А ему-то, Юрке, что было делать — губы сворачивать трубочкой? У электрощитовых он об этом не думал. Но то было вчера — очень-очень давно и не с ним. А сейчас Юрке бы главное — не задохнуться от восторга и не оглохнуть от сердцебиения. Он закрыл глаза и наклонился. Ощутил дыхание уже не на щеке, а ниже.
Но тут крыльцо кинозала скрипнуло.
— Алые звёзды на рельсах горят, трамвай переехал отряд октябрят… — скандировал снаружи Сашка.
Юрка резко отвернулся, неуклюже ударился бровью о дужку Володиных очков, вскочил на ноги и встал позади. Руки у Володи дрогнули, сами собой взметнулись вверх и с грохотом рухнули на клавиши. Какофоничное на все лады «брям-с» разнеслось по залу.
— Фу какой дулацкий стишок! — ответил Олежка Сашке.
Дверь открылась, на пороге толпилась вся малышня из труппы, старших ещё не было. Юрка дышал надрывно, будто только что бежал. А Володя сидел за пианино и, хлопая глазами, непонимающе смотрел то на клавиши, то на вошедших.
— Вы так рано сегодня… время общественных работ ещё не прошло… — пробормотал он севшим голосом.
Юрка внутренне взвыл: «Как хорошо, что ступеньки скрипят!» — но вслух ничего сказать не решился.
Глава 12
От лирики к физике
Юрке вспомнилось вечное вожатское «Дети не должны слоняться и самостоятельно развлекаться!» Вот уж верно! Так верно, что, когда он смотрел на вбегающую в зал малышню, едва не рычал. Но делать было нечего, пришлось заниматься с актерами.
Володя старался не подавать виду, что пару минут назад между ними чуть не произошло нечто особенное. Юрка же искал любой возможности остаться с ним хоть на минутку и всю репетицию был как на иголках. Нервно ходил туда-сюда между рядами кресел, потому что усидеть на одном месте просто не мог, то и дело поглядывал в сторону Володи и ловил ответные взгляды. Вечно строгий худрук растерял свою строгость и казался немного рассеянным.
В самый разгар репетиции ступенька у входа скрипнула, в кинозал зашли ещё двое. Первым их заметил Олежка — драматично глядя вдаль, он зачитывал пафосный монолог, как запнулся на полуслове.
— Гхм… — поздоровался Пал Саныч.
— Здрасьте, Павел Александрович, — не отрываясь от своих дел, ответили дети.
— Ой. — Следом за директором вошла Ольга Леонидовна. Что-то черкнула в блокноте, пробормотала одними губами: «Починить лестницу» — и только затем поздоровалась со всеми во весь голос: — Здравствуйте, ребята!
Хором поздоровались и с ней. Воспитательница направилась к Володе, к ним немедля присоединился и Юрка.
— Пришла вот посмотреть, как у вас тут дела продвигаются. Послезавтра день рождения «Ласточки», спектакль должен быть полностью готов.
Володя задумался.
— Даже не знаю, — ответил он извиняющимся тоном. — Мы стараемся, но материала много, а времени мало. Да и декорации ещё…
— Гхм! — возмутился Пал Саныч.
— Володя! — перебила Ольга Леонидовна. — Я не спрашиваю, будет ли готово, мне нужно, чтобы всё уже было готово! Ладно, показывайте, что есть, а там посмотрим.
Начался прогон. Ольга Леонидовна мерила актёров холодным взглядом, молча отмечала что-то в блокноте и то и дело закатывала глаза. Наблюдая её реакцию, Юрка к своему огорчению понимал, что дела их не очень-то хороши. Он присутствовал на каждой репетиции и следил за тем, как ставится спектакль. Вроде и малышня уже выучила свои слова, и Маша медленно, но уверенно играла — кстати, «Колыбельной» даже не касаясь, — и ПУКи не отставали, но всё ещё было слишком сыро. Некоторые сцены так и вовсе прогонялись каких-нибудь пару раз. А декорации! Пусть декораций в спектакле предполагалось не очень много, но некоторые из них нужно было рисовать с нуля, и всё это только в планах!
Конечно же, Ольга Леонидовна и Пал Саныч остались недовольны. Юрка знал их обоих уже целых шесть смен и, как ни старался, не смог вспомнить, когда они хоть чем-то были довольны. Но самое страшное другое: Ольга Леонидовна была недовольна Портновой.
