— Рад. Рад, конечно, — подтвердил Володя, но, как показалось Юрке, скованно.

Ветер переменился и принёс с собой музыку. Пугачёва дуэтом с Кузьминым пела о том, что «в небе весеннем падали две звезды». Звёзды — правда, в небе летнем, — действительно падали. Юрка заметил несколько, но желание не загадал — во-первых, не суеверный, а во-вторых, знал, что это никакие не звёзды, а метеоры. А настоящих звёзд сверкала целая россыпь, целый Млечный путь. Разглядывая небо, Юрка думал о том, что этот вожатый Володя — парадоксальный человек. Сказал, что рад, а радуется молча, без единой эмоции на лице. При этом молчать с ним не скучно и говорить тоже. Вроде бы совсем как Ванька и Миха, серьёзный и умный очкарик, но вовсе не ботаник.

Сидящий рядом «вовсе не ботаник» вздохнул и негромко промычал, прекрасно попадая в ноты: «Две звезды, две светлых повести» — но, не закончив, спросил:

— Кстати, Юр, эта усадьба далеко?

— Какая уса?.. А… эта. Вообще-то, нет никакой усадьбы, — с трудом разглядев в полумраке вытянувшееся лицо, Юрка удивился. — Ты что, поверил?

— Так ты все это придумал? И про великого князя, и про русско-японскую войну? Столько деталей… Ловко! А ты, оказывается, ничего… В смысле не такой и оболтус.

— Кто? Оболтус? Я похож на оболтуса?

— Нет, говорю же, что нет.

— К чему тогда это «ака-а-азывается», — Юрка жеманно протянул «а», передразнивая Володю. Получилось очень похоже. — Но барельеф с дамой на самом деле есть. Там, в диких яблонях, внизу по реке.

— Далеко?

— Минут тридцать на лодке. Так что насчёт оболтуса?

— Ну перестань.

— Ты поэтому хорохорился?

— Ничего я не… Ладно! — сдался Володя. — От разгильдяев обычно много не ждут, разве не так?

— Я ещё и разгильдяй?! — Он деланно возмутился. Отчего-то на душе было легко и весело, и Юрке захотелось подстегнуть Володю. Он твёрдо решил, что не отстанет, пока тот не извинится. Но Володя извиняться и не собирался.

— Сам виноват, что у тебя такая репутация.

— Я тут ни при чём. Просто этих дурацких вожатых так и тянет застукивать в самый неподходящий момент, а потом, меня не слушая, делать какие-то свои выводы. Ты про крышу, например, слышал?

Володя скупо протянул:

— Ну… Кто-то говорил, что ты в прошлом году…

Юра, перебив его, принялся пародировать писклявый голос Ольги Леонидовны:

— «Конев совсем распоясался — прыгает на хрупком шифере, ломает казённое имущество, подвергает опасности своё здоровье и нашу с вами, товарищи, репутацию как воспитателей. Негодяй этот Конев, вандал и шпана!» Тоже так думаешь, да ведь?

— Ещё чего! Я никогда не делаю поспешных выводов.

— Ну-ну, так тебе «не оболтус» и поверил. — Юрка усмехнулся. — А на самом деле всё было не так. На самом деле я помогал, доставал летающую тарелку. Иду, смотрю, Анечка… — Юрка запнулся, поймав себя на мысли, что произнёс это имя с излишней нежностью. — В общем, девочка из моего отряда сидит, плачет. Ну я спросил, почему. Оказалось, её тарелка залетела на крышу, она уже два дня просит завхоза достать, а тот хоть бы хны. Ей эту тарелку отец подарил, а до конца смены — день! Получалось — хрен ей, а не тарелка.

— Не ругайся, — приказал Володя скорее по привычке, чем всерьёз.

Юра проигнорировал.

— Ну я и полез. Там высота плёвая — раз подтянуться и готово, делов-то достать. Тут меня и застукали.

— А разве эта девочка не рассказала, как всё было?

— Рассказала, но кто её послушает? «Надо было Александра Александровича попросить». Просила она этого Саныча…

— Ну а что в итоге?

— Достал я ей эту тарелку, вернул. Анечка вся сияет, благодарит, но Конев-то всё равно дебошир и шпана.

— Ладно, тут ты оправдан. А через дыру в заборе ты зачем лазишь?

— За куревом, — Юрка даже подумать не успел, выпалил как на духу.

