер все никак не мог взять в толк, нахрена инвалида с собой тащить. Прямо так и говорил — «инвалида», не предпринимая попыток завуалировать неполиткорректный термин красивыми формулировками. По делу ругался — какой из Василия Ивановича боец, когда две палки из углепластика вместо ног. Но командир остался непреклонен — идет с нами и точка.

— Не понимаю Дока… Странный он какой-то стал, — все удивлялся Мамон. Заодно меня попытался отговорить, раз уж с главным не вышло.

Остаться дремать в теплой палатке, пока остальные жизнью рискуют? Ну уж нет, я эту кашу заварил, мне и расхлёбывать…

Полозья снегохода скользили по снегу. Командир лишний раз ручку газа не крутил, поэтому транспорт шел плавно, без резких рывков. Иногда сбавлял обороты до минимума, позволяя в подробностях рассмотреть детали местности. Кругом царил зимний лес: припорошенные снегом ветви деревьев, покрытые инеем стволы. После выжженной солнцем африканской саванны благодать. И дышалось, и моглось…

Из командира вышел отличный пилот. Транспорт практически не трясло, а спинка пассажирского места была на редкость удобной, позволяя фиксировать корпус. Я даже пару раз примерился для выстрела, выцеливая невидимого противника среди стволов. С видимостью на черном континенте всегда проблемы были: воздух то дрожал от зноя, то пылил в глаза. Здесь же он прозрачный и чистый… Как высказался по данному поводу Тугулов: стреляй — не хочу.

Петляя меж стволов деревьев, мы выбрались на опушку леса. Впереди бескрайнее заснеженное поле, тянущееся на километры вокруг. Стая воронья кружила вдалеке: то ли озимые обнаружили, то ли пшеницу по осени плохо убрали. Карканье птиц было слышно даже отсюда.

Командир поддал газу, и мы полетели вперед, по искрящемуся белому насту. Встречный ветер тут же ударил в обмотанное шарфом лицо. Зато задница была в тепле — от сидушки исходил приятный телу жар. Слева замелькали деревья, справа тянулась бескрайняя снежная равнина, а впереди широкая спина. Мотор довольно заурчал, разгоняя снегоход до максимальных пределов. Зарычал диким зверем, извещая всю округу о своем присутствии. И вдруг заглох — мы прокатились пару десятков метров по инерции и остановились на небольшом взгорке.

Ожила рация, заговорила голосом Мамона.

— Око Валдаю — прием, как меня слышите?

— Око, слышим вас отлично, — откликнулся командир. — Находимся в квадрате А7, посторонних лиц не обнаружено. Продолжаем движение согласно установленного маршрута.

— Валдай, вас понял — отбой.

Командир обернулся и посмотрел на меня — морда красная, на бровях выступил иней.

— Как ты там, Василий?

Шарф снимать не хотелось, поэтому вместо ответа я показал большой палец руки.

— Это хорошо, что хорошо… Слышишь?

Трудно было не услышать — в тишине зимнего леса появились новые звуки. Треск далеких выстрелов то нарастал, то затихал. Началась активная фаза боевой операции.

— И ведь сказали Тугулову — не шуметь, — проворчал недовольный командир.

Трудно не шуметь, когда берешь штурмом берлогу уголовного авторитета с полусотней бойцов внутри. Док это прекрасно понимал, однако не мог отказать себе в удовольствии лишний раз пнуть Змея. Что и говорить, высокие отношения.

Следующие двадцать минут мы только и делали, что катались. Периодически в обзоре мелькал снегоход Дяди Федора. Вот уж кто получал настоящее удовольствие от всего происходящего. Он то и дело вставал в седле, и закладывал крутые виража, когда думал, что командир его не видит. Молодой еще, не наигрался, тридцатник только в этом году стукнет.

Федины чудачества прервал поднятый в воздух кулак Дока. А потом в очередной раз сработала рация:

— Валдай, в квадрате А3 обнаружено подозрительное движение.

— Око, точнее.

— Точнее сказать не могу. Проверьте заброшенный лыжный комплекс.

— Око, вас понял. Могу рассчитывать на поддержку с неба?

— Квадрат через две минуты ослепнет, поэтому рассчитывайте только на себя.

— Око, вас понял.

В секторе А3 находилась заброшенная лыжная база. Мы уже один раз проезжали ее, ничего подозрительного не обнаружив. Несколько старых домов, лишенных дверей и окон. Синяя краска, местами потрескавшаяся и облупившаяся. Огромная схема с обозначением маршрутов на стене. И большая горка у крыльца, скрывающая под снегом кучу строительного мусора. О чем извещала торчащая наружу арматурина.

С момента нашего последнего визита ничего не изменилось, разве что…

— Валдай, вижу следы, — раздался по рации встревоженный голос Дяди Федора. — Похоже на полозья от снегохода. Слишком широкий размах для лыжника.

— Орель — нужны ориентиры.

— Э-э-э… Ща глянем.

— Орель, твою мать.

Справа зашумело, и я увидел транспорт Феди, промелькнувший за одним из домов. А потом застучали выстрелы, выбивая бетонную крошку из стены. Перепуганное воронье с карканьем сорвалось со своих мест. Ну и куда Федя торопится? На тот свет?

— Контакт! — прохрипела рация голосом парня.

В глаза сыпануло снежной крошкой — командир заложил крутой вираж, уходя под защиту полуобвалившегося строения. Резко сбросил скорость, а потом и вовсе остановился.

Вновь послышались выстрелы — две коротких очереди. Судя по звукам, работала короткоствольная сайга Федора. И точно, спустя пару секунд рация вновь ожила: