Невольно я усмехнулся, вспомнив книгу какого-то писателя-фантаста XX века, представлявшего жизнь будущего как вершину цивилизации, с абсолютной справедливостью, где никто никому не врет, не знают предательства и страданий. Надо быть наивным глупцом, чтобы думать, что люди когда-нибудь изменятся. Миром всегда будут править деньги, власть и смертоносная жажда это всё заполучить. Двести лет назад никто, наверно, и представить себе не мог такого духовного обнищания, поразившего людей в эпоху извращенного либерализма перед Войной. Глобальное вымирание религий и последующее торжество атеизма привело к утрате всех остатков человеческих ценностей. Современные историки и философы рассматривают это явление как закат человечества, начало его неизбежного конца. Может, и в самом деле человек изжил себя?

Вспыхнувшая в начале XXII века Третья Мировая стала переломным моментом этого процесса. Даже спустя почти век после Войны мир не восстановил былого уровня культуры, на половине земного шара до сих пор торжествует послевоенная анархия и разбой, тотальный разрушительный голод. И как удивительно это всё контрастирует с квантовой электроникой, искусственным интеллектом, космическими полетами к далеким мирам… Всем плевать, даже тем, кто страдает в первую очередь, вымирая целыми деревнями. Все считают, что так и должно быть. Сообщество Независимых Наций – вкратце СНН – сборище бездарных болтунов, как, собственно, и ООН до Войны. Их волнует только собственное благополучие, ничтожного процента от населения Земли. Кому нужны бесконечные войны за независимость внеземных колоний? На кой черт трем миллиардам человек, выживших в суровые годы ядерной зимы, освоение спутников Сатурна? Куда важней, чтобы небо над головой было голубым, а воздух – пригодным для дыхания. Даже полет к звездам в итоге принес только войну, причем с врагом, неизвестно насколько превосходящим в технологиях. Войну, которую человечество может проиграть.

Тот забытый писатель из XX века писал, что тотальная автоматизация освободит людей от работы: производство, услуги, контроль и управление. Освободит для творчества, духовного развития… Но он не учел, что человек в большинстве своем – ленивая скотина. Стоит дать ему поесть и поспать, оградить от всяческого труда, и способность думать мгновенно атрофируется. Сознание людей приобрело консервативный, аполитичный характер – общество потребления, когда каждый думает только о своем брюхе. И пришла расплата: жестокая ядерная война, уничтожившая «счастливое» скотское общество, которому плевать на всё, и их правителей, дорвавшихся до власти.

После Мировой Войны стало не до автоматизации. Во-первых, человечество на Земле было отброшено назад в аграрный век, снова стал в цене ручной труд. Во-вторых, люди воочию увидели, как сжигались целые города из-за одной ошибки в исполняемом алгоритме боевой машины, какая бесконтрольная жестокость заложена в маленьком самопрограммирующемся модуле искусственного интеллекта, стоит хакеру-диверсанту внести в него изменения. Послевоенные конвенции СНН запретили производство боевых роботов, со временем из обихода вышли, не в силах окупить себестоимость, и бытовые программируемые приборы. Постепенно человечество вернулось к тому, с чего всё начиналось. Наверно, это и значит закат человечества.

– Ооо… новенький! Проснулся уже? – тупая избитая морда человека будущего смотрела на меня красными от долгих запоев глазёнками, вперив колючий взгляд.

Я онемел от неожиданности.

– Ну давай-давай, спускайся, дружок, – небрежно бросил еще один заключенный, оторвавшись от раздачи партии.

Скрипнуло решетчатое оконце на выходной двери, и в камеру заглянуло лицо молодого, может чуть постарше меня, постового, дежурившего в коридоре. Через секунду дверь отворилась, и появившийся в проеме среднего возраста милиционер презрительно оглядел картежников. Те сразу испуганно съежились и быстро расползлись по сторонам, а мент шагнул вперед и объявил:

– Воронцов, на выход!

Я сначала даже не понял, что вызвали меня. Лежу на верхней полке и глаза выпучил. Лишь после того, как тот вторично гаркнул мою фамилию, я вдруг очнулся и поспешно спустился вниз, попутно ударившись затылком о низкий потолок камеры.

– Лицом к стене, руки за спину! – милиционер резво пригвоздил меня к стенке и застегнул наручники. – Ты че там, уснул что ли?

Я хотел раздраженно ответить, что действительно хотел поспать, но вовремя сдержался. Молодой слегка ткнул меня в спину дубинкой, и мы пошли. По пути постовой всё порывался поговорить со скуки, настороженно поглядывая на старшего милиционера. Тот молчаливо шел сзади, не издавая ни звука. Возможно, он всё-таки подал какой-то разрешающий сигнал, так как молодого словно прорвало. Он рассказывал о своей службе, о скучных дежурствах, о том, как он насмотрелся на разных воров и убийц, попадающих в следственный изолятор. Я молча слушал.

– По морде видно, что ты… э-э… неопасный, – доброжелательно сообщил под конец постовой, и стало непонятно, оскорбляться мне или радоваться.

– Настоящие маньяки так обычно и выглядят, – пробурчал шедший чуть позади мент. – Стоять, «мокрушник»! Лицом к стене и не шевелиться!

Мы остановились перед обычной железной дверью, такой же старой и с облупившейся краской, как все остальные. Милиционер осторожно приоткрыл дверь и заглянул. Через пару секунд оттуда вылетел улыбчивый здоровенный мужик, оглядел меня с головы до ног и повернулся к менту.

– Да-да, его отведут. Вы свободны, лейтенант, – ответил мужчина милиционеру и оглядел меня еще раз. – Ну как, лоб не сильно болит? Извини, в темноте не видно было…

Вот как! Так это он меня из кустов дубинкой двинул! Когда я очнулся в камере, голова просто раскалывалась от боли.

– Молчишь, да? Смотри, сейчас тебе много говорить придется… – он провел меня внутрь в комнатушку, усадил на жесткий стул и сел напротив за стол. – Та-ак, Воронцов Артём… э-э… Евгеньевич, да?.. Семьдесят девятого года рождения, так?

– Так, – вяло согласился я.

Этот человек не внушал ничего хорошего.

– Что ж ты натворил, парень? – спросил мужик сочувственно, но тут же беззаботно проговорил. – Ну да ладно, я вызвал не нотации тебе читать… Ты сам знал, на что шел, – он открыл рапорт группы захвата, лежащий на столе. – Тройное убийство, покушение на убийство в баре… э-э-э… «Три медведя», тяжкие телесные охранникам в том же баре… Да уж, парень, ну ты и влип! Дальше… Незаконное хранение огнестрела и стрельба боевыми патронами, вооруженное сопротивление сотрудникам милиции. Да уж… – он взглянул на меня, оторвавшись от чтения, и суховато продолжил. – Ты же понимаешь, что согласно УК СОКР одни только убийства тянут на высшую меру… Что такое?!

В дверь постучали, и сразу же в кабинет виновато заглянул тот самый постовой, который вел меня на допрос.

– Кос-полит капитан, вам сообщение от майора Кузнецова, – извиняющимся голосом сказал парень.

Мужик встал, бросил на меня настороженный взгляд и подошел к постовому, тот протянул бумагу.

– Свободны, – бросил ему капитан, не отрываясь от чтения бумаги. – Что за?.. – он снова взглянул на меня и опять в приказ. – Та-ак, понятно всё, – медленно прошел к своему месту за столом и грузно сел. Утопил на допотопном аппарате переговорной связи кнопку и, удерживая нажатой, зло пролаял в микрофон:

– Лейтенант!

– Слушаю, кос-полит капитан, – немедленно раздалось из динамика.

– Бери Воронцова и веди его обратно в камеру, – раздраженно выплюнул мужик и тут же отключился. – Повезло тебе, «мажорик», переводят тебя. Наверно, родня у тебя влиятельная, а? – взгляд на меня.

Я промолчал. Допрос закончился.

*      *      *

– Тёмка, ну ты где? – ее томный голос заставлял тело приятно подрагивать, а на лицо неизменно выползала глупая улыбка.

– Ты всегда так кричишь? – улыбнулся я и просунул руку ей под голову, привлекая к себе.

– Я разве кричала? – притворно удивилась она и хихикнула. – Тебе это показалось, – сказала она моей шее.