— Есть хочешь?

— Не хочу.

— Жареную картошку будешь?

— Буду, — обреченно согласилась Ася и уселась на табуретку, — А зачем ты купила и водку, и мартини?

— Водкой напиваться пошло, а споить тебя одним мартини у меня никаких денег не хватит, — весело сообщила Наталья, — а вместе — само то!

— Зачем меня спаивать? — вяло поинтересовалась подруга.

— Будем тебе мозг на место ставить! А это дело требует анестезии.

— Я влюбилась в мальчика, который на семь лет меня моложе, — вдруг сообщила Ася.

— Какая прелесть! И что? Ты стала его первым сексуальным опытом и не можешь себе этого простить?

— Нет! — мрачно заявила она и мысленно добавила «К сожалению…»

— И что дальше? Тебя преследует его мама? Тебе угрожает срок за растление несовершеннолетних?

— Ему есть восемнадцать! И еще у него есть девушка…

— Вот теперь я, кажется, что-то начинаю соображать. Помешай картошку, я пока разолью мартини, и ты мне еще раз все внятно и подробно расскажешь.

Через полчаса вся информация об Асином депрессивном состоянии была передана в штаб-бюро, именуемое Натальей. Сама же Ася, все подробно и эмоционально выложив, успокоилась и с жадностью накинулась на жареную картошку. Ей внезапно и остро захотелось есть. Наташка смотрела на подругу и задумчиво курила. Так было всегда. За почти пятнадцать лет их дружбы многое изменилось, но ритуал «вправки мозгов» оставался неизменным. Они выслушивали друг друга, не перебивая, не утешая, и лишь потом давали советы. Ася знала, что Наталья сейчас докурит, резким мужским движением затушит сигарету в тяжелой хрустальной пепельнице, а потом, уставившись ей в лицо своими прозрачно-голубыми глазищами, станет говорить то, что на самом деле думает обо всем том дерьме, которое сложилось в Аськиной непутевой жизни. И она не была уверена, что хочет это слышать.

— Ну, что касается этого дебильного малолетки — это все ерунда!

Ася непроизвольно вздрогнула. Слышать такое про Диму было почему-то неприятно. Но останавливать сейчас Наталью было так же бессмысленно и непродуктивно, как преграждать дорогу танку.

— Я даже рада, что ты развеялась. Тебе, конечно, обидно из-за этой шмары, которая поджидала его в родном Мухосранске, но не бери в голову, ладно? Лучше подумай о том, что ты еще настолько свежа и прекрасна, что способна заинтересовать молодого красивого мальчика. А судя по фотографиям, подлец и правда хорош!

— Хорош, — со вздохом подтвердила Ася, — Хоть и сволочь редкостная, но целуется так, что…

— Вполне возможно, не проверяла. Но хочу тебя заверить, что в нашем родном Томске навалом симпатичных молодых людей, гораздо более подходящих тебе по возрасту и интеллекту. И как минимум треть из них не только отлично целуется, но и прекрасно выполняет остальные мужские обязанности. Чего твой мальчик, опять же в силу своего нежного возраста, вряд ли смог бы тебе обеспечить. Кстати, может, именно поэтому он и не потащил тебя в кусты — боялся опозориться.

Ася помрачнела, в памяти вспыли обидные слова, которыми они отхлестали друг друга на прощанье.

— Но еще раз повторюсь, — продолжала Наташка, — все это ерунда на постном масле и переживаний глобальных не стоит совершенно. А вот по поводу твоей работы… по-моему, основной депресняк именно из-за этого.

— Думаешь, я зря себя гноблю?

— Нет, — резко возразила Наташа, — я думаю, ты мало себя гнобишь! Ась, неужели тебе правда хочется состариться никому не известной актрисой, которая всю жизнь будет играть третий гриб в левом ряду? Судя по тому, как ты мне описала ситуацию в вашем театре, ничего другого тебе не светит. Тебе не дают серьезных ролей!

— Я еще слишком молодая.

— Даже я с моими убогими познаниями в литературе знаю штук пять пьес, где героиня должна быть молодой. Но ты в них не играешь! Или ты надеешься, что сыграешь Джульетту в шестьдесят, став заслуженной артисткой?

