Многие из кораблей имели ярко раскрашенные корпуса, несли вдоль бортов ряды белых щитов с красным крестом Англии и паруса, вымпелы и знамена, украшенные геральдическими животными и гербами. Некоторые из них находились в частной собственности командиров отрядов, как, например, четыре корабля, предоставленные сэром Джоном Холландом, но большинство было построено под заказ, как, например, четыре судна, по два из Байонны и Дартмута, которые перевозили 180 человек из отряда сэра Томаса Кэрью. К сожалению, некоторое количество человек, прибывших на сбор в Саутгемптон, пришлось оставить из-за отсутствия судов, и около ста кораблей также не смогли присоединиться к флоту либо потому, что не смогли поймать прилив, либо потому, что не были готовы к отплытию. Еще три судна были потеряны, когда загорелись — обычная беда при жизни на корабле, которая, вероятно, была случайностью, но могла быть связана с Кембриджским заговором, поскольку сожжение флота, с целью предотвратить отплытие экспедиции, было одним из вариантов, обсуждавшихся заговорщиками.[295]

Во главе флота, в сопровождении адмирала Томаса Бофорта, графа Дорсета, и конвоя из пятнадцати кораблей, на которых находилось 150 человек латников и 300 лучников, плыл "Тринити Ройал". При весе 540 тонн это был один из самых больших кораблей в Северной Европе.[296] Он только что вернулся в плавание после двухлетнего ремонта, и теперь никто не мог ошибиться ни в том, кого он везет на борту, ни в цели его плавания. На его парусе красовался королевский герб — щит с тремя львами Англии и тремя лилиями Франции. Золотая корона украшала его переднюю башню, а позолоченный скипетр с тремя лилиями — румпель. На палубе стояла резная деревянная фигура коронованного леопарда, еще одного геральдического зверя, связанного с королями Англии. Раскрашенный и позолоченный, он нес шесть щитов, на четырех из которых был изображен герб короля в обрамлении золотой шейной цепи, а на двух — герб покровителя Англии, святого Георгия, в подвязке, эмблеме английского рыцарского ордена. На мачте и на задней палубе развевались четыре знамени, которые также будут нести при Азенкуре: королевский герб, герб Святого Георгия, герб короля Святого Эдуарда Исповедника, и любопытный вензель, изображающий Троицу.[297]

Эта выставка геральдики была не просто традиционными вещами, доставшимися по наследству. Все было выбрано намеренно, это было тщательно продуманной частью наглядной пропаганды, смысл которой был бы так же понятен любому, кто связан с геральдикой, как смысл религиозных картин и артефактов в средневековых церквях. Даже королевский герб являлся провокацией. Древний герб Англии, который носили все короли, начиная с Ричарда Львиное Сердце в двенадцатом веке, представлял собой трех золотых леопардов на красном фоне. Это изменилось только в начале Столетней войны, когда Эдуард III предъявив притязания на трон Франции, поместил на них французский королевский герб — золотые лилии, на синем фоне.[298] Примерно в то же время Эдуард III в одностороннем порядке принял Святого Георгия в качестве святого покровителя Англии. Значение этого жеста заключалось в том, что ранее святой Георгий был признан во всей христианской Европе как покровитель всего рыцарства. Сделав его исключительно английским, Эдуард III представил себя и свою страну как воплощение сокровенных рыцарских ценностей, которые олицетворял этот святой. Кажущиеся чудесными победы англичан при Креси в 1346 году и при Пуатье десятилетием позже можно было рассматривать как неоспоримое доказательство того, что святой отвратил свою благосклонность от французов (с которых зародилось само понятие рыцарства) и стал сторонником Англии.[299]

