— Юра! — раздался оклик неподалёку. — Я знаю, что ты здесь! Я видел, как ты свернул.

«И как только догнал?» — раздосадованно подумал Юрка, но решил, что снова сбегать нет смысла — если он смоется сегодня, всё равно придётся оправдываться завтра.

— Ну тут, тут! — отозвался он.

Володя подошёл к нему. Приняв очень виноватый вид, Юрка втянул голову в плечи. Но по Володе нельзя было сказать, что он злился, скорее недоумевал. Потирал рукой ушибленное плечо, смотрел озадаченно.

— Ты зачем в меня яблоко швырнул?

— Прости, — искренне попросил Юрка. — Я правда не хотел, не думал, что попаду. Очень больно?

— Ну… ощутимо… — пристыдил он. — Ты зачем на яблоню полез?

— Тебя искал, а оттуда видно лучше.

— И?.. — протянул Володя, ожидая дальнейших разъяснений.

— Меня взбесила Маша, — честно признался он. — Она тебя пригласила, а ты согласился.

— Ну и что?

— Ты говорил, что не будешь ни с кем танцевать! И ведь пошёл именно с ней, прекрасно зная, как она меня раздражает!

— Юра, я не понимаю, в чём дело, — Володя устало потёр глаза. — Объясни нормально.

— Да в том, что я видел вас сегодня в театре — как ты её успокаивал!

— Ты подсматривал?

— Да, подсматривал!

— Зачем?

— Да какая разница! Сначала ты её обнимаешь и по голове гладишь, теперь вот танцуешь… А дальше что? Она тебе нравится?

— Нет, — твёрдо ответил Володя. — Да и вообще тебе-то какое дело, что у меня и Маши…

— Но ты говорил, что мы друзья!

— Конечно, друзья, но при чём здесь это? Юра, последние три дня с тобой что-то происходит. Я спрашивал, ты молчал. Потом взъелся на Машу. Но то, что ты сейчас сделал, — это уже чересчур!

Да, Юрка понимал, что ведёт себя крайне странно. Головой понимал. Не должны были Володя и его отношения с Машей вызывать такой ураган эмоций. Но вызывали. Сердце одновременно и болело, и сжималось. В груди пекло и давило. Горели щёки, а по коже бегали мурашки холода, пальцы подрагивали.

Володя был спокоен. Стоял, сложив руки на груди. Юрка приблизился к нему и, не разрывая зрительного контакта, сказал:

— Хочу, чтобы я был у тебя один!

— Ты и так один. Кроме тебя, у меня нет друзей, — произнёс Володя мягко, даже ласково. — Юра, если тебе нравится Маша, только скажи, я отступлю.

— «Только скажи»? Может быть, лучше ты сам мне всё скажешь?

— Что мне тебе сказать?

— Правду. Про неё. Это ведь она! Почему ты мне сразу не признался, что это она?! Почему скрываешь? И ведь что скрываешь — то, что тебе не терпится всего-то годик подождать? Ты подожди, и всё у тебя будет. Всё! А у меня никогда ничего не будет!

— «Годик»? Я не понимаю, — Володя и правда теперь выглядел растерянно, даже опустил руки. — Постой. Или… — он ненадолго задумался и вдруг резко хлопнул себя ладонью по лбу. — Во я дурак! Так вот почему ты странный, вот почему избегаешь меня и кричишь на Машу — она тебе нравится, но ей нравлюсь я! — Володя рассмеялся.

Глядя на цирк, который он тут устроил, Юрка начал злиться. Вдруг всё вокруг стало слишком ярким, будто разом обострились все органы чувств.

Гул щитовых казался оглушительным, запах сирени — приторным, и даже тусклый свет луны и звёзд его ослеплял. Володино лицо в этом свете стало белее, а серо-зелёные глаза засияли изумрудами. И, может быть, Юрке только показалось, но, помимо фальшивой радости, было в них что-то ещё. Будто Володя понимал больше, чем должен, будто он знал о том, что происходит с Юркой, гораздо лучше его самого. Но, несмотря на это, врал и устраивал клоунаду.

— Твоя «девушка со двора» — это Маша! Юр, я с радостью… я не стану мешаться! Дерзай, и всё у тебя будет!

— Да что ты несёшь?!

Юрка больше не отдавал себе отчёта в действиях. Время второй раз за вечер замедлилось. К гулу в ушах прибавился грохот сердца. Пытаясь перекричать его, Юрка набрал полную грудь воздуха:

— Да не Маши у меня не будет, а тебя! — и отвернулся.

