Дикость. Влюбилась в гада. Ё-моё. Как теперь жить? В одной аудитории ведь учимся.

— В оба сразу? — звучит голос. И горячие ладони, отодвигают мои руки от лица, открывая себе на обозрение наглую морду.

— Стой смирно, — командует.

— Что хочешь сделать? — столбенею, а он схватив меня за щёки, наклоняется.

Подумала бы, что распутное, но так сосредоточенно девушек точно не целуют.

— Пусто, Ева. Врёшь, увиливаешь. Ведёшь себя как обычно, — обвиняет, а я тихо помираю от того, что он близко.

— Где «пусто»? — глуплю, греясь в объятьях.

— В глазах твоих. Причём я не только про пыль.

Конечно. Как без этого?! Бьются очки стёклами внутрь.

Если гадость не скажет, лопнет.

— Спасибо, что помог, — бормочу.

— Но я пойду. Надо вернуться домой до приезда отца, — сбрасываю руки со своих плеч.

— Тихо, — заставая врасплох, шикает Романов и поднимает голову наверх, что-то услышав.

Замолкаю, испугавшись. Заговорились, забыли и отец нас нашёл?

— Что? — шепчу, но вместо объяснений парень внимательно посмотрев на меня. Что-то для себя решает.

И стремительно подойдя, касается губами моих. Невинный чмок, но мажор наступает, заставляя пятиться.

Мои плечи прижимаются к какой-то поверхности.

— …влюбленная парочка, Михаил Андреевич, — отдалённо доносится сквозь вакуум. Сердце грохочет в висках, но Романову неважно, что я в шаге от обморока.

Кладёт руку мне на талию, не прекращая целовать. Второй заставляет запрокинуть голову, чтобы ему было удобнее это делать.

И надо вроде возмутиться, врезать ему по мордасам. Но как трудно проявить здравомыслие, когда с тобой так бережно, но с нарастающей страстностью себя ведут.

— Между нами не любовь и не магия. Между нами притяженье касания…

Прошло достаточно, чтобы я поняла кто звонит и первая прервала поцелуй, разрывающий душу на куски.

— Кто? — жжёт глазами Рома, имея ввиду кто звонит и почему на этого человека стоит такая песня.

— Любимый, привет, — улыбаюсь, как будто самое счастливое, что со мной произошло — это звонок от Марка.

И искры тухнут в «океане». Мне ровно, что обижаю его.

Хочется сделать побольнее Романову. За то, что ведёт себя как ему заблагорассудится.

Захотел — целует, захотел — гадости говорит. И смеет ещё с укором таращится. Почувствовала себя, словно муж с любовником застал.

Глупость несусветная, но стало стыдно.

— Ромашка, ты одна? — спрашивает Марк.

— Нет. Но я освободилась.

— Понятно. Не одна. С Романовым?

— Он уходит, но была с ним. Да, — рассказываю то, что вижу.

Мажор и правда ушёл. Сел в машину, зло хлопнул дверью, взревел мотор.

Взвизгнув покрышками, серебристая тачка уехала, в неизвестные дали.

— Ромашка, ты плачешь? — хмуро доносится из динамиков.

— Марк, забери меня, а? — прошу, жалко шмыгнув носом.

— Он что-то тебе сделал? — не сдаётся он.

— Нет. Не сделал…

Сама не знаю.

— Чётко, по делу, Ромашка. Говори, что произошло.

— Меня Илона пригласила на вечеринку, — отходя подальше от дома, прячусь в беседке.

На всякий случай. Глупо будет, пройдя через ужас ужасный, в виде прыжка, со второго этажа, и поцелуя, попасться отцу на глаза.

— Скажи, что не пошла…

— Пошла, — дрожу от холода.

Марк ругнувшись, слышу тоже хлопает дверью.

— Адрес какой?

Называю чудом сохранившейся в памяти адрес, сама устраиваюсь, как нахохлившейся воробей, на скамейке.

Юбка и топ совсем не греют.

— Марк, привези мне плед. Или куртку.

— Свою потеряла?

— Да там…так вышло… — Герц нервно заржал раньше чем успела договорить.

— Извини, — отсмеявшись, одумывается он.

— Да ничего. Я ее обиделась. Самой бы было смешно, если бы не было грустно.

— Я еду. Через двадцать минут буду. Постараюсь побыстрее.

— Хорошо. Я жду.

— Постарайся не влезать никуда, Ева, — прежде чем отключиться, просит Марк.