— Настёна, ты ведь знаешь историю своей героини?
— Гхм… Что за вопрос, Ольга Леонидовна? — вмешался директор. — Она не может её не знать.
Дети согласно кивнули — ответ на этот вопрос был очевиден, все знали истории каждого пионера-героя наизусть.
— Конечно, — подтвердила и Настя, — я даже учусь в классе её имени.
— Тогда ты должна помнить, что до войны Зина была обычной советской девочкой. Но ты играешь её как былинного богатыря, а ведь она — реальный человек, у неё родственники до сих пор живы. Зина не родилась героем, она им стала, и твоя задача — показать это становление, а не заявлять с ходу: «Я — герой и точка, не плачу, не боюсь».
— Ольга Леонидовна, давайте пересмотрим сценарий? — вклинился Володя, видя, что бедная Настя уже дрожит. — Выделите реплики, которые не нравятся, мы с Коневым перепишем.
— Со сценарием всё в порядке, это Настя играет не так.
Настя побледнела, на глаза мигом навернулись слезы. Заметив это, Ольга Леонидовна сменила гнев на милость.
— Настена, не расстраивайся, всё получится, ты просто представь саму себя в таких обстоятельствах. Допустим, так: ты — Зина, ты чуточку старше, чем есть сейчас, тебе пятнадцать. Ты добрая и весёлая, любишь учиться, но, как все дети, больше всего ты обожаешь играть и развлекаться. Вместе с подружками выдумываешь что-нибудь интересное: то стенгазету затеешь, то танцевальный кружок организуешь, ведь ты отлично танцуешь, то малышам кукольные спектакли показываешь…
Тут вклинился Юрка, по-мужски похлопал удручённую Настю по плечу — она пошатнулась — и заверил:
— Настя на самом деле такая и есть.
Настя деланно улыбнулась, а Ольга Леонидовна будто не видела и не слышала, она продолжала гнуть свою линию:
— В Ленинграде твой дом, там друзья, семья и школа, а в Оболь ты приехала вместе с сестренкой Галей к бабушке на каникулы.
— А тут началась война! — исклеенный пластырями, как телефонный столб объявлениями, Сашка вскочил на сцену, заверещал и замахал руками. — Обстрел! Трах-бабах-тра-та-та-та…
— Шамов, это, по-твоему, весело? — Воспитательница уперла руки в боки.
— Н-нет-нет, — Сашка выпучил глаза и попятился.
— Шутить над великим горем не только советского народа, но и всего мира!..
— Саша и не думал шутить! — заступился Володя. — Ольга Леонидовна, в мирное время всё это кажется очень далеким, кажется, что это будто не про нас. Но ведь так и должно быть…
Тут вмешался и директор:
— Гхм… Но тогда люди тоже не знали, что будет война. Они бы тоже не поверили, скажи им, что завтра начнется война. Дети отдыхали в деревнях или… гхм… как мы сейчас, в пионерлагерях.
— Именно! — поддакнула Ольга Леонидовна. — И кстати об этом, первым объектом, уничтоженным фашистской авиацией, был не вокзал или завод. Это был пионерский лагерь!
Юрка больше не мог сидеть в стороне. Ему решительно не нравилось всё: и разговор дурацкий, и детей обижают, и скучно.
— И зачем лагеря бомбить? — вклинился он, глядя на Ольгу Леонидовну с вызовом. — Это ведь только боеприпасы тратить. Надо аэропорты, транспортные узлы…
— Лагерь находился в городке Паланга, который в те времена стоял на самой границе СССР и Германии. Фашисты напали глубокой ночью двадцать второго числа. Вели прицельный обстрел по лагерю, и все это засняли на кинопленку. Слуцкиса почитай, Конев, если интересуешься. А мы отошли от темы. Итак, Зина с сестрой в деревне в Обольском районе. Начинается война. Вдруг. Внезапно. Деревню тут же оккупируют немецкие войска. И вот она, то есть ты, Настя, такая же, как сейчас, светлая и добрая, теперь видишь вокруг только кровь и смерть. Через год ты вступаешь в ряды «Юных мстителей» — отряд детей местных жителей. Учишься стрелять и метать гранаты…
«Чехонь вяленая», — разозлился Юрка про себя, когда словесный поток воспитательницы иссяк, а сама она угрюмо покачала головой и потребовала, чтобы и Юрка прочитал свои реплики.
Послушав его, она заявила:
