— И при всём при том, кто его родители и чем они зарабатывают — неизвестно, — интригует ватруша.

— Так раз неизвестно, нужно выяснить, — улыбаюсь, начиная продумывать ходы, как это можно сделать.

— Думаешь не пытались?

— Так это они. А это я, — самоуверенно заявляю.

— Ев, я тебя умоляю, — закатывает глаза хлебобулочная.

— Колосова…с нами на потоке учится. У неё отец в правительстве работает. Так и он не смог ничего узнать про Романова.

— Совсем? — восклицание сдержать не удаётся.

— Что нам известно, то и узнал. Фамилия, имя, дата рождения, но Романов и так этого не скрывает. Как и то, что в Р.Э.У учится. А дальше ни-че-го.

— Постой, — сжимаю пальцами виски, занывшим от напряженных дум.

— Но он ведь должен был до этого где-то учиться. Аттестаты там, как Е.Г.Э сдал? На одном Ф.И.О. с датой рождения, не уедешь.

— Должен. Но ему по барабану. Как в той поговорке. Всем кому он должен, он их прощает.

— Не знаю, что и сказать. О не может быть связан с криминалом?

— Может, — улыбается слегонца издевательски Эми.

Орёт звонок.

— Чёрт возьми, — подрывается соседка с лавочки.

— Мы опоздали. Полина Викторовна нас убьёт. Побежали, — хватает сумасшедшая ватрушка за руку.

Делаю то, что никогда в жизни не делала. А именно — подскочив вверх, покрепче стискиваю лямку сумки. И несусь «волосы назад» на пару по макроэкономике.

— П-п-ро…прос… — врываемся мы, чуть не протараня лбами дверь.

Вовремя, слава богу, затормозили и синхронно толкнули её тяжёлую.

Но после этого я вообще похоже отошла в мир иной. Уперев руки в колени, тяжело дышу, язык набок, сердце вон в коридор ускакало.

Ватрушкина же, так легко как я, не сдаётся, хотя и по виду кажется не воздух втягивает, а лишь тяжело надсадно хрипит. Но всё же, так очевидно как я, не помирает. И на извинения вон ещё силы есть.

Разгибаюсь, под круглые как два блюдца глаза Холодковой и насмешливые Романова.

Подмигиваю нахально первой, на второго не реагирую.

Ну, и что, что на мне — его куртка?!

По своей же вине, пришлось ему её отдать. Не хватал бы, что не нужно — то бишь руку мою. И остались бы каждый при своих шмотках.

Да и чего так таращится?!

Не раздеваться же мне, под недовольным прищуром пожилой преподавательницы. И гордо бросив вещичку в красивую, но такую вредную рожу мерзавца, прошествовать на задние парты, тряся двумя(похоже своими единственными и главными)козырями.

— Садитесь уже. Не отвлекайте группу, — недовольно дозволяет Полина Викторовна. И мы тихонько (Эми, правда, ещё явно еле сдержалась, чтобы поклон преподши не отвесить) идём на уже полюбившиеся последние места.

— Фу-у-у-ух, — выдыхает Ватрушкина, когда мы усаживаемся. И чему-то радостно скалиться.

— Представляешь, если бы пропустили начало. Сегодня такая тема важная, — открывает тетрадку девчонка, уже держа ручку как нож наготове.

Закатываю глаза. Ботан и в Африке ботан.

И тут Романов КАК повернётся ко мне. Я аж вздрогнула. Ирод.

Сколько пугать то будет?!

Ему это весело что ли?

Развлекается так?

Парень поведя бровями, на языке жестов(махание руками так и выглядело)что-то пытается мне показать.

Я не понимаю и всё тут. Хоть тресни. Но мажор не сдаётся. Замучившись трясти руками, хватает Холодкову…её просто потому что поблизости сидела. И похоже лишь с ней, не боясь последствий, он мог так себя вести.

Так вот. Хватает Холодцову за её жакет и притягивает к себе. Илонка вся аж заалела, от близкого нахождения к ней желанного, но уже недоступного тела. Но была жестоко(опять)обломана.

Рома за лацкан отогнув ее жакет, показывает мне пальцем на карман. И угадайте что?!

Конечно, я опять не понимаю. Тут уж король, не сдержавшись, бьёт себе ладонью по лбу, отпуская бывшую, чего-то в гневе находящуюся. И отвернувшись, сосредоточивается на паре, больше пенок никаких не выкидывая.

