Я улыбнулся еще шире.

– Давай еще раз, – озорно добавила она и подняла голову, взглянув мне на подбородок, – всё-таки это мой праздник!

– Фу ты, какая ненасытная, – усмехнулся я, – дай хоть передохну.

Прошла неделя после того разговора с отцом, где он предупреждал меня о возможном задержании и мобилизации. Ничего особенного за это время не случилось, если не считать того, что пришел приказ от деканата вести строгий учет оценок за успеваемость. Еще как-то все сразу исчезли должники за прошедший семестр. Никто, конечно, никаких комментариев не давал, хотя всем и так было ясно, куда они делись.

– О чем думаешь? – она слегка отстранилась, чтобы взглянуть мне в глаза.

Глупый вопрос. Придумать такой, да еще и умудриться ответить на него, способны только женщины. Я не нашелся что ответить.

– Как думаешь, мы всегда будем вместе?

Еще один глупый вопрос. Нет, дорогая, меня скоро мобилизуют и побреют в солдаты, а еще через полгода убьют.

– Конечно, милая, как же иначе, – я ободряюще взглянул на нее, перенеся взгляд с потолка, и погладил ее по волосам.

Она училась на факультете философии и психологии на какого-то психогенетика, правда, чем они занимаются, не знала даже сейчас, на втором курсе обучения. С этого и еще нескольких гуманитарных факультетов забрали в армию даже отличников, оставив в институте лишь технические специальности.

И скоро примутся за инженеров. Отец сказал, что до этого момента не так далеко: ситуация на Кассиде продолжала ухудшаться. Даже ему, председателю законодательной палаты Петербурга, не удалось найти лазейки, чтобы отмазать меня от мобилизации. Боялись все: и отличники, и бездельники. Все испытывали перед чужой планетой первобытный ужас.

– Конечно, мы всегда будем вместе, – повторил я, – всегда…

*      *      *

Стремительный поток сухого горячего воздуха ворвался в маленькое зарешеченное окошко и дохнул мне в лицо – поезд останавливался, и нагретый воздух между секциями магнитов у днища поезда начал лезть наружу. Я открыл глаза, согнал с лица глупую улыбку, оставшуюся после сладкого сна, и выглянул в окно. Мы подъезжали к маленькому пыльному городку в пустыне Туркестана. Сбоку от станции маглева виднелись кузова военных грузовиков.

– Встать! Собраться! Через минуту быть готовыми к выходу! – прокаркал здоровенный накаченный амбал, представившийся сержантом то ли Пестряковым, то ли Медляковым.

Исправительная колония строгого режима Халкабад, названная по одноименному военному городку, расположенному неподалеку. Это всё, чего мог добиться со своими связями отец, после того как отмазал меня от смертной казни.

– Молись, чтоб тебе хотя бы «строгача» дали, – сказал он мне в «день свиданий». – Адвокат тебе сообщит результаты, – и ушел.

Он был зол на меня.

Но на первом же заседании суда прозвучал приговор к расстрелу, и отцу пришлось действовать более активно. «Случайный» акт вандализма в отделе улик милицейского управления, поджог типографии городского суда, где сгорели протоколы заседаний и все электронные копии, падение центрального судебного сервера с облачным хранилищем данных, и всё. Мое дело было оставлено на повторное слушание. А дальше дело техники: с меня списали сопротивление властям и нападение на охрану бара, а убийство бандитов оформили как самооборону. Хорошо иметь влиятельного родителя.

Стоило мне выйти из поезда, как волосы сразу встали дыбом, а одежда намертво прилипла к телу, и я живо представил, как могучее магнитное поле пронизывает меня насквозь в сухом наэлектризованном воздухе. Внутри-то магнитный поток экранируется, а вот снаружи… Современная электродорожная дорога маглева представляет собой платформу с секциями высокотемпературных сверхпроводников вдоль путей. На поворотах платформа расширяется, закругления с системой магнитных каналов не дают опрокинуться составу, способному разогнаться на прямых участках до тысячи километров в час. При движении поезд находится на магнитной подушке, при этом по путям бежит несколько сотен ампер тока. Конечно, стержни сверхпроводников при долгом рейсе перегреваются, на каждой станции в целях профилактики проверяют хладагент на днище вагонов. Иначе – крупная авария, когда сверхпроводящие свойства пропадают, и состав «сходит с путей» на огромной скорости. Да и при торможении поезда перегретый воздух рвется наружу, способный запросто стать причиной серьезной аварии.

