Хрупкое тело вжимается в меня все сильнее и я понимаю, что крышесносным этот поцелуй оказался не только для меня и если не остановиться сейчас, то я забью на всë и, как настоящий пещерный человек, утащу девчонку в спальню.

С трудом отрываюсь от нежной девочки, с удовольствием отмечая, что она тоже тяжело дышит, а ещё некрепко стоит на ногах, так что мне приходится придерживать её за талию.

Глаза Марковой горят, как два факела, щеки пылают, руки дрожат. Такой я вижу её впервые и мне нравится понимать, что эта страстная сторона её личности открылась передо мной.

Кто-то из ребят начинает хлопать в ладоши, остальные присоединяются и мы получаем громкие аплодисменты.

Мне хочется выгнать всех и обсудить случившееся с Яной, потому что до сих пор, я не понял с чего это вдруг мне на голову упало такое «счастье». К тому же, попробовав на вкус эти губы, я не готов отказаться от них, даже если с её стороны, это была просто игра.

Осматриваю наших зрителей, в попытках решить, как от них избавиться поскорее, и только сейчас замечаю, стоящего в дверях взбешенного Стаса.

Инстинкт защитника срабатывает раньше, чем здравый смысл, поэтому крепче прижимаю Яну к себе. Конечно, я мог бы кинуться на него с кулаками, чего мне и хотелось, но я с детства привык до последнего обходиться без физической расправы.

— Какого хрена? Яна? — говнюк требует объяснений. Мне нравится, как перекосило его морду от злости и возмущения.

— Видимо, тебе здесь больше не рады. — отвечаю за дрожащую, как осиновый листок, в моих руках девушку. Можно было просто послать его или прогнать прямым текстом, но я говорю именно так, чтобы в словах прозвучал намек на наши с Яной отношения. Пусть мудак думает, что эта девочка теперь моя. Тем более, что в ближайшее время так и будет.

— Яна? Объяснишь? — дрыщ полностью игнорирует меня, и я понимаю, что он просто боится столкнуться со мной лбами, а вот наезжать на девушку, которую сам же обидел, это пожалуйста. Ехидный смешок, готовый вырваться наружу, застревает в горле, потому что Маркова выпутывается из моих объятий и идёт к своему бесхвостому павлину. Не отступая ни на шаг, следую за ней.

— Конечно! — звонко произносит девочка, и продолжает почти весело:

— Я приходила к тебе пару часов назад.

Её признание приводит в ступор не только соседского «одуванчика», но и меня. Только сейчас я понимаю, что произошло. И это понимание обрушивается на меня, как тяжелая бетонная стена на котенка. Пробивает, потому что я успел поверить, что небезразличен Марковой. Думал, что она не похожа на других девчонок и уж точно достойна хорошего отношения к себе.

Выходит, поцелуй со мной был местью возлюбленному. А я, как наивная бабёнка, уже готов был имена нашим детям придумать.

От позорного поступка с высказыванием обвинений, меня удерживает только присутствие друзей. Сквозь пелену злости, застилающую глаза и уши, слышу какой-то лепет мальчика- одуванчика и решаю, что сейчас самое время для мордобития.

— Слушай… — надвигаюсь, готовый обрушить весь гнев на него, но парень, явно, не готов к схватке. Он поспешно выходит из квартиры.

Хотя уйти вслед за ним, было бы лучшим решением, я остаюсь, потому что не хочу выглядеть проигравшим. Мне неприятно быть использованным, но показывать этого не собираюсь.

Вернувшись за стол, пытаюсь сохранять спокойствие. Краем глаза, замечаю, обеспокоенные взгляды Марковой, но полностью их игнорирую. В какой-то момент, зараза пытается вернуть свою руку в мою, вызывая волну такого раздражения, что я не удержался и отдернул конечность.

Стараясь избегать Яну, сам не понимаю, как соглашаюсь на танец с Аленой. Девушка виснет на мне, как делала это всегда, что-то шепчет на ухо, при этом, спускаясь рукой к моему ремню, и я не собираюсь сопротивляться. Возможно, расслабившись с Аленой, я смогу вышибить из башки Маркову.

Расслабляюсь в умелых руках подружки, двигаясь в такт музыки.

