Решение приходит быстро: его отсутствие не может стать оправданием для меня. Я все равно должна рассказать то, что собиралась.

Тень сомнения, витает в воздухе, наводя на мысли о том, что парень, не сдерживающий обещаний, не стоит моих стараний и страданий, но разумная часть меня, хватает длиннющую метлу и одним махом отбрасывает навязчивую тень в сторону и та исчезает. Строго пожурив указательным пальцем, моя разумная частичка, произносит: «ты делаешь это ради себя! И только! А Вик, наверняка, просто не смог прийти…»

Киваю себе в зеркало и возвращаюсь в кабинет.

Открыв дверь, в первую очередь, замечаю, что кресло Вика все еще пустует, но сейчас его глазки-пуговки смотрят на меня с грустью. Переводу взгляд на своё, и сердце наполняется теплом. Не смотря на ситуацию, улыбка сама собой растягивает губы.

— Привет! Прости, что опоздал. Папа… — Вик пожимает плечами, извиняясь.

— Все хорошо, мне нужно было это время. Спасибо, что пришёл.

— Кхм-кхм. — психолог привлекает наше внимание, и указывает мне на свободное место. Послушно занимаю кресло, с опаской поглядывая на пуговки. С этого ракурса, они выглядят, как обычные пуговицы. И я расслабляюсь.

— Вижу, вы, ребята, сблизились… — задумчиво сдвинув широкие брови, произносит мозгоправ.

— Да. — отвечаем в одни голос и тут же, ловим взгляд друг друга. Странно, но ситуация не вызывает неловкости. Мне легко смотреть в серьёзное лицо парня. Его глаза сейчас излучают беспокойство.

— Это хорошо, ребят, но… — не даю Евгеньевичу озвучить вторую часть предложения, потому что не хочу слышать ничего, что связано с предлогом «но».

— Хочу рассказать всё. Думаю, так вы поймёте, в чем моя проблема.

Зеленые глаза психолога загораются любопытством, и он разводит руками.

— Яна, я должен спросить: Виктору обязательно находится здесь?

— Да! — мой голос звучит уверенно.

— Хорошо. Тогда давайте начнем.

Сначала внутренности сводит в узел от волнения и страха быть непонятой. Но я точно знаю, что моя история должна быть рассказана, не только потому, что это часть меня. А еще потому, что мои отношения должны быть настоящими и искренними, в них нет места тайнам.

Когда начинаю говорить, язык плохо слушается, такое чувство, что я слишком много им размахивала и получила наказание в виде укуса пчелы, отчего, он распух и перестал помещаться во рту.

— Когда мне было пять или шесть лет, мама и папа часто работали в ночные смены и оставляли меня у бабушки.

— Здесь я должна уточнить, что бабушка не вставала с кровати много лет, но была в здравом уме и мы с ней весело проводили время. Но папы есть младший брат. Он с детства имел отклонения в развитии и он часто обижал меня, толкнув или ударив. А когда я начинала плакать, то он закрывал мне рот и нос руками так, что я не могла дышать и отпускал, только после обещания не рассказывать никому. Ночевки у бабушки превратились для меня в ад, но рассказать об это взрослым, я не могла. Было страшно. Сейчас я понимаю, что не должна была молчать, но тогда… я думала по-другому.

Две пары глаз смотрят напряженно- зеленые с сочувствием, чёрные- с бушующим гневом. Но никто из присутствующих не перебивает.

— Оставаясь у бабушки, я спала в его комнате, потому что только там было два спальных места. И однажды ночью, он подкрался ко мне в кромешной темноте и подсунул свой причиндал к моему носу… — воспоминания накрывают с головой, чувствую тошноту от едкого запаха, ударившего в нос. В какой-то момент, кажется, что меня вырвет, но глубокий вдох избавляет от необходимости сбежать в туалет.

— Я была неиспорченныи ребёнком и не поняла, что происходит, когда он сказал, чтоб я его поцеловала… Моя природная брезгливость сыграла мне на руку и я отчаянно начала отнекиваться, но он схватил мою голову и вплотную… прижал к тому месту. Он просил открыть рот, но я, даже не понимая, что происходит, не могла. Тогда я решила обмануть его и согласилась. Я была ребёнком… не могла придумать ничего лучше, чем наслюнявить руку потрогать его… будто это рот. Помню, что он был мягкий, как тряпочка. У него ничего не вышло. Он поверил, но, видимо, у него были проблемы, и он просто лег спать, как ни в чем не бывало. Только пригрозил, чтоб никому не рассказала. После той ночи, моя жизнь изменилась. — Я намеренно не смотрю на мужчин, чтобы не разреветься, увидев жалость к себе, или отвращение в глазах Вика.