— Стой, что? — Володя схватил его за руку и развернул к себе. Нахмурился, глядя глаза в глаза. — Повтори! Что ты сказал?

— Как мне тебе объяснить?.. — сдавленно прохрипел Юрка.

Он взял Володю за плечи, потянулся к лицу, замер на одно мгновение и прижался своими губами к его.

Володя подавился вздохом, его глаза расширились от удивления. А Юрка будто умер. Его будто больше не существовало. Единственное, что он чётко осознавал и чувствовал, — Володин запах. Яблоки. И совсем чуть-чуть — тепло его кожи.

Это продлилось пару секунд, а потом Юрка почувствовал ещё одно — руки на своих плечах. Он даже обрадоваться не успел, как Володя аккуратно, но настойчиво отодвинул его от себя.

Ещё несколько секунд Володя растерянно смотрел в его пылающее лицо. Потом, так и не убрав рук, держа Юрку на расстоянии, строго сказал:

— Ты это прекрати.

Стряхнув кителем осколки стекла с подоконника, Юра выбрался из вожатской. Без сожаления покинув одуванчиковую поляну — уж очень тоскливым был её вид, — он вышел туда, где раньше была спортплощадка. В юности она казалась ему огромной, теперь же — жалким заросшим травой пятачком.

«В детстве всё кажется больше и значимее», — подумал он, обходя корты по кругу. Вздохнув, покачал головой — в неё настойчиво лезли мысли о том, как неизбежно летит время, беспощадное ко всему. Оно, как чума, убивало всё, к чему прикасалось.

Боясь запнуться о валяющиеся в мокрой траве куски асфальта, Юра смотрел под ноги, на рваную ржавую сетку-рабицу, что лежала пластом, будто вросшая в землю. Когда-то эта сетка обтягивала корт, когда-то за неё так отчаянно цеплялся Володя, извиняясь за журналы, рассказывая ему про МГИМО.

«Интересно, он его закончил?»

Взгляд зацепился за тёмный сгусток в густой поросли у стены столовой. Юра подошёл ближе. Между кусками разбитого кирпича и опавшей листвой валялись узкие прямоугольники: чёрные — поменьше, белые — побольше. Клавиши пианино. И сам инструмент был тут: поломанный, с отвалившимися панелями и разбитой крышкой. На куске деревяшки, которая когда-то была передней панелью, сохранилась золотая надпись-название «Элегия», молоточки тоже были разбросаны вокруг, а из самого нутра пианино торчали разорванные струны.

Юре было почти что физически больно смотреть на столь изломанный инструмент его детства: «Как он попал сюда? Кинозал неблизко… Наверняка это деревенские из Горетовки начудили. Пока Горетовка здесь ещё была. И хватило же ума вытащить его и докатить на площадку. Но раз уж вытащили, зачем бросили? Хотя люди не оставили камня на камне от целой деревни, что уж про пианино говорить…»

«Элегия»… Он помнил эту модель пианино — в СССР она была одной из самых популярных. Во все садики, школы и прочие учреждения чаще всего закупали именно такие. Пионерлагерь «Ласточка» не был исключением. Точно такое же, коричневое, находилось в кинозале и использовалось на всех репетициях. Именно за ним играла Маша, и…

Юра протянул руку, коснулся разбросанных клавиш. Он помнил их не такими, как сейчас, а чистыми и блестящими. Если бы они имели память, то тоже не узнали бы его рук. Тогда руки были другими — юными. Юра заворожённо смотрел на печальную картину постаревших рук на старых клавишах. Как они были похожи.

Перед его мысленным взором вспыхивали старые картинки из памяти, нечёткие, необъёмные. Но вдруг будто время помчалось вспять, и клавиши побелели на глазах, вот уже и пальцы на них — молодые и неопытные.

Картинка ожила и как наяву обрела чёткость и детали, наполнилась звуками и запахами — кинозал, вечер, лето 1986 года, и он, юный, в кинозале, в лете. Он и взрослый был там же, всеми своими мыслями.

— Юр, вставай! Ну Конев, ну вставай уже! Если хоть кто-нибудь на зарядку опоздает, не видать нам звания лучших.

Зарядка. Завтрак. Линейка. Общественные работы. Театр. Володя будет везде. От него нигде не скрыться. Юрка всё ему рассказал, Володя теперь знает все места, где он мог бы спрятаться. Володя его найдёт и спросит: «Почему ты это сделал?»