Никто из нас первый не решался завести разговор. Так и стояли: я напротив калитки, а она — отворив кованную дверцу.

Таксист, видимо, не выдержал.

— Вы едете? — крикнул сзади. Я мигом очнулся, потянулся за бумажником и всунул водителю через окно достаточно денег.

— Никто никуда не едет.

— Я еду. — Светлана с непроницаемым лицом открыла дверцу машины, но так и не успела скользнуть в авто — я с небольшим усилием надавил на дверцу, и та захлопнулась, задев по пути сумочку.

— Езжайте. — В подтверждение своих слов, я хлопнул ладонью по крыше машины. Водитель, скорее всего, не желая вмешиваться в разборки, быстро завел двигатель и смылся.

Аккуратным движением, полным плохо скрытого возмущения, Светлана откинула назад золотистую прядь волос и произнесла:

— Не слишком-то любезное знакомство с будущей мачехой.

Интересно, это она сама надумала то, что отец ей сделает предложение, или он уже умудрился подарить ей кольцо. Быстрым взглядом зыркнул на ее правую руку — да, небольшой бриллиант сверкал на безымянном пальце.

Я и не надеялся на то, что отец будет публично скорбеть по моей матери вечно, но все равно испытал гадкое ощущение.

— Нет ни одной причины оказывать вам подобные любезности. А вот побеседовать с вами — причин достаточно.

— Зато у меня нет ни одной. Рада была познакомиться, Леонид Васильевич.

Уже собралась, высоко подняв подбородок, развернуться и зашагать прочь. Размечталась. Я поймал ее за локоть — довольно мягко — и приостановил. Но она все равно вперила в меня гневный взгляд.

— Не могу ответить вам тем же, ибо уже достаточно наслышан о вас и даже, можно сказать, знаком. — Еще на подъезде к особняку отца заметил, что Майя не забрала диктофон, на котором был записан разговор с Глебом. Запись была короткой — я успел прослушать ее несколько раз и сделать определенные выводы. — И, не менее важный факт, я хорошо знаком с вашей дочерью.

Удивление было неподдельным. Выходит, Глеб обо мне не рассказывал? Хотя вполне логично: будь они до сих пор в сговоре, он бы не сдавал ее с потрохами за обедом. Возможно, случился какой-то разлад, или Светлана не захотела помогать ему вернуть Майю. Строить предположения можно долго. А вот допросить человека — намного быстрее.

— Откуда ее знаешь?

— Нас Глеб познакомил.

Она нахмурилась и сразу же стала выглядеть лет на десять старше.

— Правда, жестко оплошал тем самым. Даже подумать не мог, что я недавно получил лицензию адвоката. И пятой точкой не почуял, что я услышу о брачном договоре, который намеренно был составлен неправильно.

Светлана дернула рукой, обещая кричать, если ее не отпущу. В принципе я редко так сразу нападаю на людей, но у меня сейчас совершенно не было ни времени ни желания притворяться другим человеком, располагать к себе и по крохам добывать информацию.

— Что здесь происходит? — сзади донесся голос отца. Мы со Светланой как по команде обернулись к калитке. Он держался одной рукой за кованную дверцу, другой — оперся о кирпичную стену. Несмотря на усталый вид, как всегда подтянутый, в идеально выглаженной рубашке и брюках.

— Да я вот Светлане Иннокентьевне предлагал присоединиться к семейному ужину, но она отказывается, ссылаясь на занятость.

— Ой, да не отказывалась я, — ее рука накрыла мою, которая по-прежнему держала ее за локоть. Я бросил удивленный взгляд на Светлану, поражаясь тому, как потрясающе быстро человек может менять лицо. Сейчас она была вся милота и дружелюбие. — Это я имела в виду, что Васюша занят.

— Я занят не настолько, чтобы отказываться от ужина со своей семьей, — на его губах мелькнула слабая улыбка. — Света, если у тебя есть еще немного времени, то ты задержишься?

— Конечно. С удовольствием познакомлюсь ближе с твоим сыном. — И взглянула на меня таким добрым материнским взглядом, что я должен был вмиг растаять и начать называть ее мамой. Вместо этого убедился в одном: у нее в крови притворство и ложь. Я осознал, как быстро у меня растет к ней ненависть.

Эмоции при допросе — очень плохо. Нужно отстраниться от них, ибо ничего не получится. Хочет играть добрячку? Что ж, и не из таких вытягивал информацию.

