Он был сыном сестры Марии Фёдоровны, выданной замуж в Ольденбург, а по отцу принадлежал к младшей линии гольштейнского рода, откуда происходил и муж Екатерины Второй — Пётр Третий.

Приехал в Россию и ещё один принц — Саксен-Кобургский, родственник Анны Фёдоровны, жены цесаревича Константина. Но он был восьмым в семье, слишком беден, хотя и отличался приятной внешностью.

Екатерина выбрала Георга Ольденбургского, несмотря на то что он был мал ростом, некрасив, худ, весь в прыщах, заикался и страшно стеснялся своей невнятной речи.

Но Екатерина сознательно выбрала своего двоюродного брата и, пожалуй, никогда потом не пожалела о своём выборе...

Георг получил блестящее образование в Лейпцигском университете, прекрасно знал и любил немецкую литературу, увлекался Шиллером и даже сам писал стихи.

Придворным кругам все эти подробности не были известны, и в столице перешёптывались, что Екатерина должна была быстрее выйти замуж, так как ей исполнилось уже двадцать лет, а в России такие девушки считались перестарками...

Как бы то ни было, но брак с Георгом Ольденбургским был решён, и потому приготовления к пышной блестящей свадьбе заняли все умы и кошельки знатной элиты Петербурга.

Ах, сколько денег тратилось на золотую бахрому, парчовую ткань, на аксамит[25] и белый атлас! Словно с ума сошла столица — так хотелось всем выделиться из нарядной толпы, обратить на себя внимание императора, всей его семьи...

Впрочем, одно событие едва не затмило саму свадьбу. Александр пригласил на празднества в Петербурге дорогих его сердцу людей — короля Фридриха-Вильгельма и королеву Луизу.

Эти две царственные особы только что пережили страшное унижение от Наполеона. На заключение мира поехала даже королева Луиза, чтобы своей красотой смягчить сердце корсиканца. Наполеон рассыпался в комплиментах королеве, по ни одного клочка земли не удалось ей выторговать у хитрого и ловкого французского императора, уже захватившего почти всю Пруссию. Им, королю Вильгельму и королеве Луизе, отвёл он крохотный кусок от их прежних владений, и королевской чете пришлось в крайней скудости, почти в бедности, поселиться в захолустном Мемеле и ждать подачек от Наполеона.

Это был почти вызов французскому императору — Александр пригласил королевскую чету на бракосочетание своей сестры и устроил гостям такие почести, что даже сама свадьба словно бы стушевалась в сиянии королевы Луизы.

На всех домах в столице горели вензеля из инициалов прусского короля и королевы, везде висели флаги с их гербом. Только один французский посол в знак протеста выставил на своём дворце вензель самой Екатерины, царской дочери и невесты.

Елизавета отмечала всё это в своём сердце. Слишком уж оказывал Александр пушечной пальбой и воинскими почестями предпочтение королеве Луизе, хотя она, Елизавета, хорошо знала ей цену.

Ещё граф Никита Петрович Панин писал о ней:

«Подданные единодушно обожают свою королеву, но иметь значения она неспособна. Думая о том, как бы понравиться, она бывает пресчастлива, когда король позволит ей украситься бриллиантами, купить наряды и поразить остальных женщин блеском своей красоты...»

А граф Семён Романович Воронцов, увидевшись с королевской четой проездом из Лондона, отмечал:

«Король, кроме солдат, ничем не занимается, предоставляя дела министрам, которых он редко видит. Королева действительно прекрасна, но без всякого выражения и благородства в чертах. Умом она весьма недалёка. Влюблённая в самое себя, она не умеет скрыть сознания своей красоты, и хотя поведение её безупречно, но она страх как любит со всеми любезничать. Она обожает наряжаться, восхищается собою, и беседовать с ней почти не о чем: разговор всегда сводится к тому, чтобы восхвалять её красоту».

Теперь Елизавета с горькой усмешкой ждала, как встретятся две такие красавицы, занявшие её законное место в сердце российского императора, — королева Луиза и статс-дама Марии Фёдоровны Мария Антоновна Нарышкина, уже давно покорившая Александра своей красотой, подарившая ему двух дочерей, из которых одна ещё была жива, хоть и отличалась слабым здоровьем...