— Да не у кого здесь играть! — не выдержав, заорала Ася, — Я ж тебе объясняю: Ковров ставит только детские пьесы, причем делает это отвратительно, а от спектаклей Затихиной меня вообще с души воротит!

— Отлично, а как насчет Сомовой?

Асино разъяренное лицо вдруг потускнело.

— Как будто не знаешь… Она ставит только со своими. Чужих никогда не берет.

Сомова Алена Сергеевна была возмутительно талантлива и режиссурой занималась всю свою сознательную жизнь, начиная со студенческих лет. Еще когда она заведовала любительским коллективом, аншлаги на ее спектаклях были предметом зависти профессиональных театров. У нее была сильная дружная команда из разновозрастных талантливых актеров, которые были воспитаны самолично Аленой Сергеевной. Многие из них закончили местное училище культуры, кто-то получил актерское образование в другом городе, но все неизменно возвращались под надежное крыло любимой Алены Сергеевны. Ибо режиссером она была от Бога. Многочисленные статуэтки гран-при, дипломы всероссийских и международных фестивалей, хвалебные развороты в столичных театральных журналах сделали свое дело — Алене Сергеевне дали сцену и несколько помещений в Доме культуры и разрешили организовать там свой театр. А еще иногда она ставила спектакли на сцене Томского драматического, но только со своими актерами. Несусветная наглость такого особенного положения окупалась экономически: на спектаклях Сомовой всегда был аншлаг, и билеты стоили раза в два дороже обычного. Наверное, больше всего на свете Ася хотела бы играть у нее. И ведь у нее, что самое обидное, был шанс… В девятом классе она прошла отбор в студию Алены Сергеевны, и даже занималась несколько месяцев, но потом, когда репетиций стало слишком много, Ася испугалась, что не сможет совмещать все это с отличной учебой. И ушла. Зато закончила школу с золотой медалью, поступила в ЕГТИ и с успехом там отучилась… и что дальше? А ничего.

— Попробуй, — Наташа глотнула мартини, — что ты теряешь?

— Ничего, — тихо отозвалась Ася и подумала: «Ничего, кроме гордости. Но и той у меня — спасибо Варламову — почти не осталось».

— Привет, Ася, — Алена Сергеевна курила у крыльца студии, с интересом рассматривая гостью. Ей было хорошо за сорок, худощавая, с длинными светлыми волосами, она не признавала никакой одежды, кроме джинсов и длинных свитеров. Несмотря на полное отсутствие косметики, выглядела она шикарно. Её будто окружала аура силы, власти, уверенности — более харизматичного режиссера девушка в жизни не встречала. По слухам, на репетициях она была суровой и виртуозно крыла актеров трехэтажным матом, если они лажали. Но и хвалить умела так, что за спиной вырастали крылья.

— Вы меня помните? — заикающимся и каким-то даже блеющим голосом спросила Ася, которая так нервничала, что готова была провалиться в ближайшую дыру в асфальте.

— Как видишь. Что пришла?

— Возьмите меня.

— А зачем ты мне? — выдохнула дым Алена Сергеевна, продолжая внимательно смотреть на девушку. — Актеров в основной труппе у меня хватает, для студии ты слишком взрослая. Двадцать два, да?

— Двадцать пять, — врать не было смысла.

— Ну вот видишь, — с сожалением развела она руками. — А что в своем театре не играется?

— Это хрень какая-то, а не театр. Как будто сами не знаете, — Ася вдруг перестала трястись, ведь самое страшное уже произошло. Ей отказали. Ну и ладно. Ну и прекрасно.

— Знаю. А что сразу после института ко мне не пришла?

— Боялась, — честно призналась Ася, — что не возьмете.

— А сейчас не боишься?

— Боюсь. Только хуже, чем сейчас, всё равно уже не будет.

Алена Сергеевна молчала и изучающе смотрела на Асю. У неё явно что-то произошло. Но для актрисы надрыв внутри — это даже хорошо; острее и эмоциональнее играть будет.

— Ася, если ты очень хочешь, ты можешь ходить к нам на репетиции.

— Что? — пролепетала девушка, не веря своему счастью.

— Рано радуешься. Ролей пока давать не буду и в штат не беру. Можешь просто заниматься с нами, смотреть на работу и помогать. Пока так, потом посмотрим. Есть на что жить или ты совсем без денег?