— Ты обещал, что все танцы сегодня мои! — наглая ложь Яны приятно удивляет. Я почти верю в собственное слабоумие, когда смотрю в карие глаза и вижу уверенность в том, что она произносит. Никогда раньше эта девушка не действовала так решительно.

Та тонкая нить, что связывала нас с Аленой рвется под напором Марковой. И мне приходится отлепить от себя бывшую. Я даже не пытаюсь объяснить себе почему.

— Позже поговорим. — шепчу на ухо блондиночке, с досадой отмечая, что столь близкий контакт не вызывает никаких чувств или желаний, а прикосновение липких от блеска губ, и многообещающая улыбочка, вообще показались раздражительными.

Как только Алена отходит, Яна теряет свой пыл и становится менее решительной. Обнимаю тонкую талию и тут же отмечаю всплеск адреналина в крови, потому что пульс учащается настолько, что перехватывает дыхание.

Я был бы счастлив, вызови у моего тела такую реакцию Алена, потому что знаю наверняка, что любое мое желание было бы выполнено ею беспрекословно.

Как только понимаю, что музыка перестала для меня существовать, заглушенная громким гулом в ушах, а ноги тупо топчутся на месте, принимаю трудное, но, верное для себя решение:

— Я решил, что больше не хочу общаться с тобой, Яна. — сейчас это выглядит, как поступок слабака — сбежать от общения с по-настоящему понравившейся девушкой, потому что боишься влюбиться и испытать боль от неразделенной любви, но по мне — лучше показаться слабаком, чем стать им, когда Маркова снова побежит за своим придурошным соседом. Или решит использовать меня, чтобы тот понял, кого теряет. Увольте!

— Прости, Вик! Я думала, что нравлюсь тебе. Иначе… — пухлые кукольные губы дрожат, когда произносят это полушепотом.

— Ты правильно думала. — не хочу убеждать её в обратном, потому что ложь — не мой стиль. Я привык получать все, что хочу без обманов и уловок.

Глаза собеседницы наполняются негодованием и полным непониманием, будто я только что сказал несусветную глупость.

— Тогда в чем дело? — из её уст вопрос звучит смело. Я знаю, что она не привыкла выяснять отношения, но сейчас старается сделать это, со мной. Это дарит надежду на взаимность. Не знай я всех обстоятельств, точно бы присосался к ней в поцелуе, но такое мимолетное удовольствие понесет за собой последствия, которые я долго буду разгребать.

— В том, что я не тряпка, Яна! И вытирать о себя ноги не позволю! — этого говорить я не собирался. Теперь, действительно, выгляжу, как тряпка. Пытаясь сохранить последние крупицы самообладания, отпускаю девушку и спешу на выход. Потому что позволить себе дальнейшее выяснение отношений — все равно, что позволить ей пройтись по моему, и без того, уязвленному эго, в грязных кирзовых сапогах. А к такому я точно не готов.

— С чего ты взял, что я собралась ноги о тебя вытирать, мужчина? — вопрос застает врасплох, потому что Яна, последовавшая за мной — это большой сюрприз. Не могу сказать, что приятный, потому что внутри все бурлит от злости, но определенно неожиданный.

Сейчас мне хочется просто свалить отсюда и найти одного хлыща. Кулаки чешутся от желания пройтись по твердой морде. Умом я понимаю, что разрывающие меня эмоции, сейчас неуместны. После драки кулаками не машут, если и стоило надрать ему задницу, то делать это нужно было на месте, а не после того, как он сбежал, а я разозлился по другой причине, но от этого легче не становится.

— Какого хрена ты лезешь ко мне с поцелуями при своём драгоценном Станиславском? Я не собираюсь быть чьим-то запасным вариантом и чью-то ревность вызывать тоже не собираюсь. — только высказав это, понял, что сам себя закопал и земельку сверху притоптал, чтоб выбираться посложнее было. Нужно было просто попрощаться и уйти, а не предъявлять претензии слабой и влюблённой, до одурения, девушке. Но закипевшая в жилах кровь, продолжает бурлить, а последняя ниточка спокойствия рвется, когда вижу, как брови Марковой сходятся на переносице, а глаза расширяются, будто то, что я говорю удивляет её.