— Здорова, здорова, Миха, — говорит Рома «шкафу».

Но тот залип на мне. Снизу вверх облапал луполками.

— Куколка. Снова ты, — басит удивлённо.

Марка нет. Марка нет. Набатом бьёт в ушах. Спасти меня некому. Гаркнуть на него — тоже некому. Пи…

— Поделишься куколкой, Ромыч? — вышибает дух фразой шкафообразный.

Сердце застучало в висках. Случилось то, чего Романов хотел. Неужели он правда отдаст меня…этому?

— Если она не против, забирай, — цинично улыбается.

Всё хорошее умирает внутри.

Грустно усмехаюсь. Чего ты, Маркова, хотела?!

Чтобы бросился отстаивать тебя и морду бить. Угу. Обломись, наивная.

— Ты против, куколка? — соблазнительно(одному ему так, наверное, кажется) тянет "Миха".

Качаю головой, синие глаза леденеют. Обычные карие наоборот вспыхивают радостью.

Ой, ё. Чего натворила? Покачала? Мозг разжижился и вытек. Зачем?

Надо было кивнуть.

Ревность хотела вызвать, нахожу внутри ответ.

Дура. Как есть дура, ставлю себе диагноз, обречённо терпя, что двухметровый хватает за талию, и тянет от Ромы, в гущу вечеринки. Даже послушно переставляю ноги.

Мажор словно закаменел. Едва заметно кивнул на: «Давай, Ромыч. Спасибо за куколку» и всё.

Споткнувшись, разорвала зрительный контакт, а, когда посмотрела, гад развернувшись, быстрыми размашистыми шагами, двигался к выходу.

— Осторожнее, куколка, — басят на ухо, заставляя передёрнуться.

— Мы ведь не хотим, чтобы ты поранилась, — вгоняет в депрессию бухой в хламину, продолжая лапищей давить на оголённую талию.

Попадаем в общество пьяных и весёлых, танцующих и голых за мгновение ока.

— La. La. La. Na. Na. Na. La, — надрывается певица из динамиков, а меня на буксире тащут прямо.

— Движухи от вечеринки курвы не жди, — орёт на ухо "медведь".

Знаю, что моя любовь всем клички давать — это клиника. Но не могу ничего поделать с собой, реально схожесть на лицо. Даже имя подходящее.

— Единственное развлечение — выпивка, — тягостно вздыхает Миха, продираясь через танцующих.

— Можно дождаться её пафосного появления, чтобы поржать. Она та ещё кудесница. Любит эпотаж, но, заверяю тебя, куколка, поглядеть на голую общипанную курицу в перьях, такое себе удовольствие, — приподнимаю брови, но решиться задать вопрос не могу.

— Чего зря время тратить, когда можно провести его, с большей пользой. Верно? — кроважадно глянув на чего-то ставшую робкой меня, ухмыляется косолапый.

Наверное, ведёт меня, на закланье. Смирившись, что не вырваться, следую за ним, хотя и не хочется.

Музыка орёт, народ кто чем занимается: болтают, напиваются, выселяться. Некоторые совсем в отрыв ушёл, по характерному поведению понимаю, что дурь на тусе Илонки достать можно.

И есть парочки, разместившиеся по диванам, «спрятанным» в укромных местах.

На один из таких Миха и падает. Замираю перед ним, как ученица перед учителем, но парень долго «стих читать» не даёт.

Сжав запястье, совершает рывок на себя, пошатнувшись, заваливаюсь к нему на колени. Встать не дают. Пересесть — тоже.

Сцепил руки на талии и дыша перегаром, Миха, как само собой разумеющееся, предлагает: — Или можем тут…

— Постой. Погоди. Давай для начала выпьем? — прикидываясь глупышкой, хихикаю, и уворачиваюсь от губ.

Поцелуй прилетает в шею. Смогла сдержаться и не передёрнуться от отвращения, не знаю благодаря кому.

Напряжена до предела. Кол, будто бы проглотила. Расслабиться не могу. От касаний мужских пальцев к голым участкам, каждый раз шарандахает «током».

При всей симпатичности кареглазого, мне он не симпатичен вот ваще. Последнее время, все мысли, одна зараза синеглазая занимает. Чтоб икалось "ей" до пенсии.

— Ты действительно напряжена, куколка, — пыхтят в шею.

— Мне поможет расслабиться текила, — пытаюсь добавить в голос ноток «роковой соблазнительницы».

