По салону разливается незнакомая мелодия. Мужской голос зачитывает слова, которые чутко состыковываются со мной. Они, как будто складывались в предложения именно для меня.
Переводя в уме магнетические строки. Не слышу странный треск и, конечно, не отслеживаю, что мажор, со свойственной ему усмешкой, оторвав от своей футболки кусок, перематывает им руку.
В следующем дне. Ускользнуть. Ускользнуть.
У меня много стресса в груди. От отсутствия прогресса и дома (да).
Я оттолкнула их всех, так что я одна (да).
Еще один выстрел, имею в виду еще один стакан
Я имею в виду еще одну бутылку (да).
Не уверена в этом. Это невероятно. Но я ушла (да, да)
И очень стараюсь не чувствовать…
— Что за песня? — с трудом прогнав слезы, пытаюсь разговором заглушить зияющую дыру в душе.
Хотя бы немного заполнит её его "теплом".
— Slippin away. Sycosis, — ставит в известность парень, лавируя в потоке машин.
— Понятно, — поджимаю губы.
Угу. Хорошо поговорили. Информативно — главное.
— Приехали, — обращает Романов, через некоторое время, моё внимание на происходящее.
— Извини, — вываливаюсь из транса. Начинаю снимать с себя куртку.
— Достаточно простого «спасибо», Ромашкина, — едва улыбаясь, иронизирует гад.
— Да, да, смешно. До колик в животике просто.
Высовываю руки из рукавов, и бросая куртку на заднее сиденье.
Швырнула бы в рожу бессердечного, но знаю — ему ничего не стоит, начать со мной перебрасываться.
А пуховик не из бюджетных. Потом и правда натурой придётся расплачиваться.
— Благодарю покорно, что подвёз, Романов.
Гад ты нервотрепательный, продолжаю мысленно.
— Спросила бы номер телефона, чтобы кинуть тебе за бензин, но уверена — не дашь.
— Почему же не дам? — приподнимает брови.
— Дашь? — подозрительно лупаю глазами.
— Дам.
— Записываю тогда, — достаю телефон.
— Записывай-записывай. Восемь…
Занеся в контакты новый номер, сразу захожу в банк, и перевожу ему тыщу.
Нормальная сумма. Даже переплатила. Да беда в то, что…
— У тебя отключены быстрые переводы. На карту не бросить. Могу только на телефон кинуть, — злюсь, из-за того, что приходится объяснять наверняка ему известное.
— Кинь на телефон, — делая чуток погромче музыку, щурится из-за солнце исчадие.
— Будет классно. Меня нулевой баланс не настигнет, а, значит, нихр*на не удержит, чтобы тебе позвонить, — зловеще добавляет.
Палец замирает над "отправить на номер телефона".
Ступором то Романов и пользуется. Ловко забирает айфон у опупевшей меня, и под: «отдай, отдай, рожа протокольная. Отдай, кому говорю.»
Звонит сам себе.
По забренчавшему року, в глубине его брюк поняла, что себе.
— Держи, цветочек полевой, — извращается над фамилией, как хочет, всовывает "яблоко" в мои руки.
Перегнувшись, окутывает терпким мускусным парфюмом, и открывает дверь.
— Ромашкина. Ау. В себя приходим, — щёлчки перед носом
— Время то летит. Ай — цвай — правой, ай — цвай — левой из моей машины.
— Урод, — шиплю, но поближе к родным пенатам становлюсь.
Хочу напоследок хлопнуть дверью, желательно, чтобы ещё руку кое-кому придавило. Не ту что истекает, другую. Я же не садистка.
А так и мне хорошо, и ему симметрия. Но Романов останавливает от необдуманных действий.
— И, Ромашкина?
— Чего? — оборачиваюсь.
— Увижу тебя на вечеринке Илонки, убью, — лучезарно улыбнувшись, король сам дёргает на себя дверь.
Бряц, хлоп, визг шин.
И вот я одна. Застыла, потрясённая произошедшем.
Чаво, извините?!
17
— Ой, Ева, — пугается мачеха, стоит появиться в проёме.
Я бы тоже испугалась на её месте. Настолько зверской рожи, у меня не было, пожалуй, никогда.
За-дол-ба-ли.
Три, мать его, дня. Всего три дня, а я дошла до точки кипения сто раз. Специально не считала, но, думаю, примерно столько.