Орден Подвязки, основанный Эдуардом III после Креси и посвященный Святому Георгию, был праздником английского военного превосходства, а двадцать шесть его членов вызывали восхищение и зависть во всей Европе. В 1408 году Жан де Верчин, молодой сенешаль Эно, позже убитый при Азенкуре, стремясь создать себе репутацию доблестного воина, бросил вызов рыцарям ордена Подвязки, которых он считал, в буквальном смысле, наследниками артуровских рыцарей Круглого стола и, следовательно, лидерами королевства. (Его вызов всем сразу вызвал мягкий упрек со стороны Генриха IV, который сказал, что подобное не встречалось в древних хрониках Круглого стола и поэтому неуместно. Должно сражаться с каждым представителем ордена по отдельности). Аналогичным образом, величайшей честью, которую Генрих V мог оказать Сигизмунду, императору Священной Римской империи, чьего союза он искал в войне против Франции в 1416 году, был орден Подвязки. Знаки отличия и церемонии, связанные с этим орденом, высоко ценились как видимые символы рыцарской репутации, завоеванной выдающейся храбростью и верной службой. Не случайно рыцари Подвязки, такие как сэр Джон Корнуойл (который самостоятельно принял еще один вызов сенешаля Эно), должны были сыграть видную роль в Азенкурской кампании, намеренно выискивая самые опасные, а значит, и самые почетные подвиги.[300]

Геральдические изображения на "Тринити Ройял" были наглядным подтверждением королевского статуса Генриха, его претензий на трон Франции и английского военного превосходства. Религиозные знамена показывали, что эта земная армия также пользуется покровительством и защитой небесных сил. По крайней мере три других корабля, входивших в личный королевский флот Генриха, несли на своих парусах его личные знаки: на "Катерине де ла Тур" и "Николасе де ла Тур" были изображены антилопа и лебедь соответственно, а на третьем, безымянном судне, — страусовые перья, которые были его знаком отличия как принца Уэльского. Учитывая важность этих символов, а также падкость средневековья ко всему пророческому, появление стаи лебедей, плывущих на корабле, покидающим остров Уайт, гарантированно обрадовало бы каждое английское сердце как прекрасное предзнаменование.[301]

Большинство из тех, кто находился на борту, не знали, направляются ли они прямо через Ла-Манш во Францию или совершают гораздо более длительное морское путешествие, которое в конечном итоге приведет их в Аквитанию. Предположения о конечном пункте назначения, наверное оживились, когда они увидели белые скалы побережья Нормандии. Высадятся ли они, как это сделал Кларенс тремя годами ранее, в Сен-Васт-ла-Уг на полуострове Котентен? Или они атакуют один из процветающих морских портов на востоке — Булонь, возможно, или Дьепп, или Фекамп?

Через два дня после выхода в море, около пяти часов пополудни, флот вошел в бухту, расположенную в устье реки Сены. Там они бросили якорь на берегу Шеф-де-Ко (ныне Кап де ла Хеве), самой западной оконечности большого мелового мыса, который является римским носом на лице верхней Нормандии. Это не было очевидным местом для высадки, хотя скалы здесь поднимались менее круто и были более доступны, чем их обрывистые и разрушающиеся соседи на побережье Ла-Манша. Более пологие лесистые склоны южного берега залива были более подходящими для вторжения — вот почему коннетабль д'Альбре ждал их там с отрядом в тысячу пятьсот человек.[302]

Генрих V почти наверняка не знал об их присутствии, но он тщательно выбрал место высадки в маленькой бухте Сент-Адресс. Всего в нескольких милях от него, скрытый от глаз с суши лесистым обрывом, находилась его цель — королевский город и порт Арфлер.

Первым действием Генриха после того, как корабль бросил якорь, было развернуть знамя, которое послужило сигналом для его капитанов принять участие в заседании совета на борту "Тринити Ройал". Зная, что его рыцари и эсквайры будут соревноваться друг с другом за честь первыми ступить на землю Франции, он отдал приказ, чтобы никто под страхом смерти не высаживался на берег раньше него, и чтобы все готовились к высадке на следующее утро.[303] Строго соблюдаемая дисциплина, должна была стать девизом всей его кампании.