Во время которого, кстати, большинство офицеров еще раз продемонстрировали свое неумение пользоваться элементарно пистолетом Матроскина. Не будь оба комбата навеселе, не избежать бы тогда всему составу выволочки за непрофессионализм. Начав с дистанции в тридцать метров – начальная прицельная дистанция ПМ-90 – дошли до ста. Большинство офицеров вылетело еще до пятидесяти, кроме пятерых участников: обоих комбатов, мрачно-трезвого капитана из разведвзвода, меня и… Воронцова. На ста метрах вылетели, не набрав нужных очков, Бахмутов и командир разведчиков.

Крабов приказал достать из оружейки скорострелки. Немецкий пистолет-пулемет H&K с прицельной дальностью в двести метров начали испытывать со ста. Все набрали по десятке.

Сто пятьдесят метров – все по десятке.

Двести метров – по пьяни я промахнулся, набрав восемь очков, Крабов с Воронцовым по десять очков.

Триста метров – я опять смазал, сорвав всего пять очков, Крабов взял девять очков, Артём по-прежнему десятку.

Четыреста метров – я вылетел, Крабов набрал семь очков, Воронцов все десять.

– Вот это да! – среди офицеров раздался шум.

Крабов сжал губы, покачал головой и приказал установить мини-прожектор на возвышающемся деревце на расстоянии полукилометра от столовой. Пятьсот метров – комбат набрал четыре очка, Артём всадил все выстрелы точно в десятку.

– Ну нихр*на се! – воскликнул майор. – Ну-ка, ну-ка.

Шестьсот метров – Крабов изрядно мазал, набрав всего два очка, и вылетел. Артём сорвал девять очков. По офицерам прошелся вздох разочарования, но следующая очередь легла опять в десятку. Комбат многозначительно взглянул на меня, покачал головой.

– Я же говорил, – довольно прошептал я.

Семьсот метров – Артём смазал первые две очереди, набрав семь очков. Следующие три выстрела легли еще дальше, принеся Воронцову пять очков. Он опять прицелился.

– Всё, больше не могу, – произнес Артём и опустил оружие, – хватит.

В толпе повисла тишина. Только из столовой раздавались звуки музыки, где танцевала прекрасная половина общества. Раздался щелчок предохранителя, и офицеров словно прорвало: как-то все сразу заговорили, кто-то хлопал Артёма по плечу, где-то в сторонке жарко спорили о назначении Воронцова лейтенантом… Я прислушался. Двое летёх что-то говорили о майоре и его разговоре с капитаном Сидоренко… Ага, не так прост наш комбат, как кажется!

– Тишина! – Крабов поднял ладонь, призывая всех к замолчать.

Все мгновенно замолкли.

– Еще раз поздравляю всех с Новым 2199 годом! – Крабова немного качнуло в сторону, он икнул, потряс головой и продолжил. – Все вы имели возможность познакомиться на празднике с космополитом младшим сержантом Воронцовым. Так вот, высшим командованием, – он демонстративно показал на себя большим пальцем, – было решено приставить Воронцова Артёма Евгеньевича к званию лейтенанта армии Содружества Республик!

Опаньки. Вот и решение всех загадок. Всё-таки послушал меня майор, назначил Артёма летёхой. Офицеры ободряюще загудели.

– Поздравляю, – я хлопнул ошалевшего Артёма по спине, – кос-полит лейтенант. Пойдем, выпьем за тебя.

– И как долго нам трястись в этой тарантайке? – недовольно проворчал Артём, держась рукой за бортик кузова, чтобы не клюнуть носом в соседа при резких взлетах грузовика.

– Несколько часов, – коротко бросил я, прощальным взглядом провожая серую равнину. – Терпи.

Театрально вздохнув, Артём отвернулся от скученно сидящих рядовых и вслед за мной уставился на уходящую вдаль дорогу.

Вот и всё – мы уезжаем из КУТЛа. Всё, чему успели научиться мои ребята, они научились, пусть и в спешке. Ну, а кто не успел, тому не судьба… От этого становилось грустно. Русский менталитет, выраженный в щедрости души, гнал на смерть молодых ребят, многие из которых вряд ли переживут и половину срока обязательной мобилизации. Впрочем, так было всегда. Русские всегда побеждают, но какой ценой достаются эти победы…

Я взглянул на своего коллегу. Артём едва сидел на месте, постоянно морщась от боли в ноющих мышцах. Я сдержал свое слово, данное Крабову, и старался натаскать парня на соответствующий уровень подготовки. Будет жаль, если такой одаренный интеллект помрет под корягой на чужой планете… Курсы офицера малец прошел поразительно быстро и эффективно, летные навыки освоил не хуже самих пилотов, и на финальном экзамене выделывал такие пируэты, что только диву даешься.