— Чай остался? — громко говорю, подойдя к холодильнику и взяв сок.
Пью прямо из пакета.
«Синичка» опешив, замирает с противнем булочек.
— Ну? — убрав сок обратно, поторапливаю.
— Да, да, я заварила как раз, — мельтешит, ставит выпечку на стол, снимает варежки. Подбегает к другому краю стола.
— Подогрей чай в микроволнухе, я через пятнадцать минут спущусь, — велю, поднимаясь по лестнице в свою комнату.
— Хорошо, — лепечет брюнетка, на пути ко френч-прессу.
Сбросив вещи в стиралку, ставлю деликатный режим. Не решила верну ли Марку его футболку, потому на всякий случай поберегу её, подвергать сумасшествию в машинке не буду.
Быстро приняв душ, напяливаю чистые вещи: кроп-топ, пиджак, юбка. Маску за неимением, решаю купить по дороге.
Быстро спускаюсь по лестнице, в наушниках гремит рамштайн, ноги в ботильонах отстукиваю по паркету наверняка бесячий ритм.
Два в одном: и мачеху побешу, и красиво.
— Спасибо, — оцениваю расторопность, вынув из уха один «банан»
Прихлебнув горячий чай, довольно улыбаюсь. Согрелась снаружи, теперь вот внутри. Даже гад синеглазый не понадобился.
Ёшкин кот. Снова вспомнила он нём.
— Ева, а ты куда? — осторожничает Маша, видя, что я быстро жую батончик, запиваю его чайком. Даже серьги в уши вдевать успеваю.
Умная у отца невеста оказывается. Наблюдательная. Предполагала, она решит, что я на её посиделки собираюсь, а нет.
— Скажи отцу, что я пришла пораньше, мы с тобой испекли вместе булки эти, — киваю на вазочку. В неё «птичка» успела выложить свои «батоны».
— Мир, дружба, жвачка у нас. Желательно, милая, тебе сказать это убедительно. Иначе, я превращу твою жизнь в… — …в ад? — дерзит мачеха.
— Что ты? — издевательски качаю головой.
— Хуже. Ад покажется милым местечком, по сравнению со мной. Я предупредила. Делать выбор — тебе. Или мирно сосуществовать со мной, или растрепать отцу сказанное. Проверить меня, так сказать, на вшивость…м-м неплохо, — одобряю откусив плюшку.
— Л-ладно. Согласна, — сдаётся Маша, спустя тщательное прожевывание мной, её выпечки.
— Вот и славно, — отряхиваю руки от сахарной пудры.
— Заливай, соловей мой, получше. Отец недоверчив, но тебе поверит.
— Хорошо, — нервно сжимает руки в замок Синицина.
Хмыкнув, выбрасываю недоеденную булку в мусорку. Засовываю второй наушник обратно. Подмигиваю бледной птичке. И развернувшись, молча направляюсь к шкафу.
Достав из него пальто, не прошло и полгода, выхожу из дома. Такси стоит, ожидает. Теперь в магазин за маскарадной маской, и можно к Холодковой, на вальпургиевую ночку.
Рома:
— Бро, глянь, — пихает Исаев в бок.
— Дежавю красивое, — веселится он.
Становится моментально понятно, что за «дежавю».
Упрямое блондинистое «дежавю».
Опрокинув виски, поворачиваюсь ко входу. Там, следовало ожидать, Ромашкина стоит, озирается по сторонам.
На лице кружевная маска, на голове — чёрный парик, но не узнать новенькую — невозможно.
Наваждение долбанное, которое могу за секунду отыскать в толпе из сотни девчонок.
— И чего? Пусть развлекается, раз пришла, — безразлично пожимаю плечами.
— Вспомни. Илонка сказала, что она приглашена, ты на неё орал, как ударенный в з*дницу. Что изменилось? — промочив горло водой, Ис метко выбрасывает пустую бутылку в ведро.
Ждёт ответа.
Усмехаться, без риска повредить разбитую губу, теперь можно, что я и делаю.
— Не мои проблемы. У тебя сегодня? — меняю тему.
Друг кивает.
— Я буду там, — отрешенно обещаю.
— Слушай, не лезь. Хочешь, чтобы он тебе повторно ребра пересчитал?