— Никуда не уходи, — пересадив на диван, Миха, шатающейся походкой, направляется за текилой. Кстати, терпеть её не могу.

Встряхиваюсь, как пёс. Вдсё. Отлично. Сбагрила. Немного подождать, чтобы он скрылся из вида и не смог увидеть, что я линяю, и убегать. Закончили. С вечеринками, горгоной Холодковой и её дурацким спором. Мозги, слава богу, вернулись из долгого пешего тура.

Пробежаться голой не кажется страшным. Ибо дорого обходится соблазнение Романова. Слишком.

Дожидаться, чтобы меня распластали на диванчике из-за него, точно не в моих интересах.

Надежда, корчась в агонии, сд*хла. Он не прибежит и отстаивать не будет. Ему на меня похр*ну.

Не тешь себя, Ева. Романов, возможно, тебя ещё и ненавидит.

Закидывая лямку топа, слетевшую от игрищ Михи, на плечо, и горько усмехаясь.

— ЕВА! — раздаётся ор на весь особняк, да таких дицебел, что я, хотевшая уйти, плюхаюсь обратно на диван.

Отец.

Откуда он узнал, что я тут?

Мельтешу, загнанным зверьком. Куда бежать?

К выходу? Но он оттуда и идёт.

— Пригнись, — знакомый голос, меня стягивают с дивана, заставляя ползком обогнув его, спрятаться за широкой спинкой.

— Романов? — вытягивается лицо, когда понимаю, кто на корточках сидит рядом.

— Твой отец — Марков?

Хмурится на мой кивок сильнее, но не сказав причину неадекватной реакции, указывает пальцем за спину.

— Что? — дёрнув головой туда, не понимаю.

— Видишь окно?

— Ну, вижу.

— Придётся прыгать.

— Дурак? — поворачиваюсь, пытаясь найти проявление шутки на его лице.

— Дурак, — констатирую.

— Но не шутишь. Не шутишь же? — мажор качает головой.

— Я тебя поймаю, — заверяет.

— Скину смс на телефон, когда буду под окнами. Второй этаж, Ева. Не трусь, — шепчет и не успеваю сказать нифига, он поднимается, и исчезает.

Столбняк взял конкретный.

Но рёв отца, на первом этаже: "Ева, живо, выходи", заставил выпрямится и рвануть к окну.

— Куколка, ты куда? — летит озадаченное в спину.

Развернувшись, забираю из рук Михи текилу, одним махом выпиваю, слизываю соль с горлышка.

Храбрости не прибавляется, но всё равно считаю нужным сказать" спасибо".

И долго не думая, так как смска от пришла, открываю окно, перемахиваю через него и зацепившись на карнизе, смотрю вниз.

— Прыгай. Не бойся, — громко, но недостаточно, чтобы услышал папа, уверенно командует Романов, запрокидывая голову на шорох.

Понимая, что препираться, прося заверений, что поймает, это…в общем, можно долго простоять.

Пустая трата времени, да и уверенности не прибавит, зато отец рано или поздно найдёт, затащит за шкварник обратно. И самое лучшее, что меня ждёт — интернат, замаскированный под универ.

Поэтому просчитав примерно траекторию, срываюсь вниз, решив, что, если не словит, я сломаю ногу — максимумум. Но, когда кости сростутся, ничегошеньки не помешает свернуть ему шею.

Секундное чувство полёта.

— Спрыгивай, — шёпот у уха. Рома втягивает носом воздух у шеи.

Нет. Он всего-то замучавшись держать, сопит и уговаривает себя не бросать меня.

Не придумывай, Ева. Будет он тобой «дышать». Держи карман шире. Осторожно приоткрываю один глаз.

— Я не умерла, — открываю для себя удивительный факт.

Распахнув глаза, упираюсь в океан. Вообще-то его глаза должны быть мне ненавистны. Но я почему-то именно в этот момент, когда он крепко держит, не даёт навернуться, решила, что хочу видеть их всегда.

Мания величая?

Ей-богу она. Не нужна я ему. И угомонится — отличный из имеющихся вариантов. Самый лучший — было бы сбежать, но зная отца, не смогу.

— Второй этаж. По-любому не умерла бы, — Романов скидывая со своих рук ненужный балласт, в лице новенькой.

— Чего ты? — видит, что я с лица спала.

Последние сомнения потому что развеялись…правда не нужна.

— Пыль попала, — слегка надавливаю пальцами на веки, чтобы не дать слезам волю.