Вот и сейчас, вылезая из поезда, я увидел группу людей в синих комбинезонах, стоящих около соседнего вагона, из-под днища которого выглядывало огромное черное пятно. Не иначе как кипящим воздухом расплавило защитное покрытие, отделяющее пассажирские помещения.

– Давай вперед, че вылупился! – гаркнул сержант Пестряков-Медляков и вроде как несильно толкнул в плечо, хотя я чуть не полетел кубарем на пыльный асфальт.

Осмотреть достопримечательности городка нам, разумеется, не дали, сразу приказав садиться в приготовленные крытые машины. Набившись, как сельди в бочонок, мы тронулись в путь по древней разбитой дороге с торчащими кусками старого асфальта и редкими обломками арматуры от разрушенного отбойника, уже наполовину сросшимися с сухой землей. Примерно после часа ужасной тряски мы приехали на место: несколько приземистых серых зданий, обнесенных высокой стеной с колючей проволокой под напряжением. На углу у стены я заметил трансформаторную будку, от которой шло питание еще и в жилые помещения.

«Интересно, что бы она подумала, узнав, куда я попал?»

Я проводил взглядом первую группу заключенных, сопровождаемых конвоем из шести автоматчиков. На душе потеплело, когда я вспомнил тот день с ней, девятого марта, последний день, когда мы были вместе…

– Пошли, пошли!!!

Торопливо стали вылезать заключенные, то и дело в страшной тесноте наступая друг на друга и ежесекундно матерясь. Вскоре вылез и я. Солнце слепило, сухой горячий воздух противно лез в нос, забивая ноздри пылью. Нас построили в колонну и повели к широким бронированным воротам.

«Надо рвать отсюда!» – подумал я и живо представил, как шестеро автоматчиков целятся в мою голую спину…

Но как??

*      *      *

– …так, чуть дальше начинается подземный туннель, прорытый еще хр*н знает когда, во время войны, наверно, – с жаром рассказывал Петро во время прогулки во внутреннем дворе, где нам разрешалось находиться строго до обеда.

Петро – хитрый уголовник, сидит здесь уже очень давно, с обширными связями как внутри, так и снаружи зоны. Умудрился пережить всех местных авторитетов, кого подставив, кого просто прикончив. Опасный тип. Верить ему не хотелось, но иного выхода просто нет. Да и рассказывает он убедительные вещи…

– И что? – резко спросил Никита.

Я посмотрел на взбешенного парня. Единственный нормальный человек, с кем мне удалось поддержать дружеские отношения. Рядом с ним не возникало желания немедленно забиться под какую-нибудь лавку и не вылезать до отбоя.

– А то, – загадочно сказал Петро, – что система туннелей выведет нас прямиком за стены зоны, к месту неподалеку от первого блокпоста. Если там не спалимся, то считай что свободны.

– Что-то не… – недоверчиво ответил огромный бритый детина со сломанным носом.

Его я видел впервые. Объемные, подрагивающие под кожей мышцы внушали уважение и страх. Лицо обезображено шрамом и свернутым набок носом, из-за чего казалось, будто он всегда морщится.

Завыла сирена, проорав три длинных протяжных гудка – условный сигнал, что прогулка окончена. Сразу же ожил старый засорившийся «матюгальник», висевший на крыше главного здания, прямо перед площадкой, где выгуливали заключенных:

– Все по камерам, повторяю, все по камерам!!! Разойдись!

Компания начала разбредаться: за нарушение режима жестоко наказывали. Никита резко развернулся и пошел отдельно от всех, я бросился догонять.

– Ты что, Никит? – спросил я его. – Он же вариант предлагает! И совсем неплохой, надо признать!

– Ну ты, бл*, наивный, охр*неть просто! – бросил мне Никита. – Мож ты и умный, бл*, знаешь всякие умные штучки, но в остальном ты просто муд*к, бл*!