— И ты ошибаешься. В фашистской Германии этих «педерастов» ссылали в концлагеря.

Володя удивленно выгнул бровь:

— Откуда ты это знаешь?

— Я еврей всё-таки, про концлагеря немного наслышан.

— Ладно. Но достоверно об этом всё равно ничего неизвестно. Даже книг в СССР о таком нет нигде. Только заметка в медицинском справочнике, что это — психическое, и статья в Уголовном кодексе.

— И? — Юрка не мог поверить в реальность происходящего. Он чувствовал какой-то подвох. Что это с Володей? Он позвал его среди ночи и просто вывалил все это разом. Он не задавал вопросов, не советовался, не делился переживаниями, а утверждал. Зачем? Чтобы образумить Юрку? «Статья в Уголовном кодексе» — зачем эта статья им двоим сейчас? Юрка потряс головой и выдал Володе единственный хотя бы относительно здравый вывод: — Ты думаешь, что Маша рассказала кому-то и тебя отправят за это в тюрьму?

— Нет, не думаю, это ведь ещё надо доказать. Да и тюрьмы я не боюсь, я за семью боюсь, понимаешь? И поэтому решил… Я, как приеду… я заставлю себя рассказать обо всём родителям, чтобы они помогли найти доктора, который это вылечит.

Стены будто покрылись инеем и засверкали, ослепив Юрку в полнейшей темноте. Иней пополз по полу и коснулся его ног.

— И ты хочешь лечиться? — прошептал Юрка. — Где, как? Если психическое, то тебя же в дурдом положат!

— Ну и пусть кладут, лишь бы помогли. Я много времени потратил и немного узнал о том, как это лечат. И ничего страшного в этом нет. Просто показывают фотографии мужчин… ну, вроде тех, что ты видел в журнале… и колют рвотное. Это повторяют много раз, и в результате должен выработаться рвотный рефлекс. Но меня не это заинтересовало — там проводят сеансы гипноза! Могут внушить интерес к девушкам и с помощью него же могут заставить забыть об этих чувствах.

Блестящая ледяная корка поползла по коленям, схватила живот и грудь.

— С ума сошёл? Ты собираешься в одной палате с психопатами лежать? Ты же нормальный, а с ними ты на самом деле с ума сойдёшь!

— Я не нормальный! Я хочу избавиться от этого раз и навсегда, мне это мешает! Мне это жить не даёт, Юра! Я хочу всё забыть.

— Ты хочешь забыть… меня?! Вот так вот просто выбросить из головы и всё?!

— Не просто, Юр…

— Ах ты… да ты… Друг, да? Предашь меня, да? Я… я вообще не понимаю, что происходит. Почему ты говоришь мне всё это? Чтобы я отстал?

Юрка вскочил на ноги и потопал к дверному проёму, но Володя бросился за ним и схватил за руку:

— Подожди! Юр, ну пойми же ты, всё очень серьёзно, так серьёзно… Я ведь даже тебе врал, Юра, прямо в глаза! Не могу больше. Ты, наверное, уйдёшь, как узнаешь правду, но, пожалуйста, хотя бы дослушай до конца.

Юрка замер на месте — «я ведь даже тебе врал». Он не раз чувствовал между ними не то чтобы ложь, а некую завесу недомолвок. Того, что не давало им стать ещё ближе, о чём Володя знал, но не говорил Юрке. Или говорил, но не всё. Решение уйти было импульсивным. Юрка не хотел уходить, но и остаться был не в силах, и долго решался, выслушать ли, боялся — вдруг станет ещё больнее, вдруг он пожалеет о том, что завеса падет.

Пока Юрка решался, Володя, откашлявшись, начал шёпотом:

— Ты правильно говорил, никакой ты мне не друг. Мы только встретились с тобой, и всё так завертелось, что я даже не понял, когда именно это произошло. — Вдруг его голос сел. В такой кромешной темноте Володя никак не мог разглядеть Юркиного лица, но, видимо, не желая даже смотреть в его сторону, отвернулся и произнёс чётко и громко: — Я влюбился в тебя.

Услышанное ввело Юрку в ступор. Полное эмоциональное отупение сковало и мысли, и чувства. Он хорошо расслышал и понял его слова, но уложить их в голове не получалось — как это влюбился?

Вдруг иней стал таять. Потеплело сначала внутри, а потом снаружи. А Володя сипло продолжал, и с каждым словом его шёпот становился жарче:

— Так в девушек надо влюбляться, как я влюбился в тебя! И всё это время хотел от тебя того, чего нормальный хотел бы от девушки: нежностей всяких, объятий, поцелуев и… прочего. Я — опасный человек! Я сам для себя опасен, но для тебя — особенно!