— Ты ещё и куришь?! — обалдел Володя.

— Я? Да нет. Я так, попробовать. Больше не буду! — слукавил он и от греха подальше переменил тему. — А кто тебе сказал про дыру? Я думал, о лазе не знает никто!

— Все знают. И не просто знают, а уже заделали.

— Пф… ну и пусть заделали, будто я других ходов не знаю.

Володя оживился:

— Ещё есть? Какие, где?

— Не скажу.

— Пожалуйста, скажи! Юр, а если об этом мои бедокуры узнают? Сбегут ведь!

— Не узнают. И тем более не сбегут, это далеко, и из-за роста им не перебраться. — заверил Юрка, но, услышав нервное Володино сопение, для его спокойствия добавил: — Зуб даю, не сбегут!

— Юра, если что случится… мне так всыплют, мало не покажется!

Юрка задумчиво поковырял комариный укус на локте.

— Ты никому не рассказывай, ладно? Про лаз. И про курево тоже.

— Не скажу, если лаз покажешь. Я должен сам убедиться, что через него нельзя пробраться. И что там безопасно.

— Это брод, — сдался Юрка. — Хватит паниковать. Они же у тебя не ненормальные, чтобы реку переходить, где им воды по шею. — Володя неопределённо хмыкнул, а Юрка вспомнил. — Скажи лучше, что им рассказывать завтра? Детям твоим. Я же обещал.

— Придумай. Ты так ловко эту историю забабахал, придумаешь и другую.

— Легко сказать! С брошью у меня вдохновение было, а теперь всё, тю-тю. Что бы такое сообразить? Может, про маньяка?

— Маньяка? Откуда у нас маньяки? — прыснул Володя.

— Это же просто история, вымысел, — пожал плечами Юрка.

— Нет, надо что-нибудь более реалистичное и обязательно с моралью. Давай лучше разовьём тему поместья? Расскажем, например… про клад. Точно, давай клад?

— Хм… а это идея. — Юрка почесал подбородок. — Есть куда записать?

Володя порылся в карманах. Вытащил из левого рогатку, убрал обратно. Полез в правый, вынул ручку и свёрнутую трубочкой тетрадку.

— Не слишком темно, чтобы писать? — спросил, протягивая их Юрке.

— Сойдёт! У меня почерк крупный.

— Тогда давай, маэстро, начинай.

— Так вот. Граф с графиней были очень богаты. Перед тем как уйти на войну, граф взял большую часть своего состояния, спрятал в сундук и где-то зарыл…

— А графиня на что жила?

— Я же сказал «часть», вторую часть он оставил ей! Так вот. Под покровом тьмы безлунной ночью вынес сундук и где-то закопал, отметив место клада на карте. Но даже с помощью этой карты сокровище нельзя было найти, не разгадав графские загадки… Или нет. Пусть клад не графский, а партизанский. Точно! Оружие!..

В тот вечер на дискотеку Юрка так и не явился — почти до самой ночи они просидели с Володей на карусели, придумывая страшилки для детворы и совсем не замечая бегущего времени.

Сблизившись с Володей, Юрка стал и к театру относиться лучше. Место, которое сперва показалось ему неинтересным, уже после пары репетиций стало особенным: здесь было весело и уютно, Юрка ощущал себя полноценной частью команды. Пусть роли в спектакле для него пока не нашлось, Володя сумел сделать так, чтобы Юрка почувствовал себя нужным: он помогал следить за детворой, давал советы насчёт сценария и раздачи ролей, и Володя прислушивался к ним. Юрке льстило, что ему так доверяют.

Володя начал по-настоящему нравиться ему. Правда, задумываясь над тем, что значит само слово «нравится», Юрка недоумевал. Оно звучало странно, ведь означало скорее симпатию и влюблённость, а не то, что он испытывал к Володе. И, не зная, как объяснить самому себе это чувство, он назвал его «желанием дружить» и даже «очень сильным желанием дружить». Такого с Юркой никогда не случалось. Он впервые смотрел на другого парня так — с особенным интересом и чувством соперничества, причём, что было и вовсе удивительно, соперничества не с самим Володей, а с девчонками за его внимание.

Постановка спектакля продвигалась медленно, но уверенно. На третьей репетиции утвердили четыре главные роли, но оставалось ещё много вопросов со второстепенными — не хватало актёров, в театральный кружок почему-то мало кто хотел записываться.