Посмотрев на погасший экран, провожу по нему, проверяя время.

Детское. Чего тогда темнеет?

Тёмные времена потому что настали?

— Что будешь делать с заразой?! Представляешь, удалось ей сбежать. Придумывала не план, планище целое, чтобы её отец сюда приехал. Что теперь ему говорить? — ядовитый голос Илонки, заставил схватится за сердце.

Быстро-быстро нажала "беззвучный режим" на телефоне. Наученная клише в кино, я точно не жажду глупо попасться горгоне.

— Зачем ты её заложила, Илона? — озадаченный второй голос.

— Иди ты на… — морщусь от прозвучавшей грубости. От быдло холодцовское.

— Она, практически, выиграла спор. Я не могла иначе. Либо заманить её на вечеринку и сдать отцу, либо проиграть. Видела Рому? Что с ним творится.

А что с ним?

Подсвечивающийся дисплей отвлёк от подслушивания.

Отец.

А-а-а, верещит в голове маленькая девчонка.

Что делать? Ответить? Не отвечать?

Может написать я на маникюре? У стоматолога? У патологоанатома?

Нет. С последним перебор. Не прокатит.

Да и с двумя оставшимися.

Что я одновременно с тем, как мне зуб «дрелят», смски беззаботно строчу?

С маникюром тоже не состыковка. Бывают мастера руку могут откусить, если ей «наманикюренной» и «недошедшей до кондиции» полезешь по телефону «бряцать».

— Я поеду домой, — информирует Холодкова «подругу».

— Но…вечеринка?

— Скажи… Что-нибудь придумай. Мне на ней теперь быть неинтересно. Всё, Лина. Чмоки, не скучай, — скатывается к общению барыня-холоп с*чка, считающая себя «элитарной».

Прошло минут десять. Двоица, думаю, ушла. Но я примёрзла конкретно. Сил проверить нема.

Экран ожил, когда я уже не чаяла.

«Ева, ты где?».

«Сижу в беседке» — печатаю Марку задубевшими пальцами.

«У кустов которая?»

"Наверное. Погоди. Есть другая?"

— Наверное, — заставляет весёлый голос вздрогнуть.

Поднимаю глаза. Марк. Живёхонький, здоровёхонький. Стоит улыбается чему-то. Видать потому что в парке[9] поэтому улыбается.

Тепло же. Чего не улыбаться?

— Что?

— Ты на воробушка, сидящего на жёрдочке, похожа. Забавно, — забрав телефон, мажор кладёт шуршащий пакет мне на колени.

Берёт мою ладонь в тёплые свои (отопление что ли у мажоров по крови гоняется? Чего руки такие горячие?), начинает её быстро растирать. Потом "хоба", в перчатку.

Затем вторую «прогрел» и в другую "тепляшку".

Я офигеваю от уровня заботы, Марк потянувшись, достаёт из пакета квадратики какие-то. Надорвав упаковку, под вялое возмущение, он снимает мои кроссовки. Пришлёпывает на каждую стопу по квадрату. Засовывает мои ступни обратно. Даже шнурочки завязывает. И когда тельце в пуховик-пальто закутали, ноги уже «грелись» на ура.

Завершающим штрихом было водружение шапки..

Потянув меня, куклу одетую, вверх Герц осмотрел с ног до головы.

— Чего? — не понимаю его смешок.

— С пальто размерчиком прогадал. И щёки твои красные. Петрушку напоминаешь… — под возмущенным взглядом, Марк осекается.

— Неважно. Главное, тебе удобно?

— Ага, — киваю.

— Отлично. Тогда, пойдём, — хватая за миленькую розовую перчатку, тащит он к выходу из беседки.

Переставляю ноги за ним, но сама размышляю. Спросить или не надо?

Ладно, спрошу.

— Марк, — собравшись, зову.

— А?

— Чем вам не угодил мой отец? Что за непонятная реакция у вас с Романовым? — парень каменеет. Поворачивается ко мне.

— Не поверю, что ты не знаешь о его…работе.

— Знаю, — удивлённо киваю.

— И тебя она не смущает?

— Что должно смущать в делах с недвижимостью?! Он ведь бизнесмен. Даже инет подтверждает…

— Ева, — снисходительно прерывает трескотню Герц.

— Твой отец владеет сетью клубов.

— И чего? Что плохого в клубах? Не понимаю. Почему вы с Романовым реагировали на него, как на самого худшего человека в мире? Клубы и клубы, — пожимаю плечами, действительно не понимая.