— Он был подростком и у него была куча друзей, которые на следующее утро во всю обсуждали его секс со мной. Я понимала, что натворила что-то ужасное, потому что все смеялись и осуждающе смотрели на меня. Но самое страшное случилось, когда одна из его подружек хотела уговорить меня пойти к ней в гости. Не знаю зачем, ведь мы никогда не дружили, но после моего отказа, она пошла к маме и рассказала ей о том, что мы с дядей занимались любовью. — в душе образуется пустота. Потому что сейчас Я должна рассказать самую страшную для себя часть истории.

— Мама была в ярости. Она схватила меня руку и потащила в квартиру. Пощёчины, одна за другой обжигали лицо, пока Я не сказала, что так мы назвали объятия, после просмотренного Фредди Крюгера. Мама поверила и забыла обо всем на следующий же день. Она забыла. Но Я — нет. Я думала, что стала плохим человеком. Что никому нельзя говорить о том, что случилось, потому что все будут смеяться, осуждать и даже бить меня.

После небольшой паузы, продолжаю повествование, не поднимая глаз:

— Я ни в чем не виню маму, она была уставшей от работы и вечных финансовых проблем женщиной… но её непонимание вырастило из меня то, что выросло… — тишина становится оглушительной, и Я всхлипываю от, наконец, прорвавшихся слёз. Краем глаза замечаю, как Вик дергается, но остаётся на месте. Скорее всего, Игорь Евгеньевич, его остановил.

— После случившегося, он больше не приставал ко мне. Но его агрессия стала проявляться ещё сильнее. Он бил и душил меня при малейшем разногласии. Когда Я пошла в школу, моим провожатым стал именно он. И однажды, он сорвался так, что чуть не сбросил меня с высокого моста, через который пролегал путь в школу. Помню, свисающие над бурной рекой, ноги в коричневых ботиночках, которые подарил папа. Мне страшно, что пришлось умолять его о прощении. И он простил. Вернул меня на мост и продолжил спокойно идти вперёд, взяв меня за руку.

— Тогда я сказала маме, что готова ходить в школу одна. И она согласилась. Моим спасением стал развод родителей. Звучит странно, но я была счастлива, что мама решила оградить мое общение с родственниками папы.

— Своего дядю Я не видела много лет, чему очень рада. Но я знаю, что сейчас он богатый наследник какой-то компании. У него есть семья, и он счастлив… а я рада, что его счастье находится далеко от меня. — наконец, осмеливаюсь взглянуть на Вика, и то, что я вижу, совершенно не вяжется с тем, что нарисовал мой больной мозг.

Глаза Вика напоминают чёрную дыру, поглощающую всё вокруг. Злость, с которой он смотрит, заставляет моё сердце подпрыгнуть к горлу, и рухнуть в пятки.

Его тело так напряжено, что в какой-то момент, мне кажется, что пора бежать, без оглядки, потому что защититься от этой махины, готовой к нападению, точно не смогу. Вжимаюсь в кресло, мечтая раствориться в воздухе прямо сейчас, чтобы забыть этот ненавидящий взгляд.

Страх, сковывает мышцы, и я не могу пошевелиться. Зажмуриваюсь так сильно, что чувствую тупую боль в висках.

— Девочка моя… — шепот у самого уха, слегка обжигает кожу. Мурашки не заставляют себя ждать, но дело не в реакции на парня. Дело в том, что он не злится на меня, а нежно обнимает, и гладит по голове, то и дело путаясь в волосах непослушными от волнения пальцами.

Облегчение накрывает меня теплым мягким одеялом, и тогда я сама не понимаю, что происходит.

Я, как последняя, истеричка начинаю рыдать в голос. Слезы застилают глаза, а звуки, рвущиеся наружу, невозможно сдержать.

Не знаю, сколько времени я проплакала в объятиях Вика, но когда симпатичная блондинка — секретарша принесла стакан воды и вручила его Вику, моя истерика сошла на нет. А в душе поселилась пустота и апатия.