«Прочего…» Юрка тоже фантазировал об этом «прочем». Но он считал, что эти вопросы никого, кроме самого Юрки, не касаются, ведь это только его тело, а значит, проблема тоже только его. К тому же, как её решить, Юрка знал. И Володя вроде бы был совершенно к этому непричастен. Да, он — объект желаний, но это вовсе не значило, что Юрка станет их воплощать. Конечно, он давно знал, что «прочим» можно заниматься просто так, для удовольствия. После журнала он догадался, что этим можно заниматься не только традиционно. А позже сообразил, что это возможно не только с девушками. Но чтобы это касалось их с Володей, чтобы они могли этим заниматься? Нет, это лишнее. Юрка и сам мог справиться со своими проблемами. По правде говоря, он это и проблемой-то не считал!

А Володя считал и, видимо, сам справиться не мог. Он так отчаялся, что был готов пойти даже к врачу, лишь бы забыть. Забыть всё, а значит, и Юрку тоже. Но Юрка не мог этого допустить! Володя очень боялся своих желаний. Но не потому ли, что жаждал их воплощения? Не потому ли высказал Юрке всё это, что подсознательно хотел, чтобы Юрка сам подтолкнул его к этому? Чтобы Юрка убедил его, что, в сущности, в «прочем» нет ничего опасного? И что, скорее всего, наоборот — это счастье, доверить себя тому, кто любит?

Наконец Юрка пришёл в себя. Брови поползли на лоб — Володя влюбился! Тяжёлые мысли исчезли, будто их и не было. Володя влюбился! Разве во всём мире есть что-нибудь важнее этого? Нет! Будущее, страхи, ненормальность — всё это ерунда, они ничего не значат и ничего не стоят, если он влюбился. Для «нормального», по его мнению, человека это было бы абсурдом, но Юрке стало так радостно и так захотелось смеяться, что он не выдержал. Хохотнул и силой развернул Володю к себе лицом, толкнул на лежанку из газет и прыгнул на него сверху:

— Чой-то я должен тебя бояться? Что ты мне сделаешь — заобнимаешь до смерти? Да пожалуйста, обнимай сколько угодно.

— Дело не в том, что сделаю — ничего я тебе не сделаю, — дело в том, что хочу сделать. Как маньяк какой-то…

Плохой из Володи вышел маньяк. Невозможно было всерьёз воспринимать угрозы того, кто сидел на полу, безвольно придавленный сверху Юркой.

— И что именно? — Юрка всё понял, но хотел, чтобы Володя признался.

— Это неважно. Всё равно ничего не будет, — но Володя сопротивлялся только на словах, на деле же — не шелохнулся.

— Нет, важно! Скажи мне — что?

— Я не хочу и не буду причинять тебе вред! Юра, ведь это — вред! Это осквернение и кощунство! Я ни за что не…

— Что «это»? Это? — Юрка залез рукой ему под рубашку.

— Юра, не надо!

Володя не выдержал. Грубо схватил Юркину руку и оттолкнул его от себя, потом сел на колени и спрятал лицо в ладонях. А Юрка, окрылённый счастьем — Володя в него влюбился! — отказывался возвращаться на землю. Но вид готового расплакаться Володи остудил его пыл. Юрка попытался взглянуть ему в глаза, но между пальцами смог рассмотреть только нахмуренный лоб.

— Ну зачем ты так, Володь… — он провёл рукой по его волосам, но вместо того, чтобы успокоиться, Володя вздрогнул и разозлился.

— Неужели ты не понимаешь? Неужели не осознаешь, к чему это может привести? Ты не такой, как я. У тебя ещё не всё потеряно! — Володя отнял руки от лица и посмотрел Юрке в глаза. — Юра, обещай, — не для вида, а искренне, дай такую клятву, которую никогда не нарушишь, — обещай, что я останусь у тебя единственным. Обещай, что, как вернёшься домой, возьмёшься за ум и влюбишься в хорошую девушку-музыкантшу. Что не будешь как я. Что ни на одного парня никогда не посмотришь так, как смотришь на меня! Я не хочу, чтобы ты был таким. Это горько и страшно, ты не представляешь, как это страшно!

— Неужели ты так сильно себя ненавидишь? — прошептал в изумлении Юрка.

— Неужели тебе всё равно? Я же больной, я — урод!