Нет, в сердце Елизаветы не было злобы. Она словно бы с высоты своего положения лишь отмечала, как будут соперничать между собой эти две женщины, признанные красавицы Европы.

Она не желала быть третьей, она просто занимала своё царственное место. Она и не стремилась поразить светский мир столицы роскошными нарядами, бриллиантами — как можно более скромной хотелось ей быть на этом празднике роскоши и блеска.

К церковной службе она думала надеть платье из белого крепа с розочками впереди, окаймлённое серебряными кручёными нитками. На её прелестные, всё ещё не утратившие золотистого блеска волосы возложили большую диадему из бриллиантов, а из украшений она выбрала свою всегдашнюю двойную нитку крупных жемчугов и такие же серьги.

Андреевская лента пересекала наискось это одеяние, и Елизавета понимала, насколько груба голубая лента на её лёгком платье. Но это была форма парадной одежды, одеяние императрицы, и в нём она казалась выше, стройнее и величественнее.

А на бал, где должны были встретиться её соперницы, она оделась попроще: полутуника из белого крепа была перехвачена на груди бантами и обвита крупными бриллиантами. Изумрудный венец на рыжевато-белокурых волосах оттенял их природную красоту, такие же изумрудные подвески оттягивали мочки ушей, а двойная нить жемчугов вокруг стройной и всё ещё белой и гладкой шеи была словно чашечка, из которой вырастал стебель лотоса.

Этот наряд казался ей простым, зато позволял держать себя приветливо и величественно одновременно...

Обручение Георга и Екатерины происходило в Зимнем дворце — сначала торжественная церемония в домовой церкви, а потом сразу роскошный бал, на который собралась вся знать города.

Боже, какая это была блестящая толпа!

Парадные мундиры всех цветов, всех родов войск лишь редкими пятнами темнили разнородную яркость женских нарядов. Какого цвета тут только не было — от старушечьих тёмно-зелёных до небесно-голубых и сиренево-лиловатых! Каждая дама старалась выделиться — целые состояния были потрачены на наряды.

Все ждали выхода короля и королевы Пруссии...

Луиза ослепила всех пышностью бриллиантов и яркостью своего почти пунцового платья. С нежностью поцеловал ей руку Александр, несколько приветливых слов сказала Елизавета, на которые Луиза, наверное, даже не обратила внимания, потому что она была женщиной и конечно же много слышала о прославленной красоте Марии Антоновны, фаворитки русского императора.

Самоуверенность и напыщенность Луизы поразили Елизавету — не такой представляла она себе прусскую королеву, тем более теперь, в её отчаянном положении.

Королева смотрела на всех небрежно, каким-то отдалённым взглядом, ей казались жалкими и смешными все эти блестящие придворные, хотя она и видела, что её бриллианты по сравнению с самыми скромными на дамах света ничтожны: бриллиантовое колье на шее, подвески в ушах да гребень в волосах, украшенный мелкими алмазами...

И всё-таки Луиза с волнением ждала Нарышкину — даже эта женщина, о которой ей так много говорили, волновала её, потому что Луизе хотелось сравнить её красоту со своей.

Мария Фёдоровна представляла своих статс-дам королю и королеве, и, когда дошла до Марии Антоновны, Луиза так и впилась глазами в красавицу, присевшую в низком реверансе перед ней, королевой...

Белое, простое по покрою платье, венок из живых незабудок, ярких, голубых, как огоньки, в пене тёмных локонов, у пояса букетик таких же цветов...

Луиза вспыхнула — в одно мгновение поняла она, как дерзка и нагла эта женщина. Она действительно была великолепна и словно бросала вызов самой королеве. Луиза очень хорошо поняла этот намёк: красота Нарышкиной не нуждалась в дополнительных украшениях, она была прекрасна, как прекрасна сама природа.

Но уже в следующее мгновение радость пронизала Луизу — всё-таки она была женщиной до кончиков ногтей: у этой фаворитки императора нет даже простой нитки бриллиантов, — и она ответила на реверанс величественным и холодным кивком головы.