Глумливо ухмыльнувшись, пожимаю плечами. Ну, что поделать?!

Не понимаю я язык д*билов. Он когда говорил то, одни вопросы возникали. А тут вообще обет молчания решил принять. Или…в кродила поиграть. Бог его знает. Хотя в случае Романова, скорее дьявол.

Романов всё-таки не оставляет меня без внимания. Подходит ко мне после пары. Она у нас предпоследняя, не знаю чего он ещё час, не мог просто наслаждаться видом стен и меня не трогать.

Как и умудрилась то я влипнуть в это, в какой раз уже, приходит мысль.

Мне неуютно даже когда он сам обращает на меня внимание. В моём живом воображении, как будто туча нависла. И вот-вот должна в в меня молнией запульнуть. Мне же ещё суровую её…тьфу…его в себя влюблять.

И какой выход?!

Может убежать далеко-далеко?!

Да-а не. Не выход. Кто мне даст?!

Отец быстро отловит, спишет такое поведение на психоз и отправит не в рехаб. Не в рехаб.

В этом случае попаду в психушку. Ведь ходить добровольно к психологу и, с серьёзным лицом, слушать, что он будет мне втирать, уверенна не стану.

Значит, с широкой руки отца, придётся, через мягкие стеночки, с «Наполеоном» и «Пастернаком» дискутировать.

— Телефон! — требует наглый, протягивая ко мне ладонь.

Огляделась.

Конечно, все опять зырят. Что девушки, что парни. Быстро же все передумали уходить.

Даже Холодцова осталась и открыто, пока Романов не видит, снимает нас для своей группы.

Один друг товарища напротив, уткнулся в телефон и что-то сосредоточенно печатает, не глядя на нас. Похоже просто ждёт.

Как в школе все девочки терпеливо топчутся на месте, когда подружка закончит собирать в рюкзак вещички. И можно будет вместе пойти в столовку.

— Какой телефон, нехристь? Не дам я тебе телефон, — грубо отбриваю.

И тут же прикусываю язык. Молчи, дура. Это так ты добиваешься его расположения?!

— МОЙ телефон, — спокойно уточнят мажор, никак не реагируя на грубость прозвучавшую.

— Он в правом кармане лежит.

Краснея от стыда, шлёпаю ладонью по карману.

— Если с твоей стороны — то левый, — уточняет Романов, так же с лицом-кирпичом, когда я ничего не найдя, возмущённо вскидываюсь.

Вытягиваю, наконец, дурацкий айфон и отдаю. Романов забрав, благодарит. И под беззвучное ржание Холодцовой-гадины, уходит, кивнул своему другу. Тот, с лёгкой заминкой, поднимается. И следующим покидает аудиторию, на ходу печатая дальше.

После того, как за ними хлопнула дверь. Все оставшиеся тут же стали собираться, шуршать тетрадями, вжикать молнией рюкзаков. При этом не забывали, конечно, перешептываться, тихо обсуждая произошедшее. Через минуту никого не осталось.

Кроме меня, Эми, тихо сидевшей рядом, и Холодковой, сидевшей, к моему великому сожалению, не тихо.

— Молодца, ромашка полевая. Так держать. Таким путём и дальше иди. И скоро мы все полюбуемся на твои трусишки и прыщики-грудишки.

— Слушай, завали ты, а?! По своим укусам комара судишь? — жирно намекаю на её «мячики для пинг-понга».

Илона гордо и независимо (как ей могло показаться) фыркает, выражает этим, своё отношение к моей реплике. И встав, тоже уходит.

А я же подождав для верности, чтобы не опозориться ещё больше. Опускаю голову на парту и пару раз бьюсь лбом о дерево.

Ни капельки не помогло. Вот совсем.

— Странно, да? — задумчиво говорит Эми, пока я умираю, страдаю и хочу открутить голову Холодковой.

— Что «странно»? — отлепляюсь от парты.

— Романов же мог подойти к тебе в коридоре. Отвести в сторонку и, без лишних глаз, забрать телефон. Зачем он сделал это так демонстративно?

— Знаешь ты права. Зачем?

В аудиторию вошёл высокий статный мужчина. И нагло прервал наши сосредоточенные гляделки друг на друга. Видимо, так ответственно сосредоточились, чтобы не пропустить, если гениальная мысль к кому явится.

— Ой.

— Что «ой»?

— Это препод по математике. Пошли быстрее, у нас следующая пара на третьем этаже, — подскакивает соседка.