Отец сделал приглашающий жест и пропустил нас к дому. Чтобы узнать, как идут дела в его компании, можно даже не проводить тайное расследование, достаточно лишь взглянуть на дом, в котором живет ее хозяин. За семь лет ничего не изменилось. У него нет денег на оплату услуг ландшафтного дизайнера, чтобы тот предложил заменить под ногами стершиеся камни или хотя бы убрал эти надоедливые белые горшки с миниатюрными елочками вдоль дорожки. Благодаря моему безупречному зрению, отметил про себя то, что на некоторых горшках есть трещины, замазанные краской. В фонтане не журчала вода — уверен, его сейчас включают лишь тогда, когда приходят влиятельные гости.

Как ни странно, я почти не помнил себя здесь. В памяти хранился вид особняка с широким двором и фонтаном, но без меня. Да, я редко проводил время дома — в огромном особняке мне было одиноко и скучно. Друзей приводить без повода сюда было запрещено. По особым случаям, таким как день рождение, мне разрешалось пригласить пару-тройку друзей, но только тех, с которыми мы дружили семьями. В итоге я пришел к выводу, что лучше всего отдыхать где угодно, но только не дома.

От моих друзей отец был не в восторге. Чего доброго, мы китайскую вазу разобьем, или тот бесценный хрусталь, или сделаем из гитары испанский галстук, или будем кататься на люстрах, или напустим в джакузи шампанского, или будем гонять на машинах прямо по двору, сбивая горшки с елочками, как кегли.

Да, у меня была веселая компания. Однажды мы действительно устроили пенную вечеринку на кухне, пока родители отдыхали на курорте. Правда, вместо пены у нас было несколько десятков ящиков взбитых сливок. Домработница, пришедшая с утра, схватилась за сердце: я с одной полуголой девчонкой, еще не до конца протрезвев, отдраивали сами кухню… и, кажется, немного забылись и отвлеклись от уборки. Нагоняй я тогда получил знатный. Уже не помню всех подробностей, но с того времени прислуга жила у нас круглосуточно и докладывала отцу о каждом моем шаге.

Я же всегда считал так: любая вещь с момента покупки начинает мгновенно обесцениваться. Так что нет смысла над ней трястись и бояться уничтожить. Если ты строишь дом в страхе, что он развалится и ты потом не сможешь построить новый, то так и будешь до конца дней жить, нервничая: а не бегает ли ребенок слишком резво, а не веселятся ли гости слишком бурно, а не слишком ли разжирели местные вороны и не проломят ли они мне крышу? Настоящее богатство — это не количество нажитых дорогих вещей в особняке за трехметровым забором, это радостное осознание того, что доход постоянно растет.

Мой отец уже давно не был богат. И продолжал делать вид, будто гребет деньги лопатой.

В доме так же ничего не изменилось. Кроме прислуги. Новую домработницу, которой отец приказал накрыть стол, видел я впервые.

— Тамара Николаевна здесь больше не работает? — спросил, сканируя просторный холл. Китайской вазы в углу нет. Неужели кто-то все-таки разбил?

— Давно. Она ушла спустя месяц после трагедии. Давайте поднимемся в мой кабинет, пока готовится ужин.

— Кстати! — поднимаясь на второй этаж за отцом, я резко повернулся к Светлане, надеясь поймать миг, когда она еще не успела сделать добродушный вид. Но нет: женщина лучилась чуткостью и теплотой. — Вам отец уже рассказал, что не умеет плавать?

Она растерянно покачала головой, явно не понимая, к чему я клоню. Какой бы змеей она ни была в душе, предостеречь ее не мешало бы. А заодно выбить почву из-под ног.

Только мы вошли в кабинет, я узнал свое любимое кожаное кресло напротив дивана, и плюхнулся в него. Почему самое любимое? Потому что оно огромное, мягкое и с высокой спинкой. Когда я в него заваливался, отец не мог выписать мне подзатыльник. И к тому же именно в нем я умудрялся во время выслушивания нотаций еще с кем-то переписываться, пряча телефон в складке, где начинался подлокотник. Из кармана каждый раз доставать мобильник, когда отец отворачивался, было трудно. А так я засовывал в складку телефон сразу же, как садился, а потом ловким движением, уходя, забрасывал его в карман.