Физподготовка, конечно, давалась хуже. Оно и понятно, мозги здесь не особо помогут, разве что в технике выполнения упражнений молодой лейтенант показывал удивительную приспособляемость, что помогало в тренировках. Впрочем, растущий организм быстро освоился с нагрузками, и за четыре месяца Артём здорово покрупнел. Ныл, конечно, нещадно – я представляю, с какими испытаниями ему пришлось столкнуться, если даже мне, отслужившему два года в группе быстрого реагирования, было нелегко.

Последний месяц был особенно тяжелый. Если раньше порядок десантирования проходили исключительно в симуляционных кабинках, то теперь нас часто гоняли на орбиту, для отработки полученных навыков в реальной ситуации. Пилотируемый взлет, полчаса невесомости, затем резкое пикирование на поверхность с последующим десантом. Высадка в горы, в пустыню, на воду. Пилотирование в центре тайфуна над Тихим океаном. Отрабатывали и аварийные ситуации в экстремальных условиях. Например, сброс с шаттла над Антарктидой на высоте пятидесяти километров, где еще толком нет воздуха для парашюта, и приходится использовать реактивные микродвигатели скафандра для подтормаживания. Последующее приземление в ледяной пустыне со средней температурой в -60 градусов Цельсия, переход к точке сбора.

Конечно, выдерживали не все. Космический десант – это вам не шутки, господа. Но особо выбора для штрафных батальонов нет: либо ты мобилизуешься в авангард Третьего Корпуса, либо по статье дезертирства отправляешься прямиком на «лучшие» космические стройки Титана. Остальные, мобилизованные не по статье, будут десантироваться за нашими спинами, когда штрафники хорошенько удобрят своей кровью плацдарм для высадки.

Вот позади осталась Третья Линия – высокий забор с колючкой наверху, непосредственно окружающий сам лагерь. В принципе, ничего особо важного эта Линия не выполняет: офицеры имеют право свободно выходить за пределы КУТЛа подышать свежим воздухом, не загрязненным выхлопами от машин и прочей техники. Сам я регулярно пользовался такой возможностью. Сейчас же – в середине апреля – всё голо и безжизненно, нет и следа от того цветочного ковра, что был когда-то в сентябре. Даже грустно как-то прощаться с такой мертвой равниной.

Через несколько минут мы подъехали ко Второй Линии – перевалочному пункту между лагерем и внешним миром. Здесь уже кончается та эфемерная свобода, подаренная нам государством. Иногда между Третьей и Второй Линиями командование устраивало развернутые учения и стрельбы, правда, особо не прижимаясь к запрещенной зоне и не нервируя часовых. Стена из армированного бетона не раз выдерживала нападения войск Туркестана в прошлом, когда здесь еще была военная база мятежников. В башенках наблюдения ведется круглосуточное дежурство, на воротах действует контрольно-пропускная система. Приближаться к Линии без соответствующего разрешения строго запрещается, а ее пересечение автоматически приравнивается к дезертирству и побегу. И всё – дальше только депортация на Титан, если не расстрел. Последний раз я ее пересекал вместе с комбатом, когда мы ехали забирать тело Семена… Эх, Сема-Сема.

С*кины дети пристрелили его из крупнокалиберного пулемета, гнезда которых установлены по периметру всей Первой Линии – самого последнего внешнего рубежа. Прорваться через него немыслимо, даже дойти до ворот очень сложно – пространство между Линиями засеяно сплошным минным полем, среди которого одиноко петляет асфальтированная дорога. В карауле здесь стоит отдельный охранный гарнизон для обороны лагеря от внешних угроз. Построили Первую Линию уже после передачи Содружеству, из нуль-гравитационной легированной титаном стали, отлитой в невесомости. Пропускная система здесь еще более строгая, ориентированная на контрразведку и выявление шпионов. Минут двадцать мы стояли в пробке, пока дежурные сверяли пропуска и документы.