– Это синяк. Не бойся. Морской горячкой можно заболеть, только если долго питаться мясом авольдастов.

Тьег выпучил глаза:

– Как? Разве ж можно их есть? Они же…

Он не договорил, но все читалось по его лицу. «Они же разумны».

– Некоторые, как видишь, жрут, – задумчиво протянул Эльбрено. – Говорят, пошло с Андинго. Там сожрать человека – все равно, что проявить уважение.

Асавин посмеялся над тем, как скорчился мальчишка. По большей части мифы про Андинго были страшными сказками ветеранов южных походов, но Эльбрено знал как минимум одного человека оттуда, который точно не отказывал себе в употреблении человеческой плоти.

– Говорят, мясо авольдастов заставляет навсегда забыть о цинге11 и пеллагре12, позволяет пить морскую воду вместо пресной, лечит многие болезни и… вроде бы… наделяет невиданной мужской силой. Только вот быстро вызывает привыкание, а затем и безумие.

Тьег скорчился еще сильнее. Ей-богу, словно засунул в рот лягушку.

– Это отвратительно, – наконец, выдавил он.

– Ты еще морского ежа не пробовал.

– Нет, – помотал головой Тьег. – Отвратительно, что кто-то может есть их, только чтобы…

Он не договорил. «Ишь ты, какой чувствительный», – подумал Асавин.

– Империя ведь воевала с акулами. Разве ты не должен ненавидеть их?

Тьег помрачнел. Словно грозовая туча набежала в погожий летний день.

– А разве в ненависти есть смысл? Разве это вернет погибших и отстроит города?

«Глупый мальчишка!» – подумал Асавин.

– Мы заболтались. Я раздобуду тебе одежду, а после мы найдем тебе жилье получше.

Спускаясь на первый этаж в сопровождении двух внезапных друзей, Асавин опешил, увидев внизу капитана стражи Медного порта, Иноло Легату. К счастью, мужчина стоял к нему боком и увлеченно ворковал с Уной. Рыжая вела себя с ним исключительно любезно. Еще чуть-чуть, и им стоило бы снять номер. Асавин думал, как бы не попасться на глаза Легате. Этот человек имел на него острый зуб, а тут еще рубиец с оранганцем за спиной, как исключительный повод для ареста. Асавин опасался, что, несмотря на ранний час, капитан захочет задержаться и снять номерок, чтобы покувыркаться, но тот быстро ушел.

– А ты можешь быть любезной, если захочешь, – с улыбкой произнес Асавин, спустившись к стойке, когда капитан удалился. – Вот видишь, это совсем не больно.

– Дался мне этот любитель пирогов с чесноком. Я беспокоилась, что он увидит Курта. – Она перевела взгляд на Тьега. – Мне жаль, но вам пора съезжать. Неприятности не нужны ни мне, ни вам.

– Уверяю, мы съедем до вечера, – заверил ее рубиец.

– Ты знала, что он… Но почему не… – начал было Асавин, но Уна нетерпеливо махнула рукой.

– Тьег и Курт мне нравятся, что редкость в таком гадюшнике, как этот город, – ответила она, вновь погрузившись в перелистывание страниц амбарной книги. – Но если вы по какой-либо причине не уберетесь к вечеру, задницы ваши я больше прикрывать не стану. Усекли?

Асавин быстро натянул улыбку, махнул рукой парням и выскользнул из «Негодницы», а в голове у него словно рассыпался песок для варки ильфедры. «Дерзкая красавица Уна, с волосами, поцелованными Эвуллой… – думал он, скользя по переулкам. – Кто же ты такая? Ты не из Ильфесы, Уна, и, готов поклясться, даже не с полуострова, но появилась ровно тогда, когда… Как ты узнала?». Он прижался спиной к стене и прикрыл глаза: «Нет, неверный вопрос… Кто и зачем послал тебя играть дочку Адира, моя милая красавица?».

