— А? — моргает девушка.

И, наконец-то, прекращает жутко лыбится.

Ты-ды-нь.

Сигнал смс выводит всех из ступора.

Удивительно, как я снова на те-же грабли наступаю.

Откуда знать, вдруг Эми — одна из подружек Холодковой.

Объяснило бы её сообщение, через Ватрушкину переданное.

— Что случилось? — замечаю, что Марк поморщившись, достаёт айфон из заднего кармана джинс.

Прочитав смску, ничего не объясняет, но становится ещё сильнее похож на последователя культа.

Хмурый. Брюнетистый. В чёрном. С этими кольцами, браслетами.

Вылитый сектант.

Цепь с пентаграммой — на шею, тени чёрные — на веки и под глаза, плащ до пят — не отличить будет.

— Ев, потом тебе расскажу всё. Обязательно. Сейчас дела появились, — устало улыбается.

Заглядываю через его плечо. Любопытно, что пишут же. Но получаю щелчок по носу и обрыбиваюсь.

— Ай. Ну, чего ты? — обиженно потираю нос.

— Больно? — гад молниеносно прекращает прикалываться и подходит ближе.

— Конечно больно, — отыгрываю на все двести.

Жаль плакать не умею, так и разрыдалась бы.

— Прости, — тихо говорит, с огромным раскаянием разглядывая мой нос, стыдящийся хозяйку из-за бредовой лжи.

Ей-богу Марк, как будто случайно врезал кулаком, настолько распереживалась

— Мне казалось, щелкнул близко, но не касаясь. Возможно, находясь, в этом состоянии, мог задеть.

— Каком состоянии? — почему-то тоже шепчу.

— Неважно, — получаю невесомый чмок в нос.

Лицо вытягивается непроизвольно. А Марк отстранившись, весело заявляет:

— Всё. Пошептал на нос твой заговор. Теперь болеть не будет, — закусываю губу, чтобы не улыбнуться.

— Иди быстрей. На улице холодно, замёрзнешь, — кивает на универ.

И сам то стоит. Продувается.

— Хорошо, — соглашаюсь, но не иду. А расстёгиваю на себе его пуховик.

— Ева, — рычит, когда силком впихиваю в руки куртку.

— Что, Ева? Будет мотивация, не обмануть и правда прийти, — пожимаю плечами, заглядывая в злые глаза.

— Вспомнишь, что я пойду по холодным-холодным улочкам. Простужусь, заболею. И сразу мотивации прибавится, прийти, рассказать, — открыто манипулирую.

Марк понимает это и осуждающее качает головой.

Что поделать, узнать причину странного поведения как-то надо. Ничего лучше манипуляций пока не придумали. Так что…

— Всё. Бежим, ватруш, — сбросив с себя гипнотический эффект зелёных глаз, срываюсь к зданию вместе с соседкой послушной, оставляя Герца позади.

Звездец звездецкий холодрыга какая.

Подпрыгиваю в холле, как будто меня пчела ужалила.

— Чего ты, Ев? — не понимает Ватрушкина.

— Холодно. Согреваюсь, — продолжаю скакать.

— Зачем тогда куртку отдавала? — протягивая девушка один из стаканчиков.

— Кто бы мне самой сказал, — закончив отстукивать чечётку зубами, прекращаю и прыгать.

Забираю бурду неизвестную, бесстрашно отпиваю.

— Вкусно, но он тёплый, — отдаю обратно.

— Так чего ты хотела? Мы на улице минут десять стояли. Остынет хочешь ты этого или нет, — обиженно забирает соседка стаканчик.

Наблюдаю за тем, как она стаканчики бережно «убаюкиваются». Доходит. Чтоб меня чёрт за ногу дёрнул.

Как до утки допёрло. На двадцать пятые сутки.

— Ватруш. Только не говори, что тебе Романов нравится. Пожалуйста, — жалостливо прошу и так зная — нравится.

— Не нравится, — предсказуемо вскрикивает, качая голой, и стаканчики крепче сжимает.

— Давай тогда выбросим кофе? Остыл же! — делаю шаг к ней.

— Нет, — как заголосит истерично, заставляя парочку подружек, подходящих мимо, обернуться.

— Ва-а-атруш.

— Не отдам, — поворачивается ко мне чуть боком, чтобы я не смогла забрать стаканы.

Ё-ё-ё-ё.

Грустно хмыкаю.

Такое проявление чувств — даже не влюбленность. Хуже. Она такая же, какой я когда-то была.

Одержимая.

А настолько превосходно скрывала. Я искренне верила, что Эми под чары Романова не попала и не попадёт.