Скрываясь в тени, став невидимым, серым и холодным, словно стены вокруг, Мышка следил за оживленной улицей в районе Стали. В кузницах стоял звон, запах дыма и угля пропитал раскаленный воздух. Пестрая толпа энергично текла вдоль улицы, просачиваясь между мастерскими, бурлила и клокотала, словно кровь из рассеченной артерии. Вот разодетые купеческие сынки в модных нынче цветах золота и благородного пурпура выбирали новые шпаги. Эфесы легко скользили в ладонь – холодные, гладкие. В проулке черный, как уголь, нищий поджимал разбитую ногу, весь в обрывках Кехет знает откуда взятой мантии алхимика. Женщина с туго сплетенными волосами, в которых поблескивал жемчуг, скучающе слушала разглагольствования грузного господина с поясом, украшенным гранатами. Звонко кричали зазывалы, тут же подковывали огромного коня. Грохот, жара, суматоха. Живая стихия города. Золотые глаза сфокусировались на белом жеребце, который, словно корабль, курсировал по дороге, заставляя толпу расступаться. Улыбки и поклоны, у кого искренние, у кого полные ненависти и страха. Протектор.

Спина его добычи, скрытая спадающими складками плаща, была прямой и твердой подобно стальному древку булавы. Следить за ним проще, чем за любым купцом или дворянином. Рыцарь словно соткан из убеждений, камня, холодного железа и оголенной белой кости. Мышке понравился этот образ, перекатывающийся на языке, словно кусочек сахара. Накинув капюшон пониже, чтобы серое лицо полностью утонуло в тени, он скользнул в переулок. Одним легким движением перемахнул через нищего в мантии, который ничего не заметил, увлеченный своей почерневшей ногой. Мышка прокрался из одного переулка в другой и вновь нашел глазами белую лошадь, остановившуюся на коновязи у здания гильдии Алхимиков. Что могло понадобиться протектору у этих книжных червей?

Он уже три дня умирал от скуки, занимаясь этой глупой слежкой. Лучше бы ему поручили проникнуть в архив Протектората. Мышка подобрался поближе к дворцу алхимиков. Сев в проулке, он и сам притворился нищим, ссутулившись над землей. Благо, потертая серая хламида, в которой утопало его тело, легко отводила от него любопытные взгляды. Искоса блестя золотыми глазами из-под капюшона, он с интересом отметил количество чумазой босой мелюзги, шныряющей вдоль улицы. Необычно для района Стали. Хоть густая толпа и хорошее подспорье для маленьких карманников, а холеные господа под завязку набиты золотом, Мышка хорошо знал, что малышня предпочитала орудовать вокруг Арены, рынков или на площадях Певчих Птиц, где народ был куда расслабленней.

Поглядев, как один из них наклонился почесать тощую чумазую коленку, Мышка невольно подумал о себе. Воспоминания о детстве были туманными и далекими, словно из прошлой жизни. Жара, голод, жажда, боль в ссадинах и ушибах, огромные-огромные люди. Вкус плесени и гнилья на губах с примесями рвоты и засохшей крови. Отчаяние, иссушающее даже самый большой страх. Боль. Много боли. Она оставила длинный глубокий шрам на его шее и навеки превратила голос в шепот ветра и шелест песка. А после – ворота в поглощающем солнце сером камне и сокровенная тайна о том, как люди становятся вакшамари. Долгие вереницы дней тянулись, пока он горел в лихорадке магического бреда. Мышка помнил запах свечей, мела и крови, прикосновения холодной стали к обветренной коже. Соль, боль и жизнь. Множество губ бормотали в тишине. Так Мышка переродился под крылом Кехет.

Сколько ни напрягался, он не мог вспомнить старое имя. Да и было ли оно у него? Была ли семья до Соколиной Башни? Мышка иногда задумывался об этом и неизбежно приходил к выводу, что это неважно. В пахнущей кровью темноте его нарекли Серым Мышеловом, в честь маленького полевого сокола, которого он выследил и убил согласно ритуалу. Имя быстро стало коротким, словно собачья кличка. Мышка, мальчик на побегушках. Ничего, рано или поздно его кожа покроется золотыми узорами. Времени впереди еще много, а терпения у Мышки было, что у змеи, не в пример многим.

– П-шел отсюда, доходяга, – рявкнуло над головой.

Солнце скрыла массивная тень, и Мышку обдало запахом чеснока и перегара. Стражник. Они внимательно следили за районом Стали и выпроваживали попрошаек куда подальше. Вот и беспризорная мелочь уже куда-то испарилась. Вряд ли вернутся. Здесь, с такой охраной, нужно быть профи.