Прикрываю глаза ладонь, сдерживая вопль досады.

— Ев, ты не говори никому, — сдаётся дурочка.

Убираю руку от лица и смотрю на неё.

Поникнув, опустила голову. По щекам, капля за каплей, льются слезы.

Покачав головой, подхожу к ней, вытаскиваю из подставки салфетки. Промакиваю мокрые щёки.

— Я не расскажу. Веришь? — поднимает глаза.

— Верю. Тебе — верю.

— Но проблему надо решать.

— Как? — с надеждой тянет.

— Не знаю. Но придумаю. Всё. Пойдём, — тяну запутавшуюся девчонку в раздевалку.

— Ев, ты помнишь, что сегодня вечеринка? — снимая пуховик-пальто, осторожно начинает.

Мне снимать нечего. Так что просто жду, и держу злосчастные стаканчики. Сколько не уговаривала — не дала выкинуть их.

— Что за вечеринка? — просматриваю второй рукой мессенджер.

Сама вспоминала%, наткнувшись на переписку.

— Ты про Холодцовскую вечеринку, где она якобы расскажет, мне методы «влюбления» Романова?! — получаю кивок.

Фырк сдержать не выходит.

— Забавно, конечно. Самой то чего ими не воспользоваться?! Или сапожник без сапог?!

Открываю беседу.

— Так чего она с тобой однажды сделала? — не вижу продолжения.

— Что?

Долистав до самого низа, чтобы проверить ещё раз — может не прогрузилось. Но нет, удостоверяюсь, продолжение не написано.

— Вот, — приходиться показывать Эми ею же написанное, чтобы вспомнила.

— А, — хмуро кивает.

— Это долгая история.

— Время есть. Рассказывай.

— Ну, хорошо, — глубоко вздыхает Эми.

— Короче, я тогда тоже новенькой была, — закусив губу, задумчиво начинает.

— Но не такой, как ты.

— Какой "такой"?

— Бойкой. Храброй, — непосредственно льстит самолюбию сдобная прелесть.

— Наивная такая была. Холодкова воспользовалась этим, тоже пригласила меня на вечеринку. Ты права насчёт того, что она фильмов пересмотрела, — печально хмыкает.

— Была у неё вечеринка очередная. Но не маскарадная, как сегодня. У бассейнов. Я не знала. Пришла без купальника. Дома был, но скромный. Похоже поэтому Илона не сказала. Если бы я его захватила, всё иначе сложилось. Не в её пользу. Но, Ев, ты можешь подумать, что я сама сглупила. Признаю, да. Глупая. Но Холодкова казалось милой тогда.

Не веря, приподнимаю бровь.

— Да. У неё не имелось всеобщей популярности, что сейчас. Но гадиной была такой же. Скрытая гадина. Потому я не ждала от неё подлянки.

— Эми, не хочешь, не рассказывай.

Ужасаюсь её бледности.

— Я расскажу, расскажу. Ты должна знать, — вдох поглубже и девочка продолжает:

— До вечеринки, я не знала, что она с Романовым встречается. А он мне, когда я перевелась в их группу, сразу понравился. Сложилась так. Я споткнулась, заходя в аудиторию. Он поддержал, помог. Прямо, как в кино, Ев. Ну, и на следующий день, я принесла ему печенье, чтобы отблагодарить. Сама пекла. Написала на них: "Давай сходим на свидание?" На каждом. Знаешь…дура такая, — вытирает новую порцию слез Эми, а у меня сердце кровью обливается.

— Он вежливо сказал, что мы, ну…разные. Сказал, чтобы забрала печенье. Я забрала. Мой позор вся группа видела. Холодкова — тоже.

— Что было дальше? — тихо говорю.

— Вечеринка была в её доме. Когда я ляпнула насчёт купальника, Холодкова безмятежно улыбнулась. Попросила подождать и убежала зачем-то в свою комнату. Я, дура дурой, послушалась, стояла болванчиком, ждала. Не долго пришлось. Вот она спустилась. В руках нечто в новой, запечатанной упаковке. Ужасно развратное, как я поняла чуть позже. Даже с её колокольни, было понятно, что предложенное — вверх пошлости. Сама она была в менее открытом чем мой-не мой купальник.

Ватрушкина повесила куртку на крючок, мне вешать было нечего, и мы направились на первую пару.

Можно было самой конечно повисеть, поболтаться.

Но горгонка-Илонка не прокачала свой скил[8] ведьмы настолько, чтобы заставить меня это сделать. Так что пока выпиливаться не хочется — живём.