Овражек, который местные жители называли каналом, прорыли лет тридцать тому назад, когда в почете были мелиораторы. Они очень успешно сушили болота, готовились повернуть на юг северные реки. Каналы копали быстро, болота осушались планомерно, но почему-то земля под пашни не разделывались, а с конца девяностых сельское хозяйство стало приходить в упадок – резко уменьшались угодья – поля превращаясь вначале в луга, а затем, постепенно зарастали берёзками, сосенками и кустарником.

Павел Павлович остановился у крепенькой, невысокой кустистой березки, поднял большой целлофановый пакет и достал из него толстый стальной пруток, изогнутый как цифра пять. На нижней перекладине была укреплена доска, на верхней – два ролика.

– Это что, Павел Павлович, вертолет? – засмеялся Гриша.

– Нет, это кресло для канатной дороги. А вот и сам канат, – нагнулся дедушка и под травой нащупал трос в палец толщиной.

– Это мы с Василичем соорудили – уж больно сложно перебираться на другой берег в нашем возрасте. Второй конец закреплен вон на той осине, – показал на противоположный берег.

– Вам надо подойти к краю канала, сесть на эту скамеечку, и она сама покатится на другой берег за счет провиса троса. А там, как только ноги коснутся земли, надо с неё соскочить.

– А как вы эту «карету» вернёте назад, – забеспокоился Вадим.

– Увидишь, объяснять дольше. Ну, кто первый? Я уже испытал всё нормально за прочность троса можете не беспокоиться, он выдержит несколько тонн. Давай, Васёк, покажи ребятам пример. Помнишь, как на колесо обозрение садились – встаешь перед скамейкой, она сзади подъезжает тебе под попку, и сама тебя усаживает.

Дедушка установил каретку на трос и закрепил скобой, чтобы она не соскочила, привязал два капроновых шнурка к пластинке с установленными на ней роликами. Один шнурок с этого берега, второй – останется на другом берегу.

Я решил сделать всё сам. Спустился по бережку чуть-чуть ниже, подвел под попку скамейку и покатился через этот канал.

Как только коснулся земли ногами – соскочил и оттолкнул от себя каретку. Она чуть проехала и, покачиваясь, встала на середине канала. Дед потянул за шнурок и каретка – на этом берегу.

– Давай, Вадим, не «боись». Мы сделаем так: я тебя здесь посажу, а Васёк там тебя поймает. Твое дело – не сопротивляться.

Потом переправился Гриша, завершил переселение народов дед.

– Можно ещё покататься, дедушка, ну хоть разочек, а?

Дедушке и самому хотелось, чтобы ребята порадовались, но идти в заболотный лес надо еще часик, если не больше, и дедушка предложил ребятам покататься на обратном пути, если только останутся силы и желание.

Вначале шел сырой старый и больной лес. Много деревьев было вырвано с корнем, особенно елей – у них корни по поверхности растут, и в сырых местах их легко валит сильный ветер. Много берез и тонких сосенок переплелись и умирали стоя. На еле заметной тропинке, скорее всего натоптанной не грибниками, а лосями, или кабанами, часто встречались упавшие стволы, и приходилось их переползать поверху либо обходить. Тропинка хоть и сырая, но твердая. Вскоре она пошла через болотный тростник, и под ногами появилась торфяная жижа, скорость движения немного увеличилась. Удивительно, но здесь было намного меньше упавших деревьев земля была тверже и корни в ней держались прочнее. После этого леса начинался очень темный еловый лес. Все ёлки были невысокими и кроме них никаких деревьев здесь не росло. Вся земля пол елками засыпана иголками, ни одной травинки. Но в этом темном лесу светлыми пятнышками стояли беленькие грибочки. Все как на подбор, небольшие, с толстенькими твердыми ножками.

– Смотри, смотри грибы, беленькие! А сколько их здесь! Давайте собирать! – Вадим снял с плеча свою корзинку и присел к первой семейке.

– Ребята, – дедушка решил успокоить ребят, – оставим их на обратную дорогу. Нам еще долго идти. Кроме нас – здесь никого, пусть еще подрастут. Думаю, что оттуда пустыми не вернемся, но для них найдём местечко.

Впереди просвет. Кончился молодой тёмный ельник, и мы вышли к лиственному молодняку. Старожилы говорят, что раньше здесь была старинная барская усадьба, сейчас округлая берёзовая роща. Сквозь молодняк пробирались с трудом, но это было метров двести, затем обозначилась небольшая просека, по обе стороны которой были полянки. Небольшие бугорки были покрытые мхом, из которого на высоких ножках росли подберезовики с белыми шляпками и огромные подосиновики. Метров через сто – опять плотная стена молодых березок, здесь только задом можно вырваться на простор. Создавалось впечатление, что деревья создали живую изгородь, будто охраняли какую-то тайну.

Вот, наконец, открылся могучий, старый лес. Перед ребятами была большая поляна, а сбоку огромное старое бревно – это, наверное, лесовичок-боровичок постарался, уложил бревно здесь, чтобы можно было посидеть, отдохнуть и насладиться райским уголком.

– Технический перерыв, – сказал дедушка, и вытащил из корзинки узелочек.

Развязал узелок и расстелил на плоском участке бревна маленькую тряпочку, скатерть-самобранку, уложил на неё бутерброды с сыром и ветчиной, пучок лука, свежие огурчики. Отстегнул от ремня фляжку с колодезной водичкой.

– А это, ребятки, гостинец лесным жителям, – сказал дедушка и взял небольшой пакет.

– А что там, – Вадим подскочил к деду и взял в руки пакет.

– Вон там, на сучке, – дедушка указал на высокую берёзу, стоящую на краю тёмного леса, – весит кормушка. Добрые люди повесили, ты туда и высыпь всё из пакета, а птички и белочки сами разберутся, что кому.

Подошел Вадим к кормушке, да ростом еще не вышел, не достать до нее, смотрит на деда, а он уже подходит сам.

– Ну что, вдвоем мы с тобой уж точно достанем, – и подставил согнутую в колене ногу. – Давай вставай как на стул, высыпай побыстрее, колено не железное.

– Здесь семечки, немного орешков, крупа какая-то, сухарики.

– Когда у нас хлеб остаётся от обеда, я его подсушиваю, а потом крошу и угощаю птичек. Вадим, а там, в кормушке, было что-нибудь?

– Нет, чистенько.

– Вот видишь, а вчера наверняка приходили грибнички и гостинцы приносили. Всё поели птички, да звери.

– И звери даже, а как они сюда заберутся?

– Белочки, либо бурундучки полосатые – это им орешки да сухарики. А вон и наш Амур тут, как тут. Ты как перескочил через канал, разбойник?

Мокрый, веселый, улыбающийся пинчер прыгал, визжал и норовил каждого из нас лизнуть в руку или в нос.

– Ну вот, все в сборе, можно и позавтракать.

Первый бутерброд с ветчиной достался Амуру, но ребята не успели и глазом моргнуть, как пес его проглотил не жуя. Перебирая ногами и виляя обрубком хвоста, он вытянул свою морду не к бутербродам, разложенным на скатерти, а на деда, зная, от кого получит их, и, наверное, все.

Ребята посмотрели друг на друга, махнули одновременно руками и рассмеялись: «Мы, дедушка, и на водичку согласны, а за преданность – Амуру наши бутерброды».

Амур с достоинством оценил подвиг ребят и съел еще три, от остальных отказался – он не любил с сыром.

– Ну что, вперед, нас лес зовет! А мне уже полегчало, поднял опустевшую корзинку дед. Знаете, загадку про верблюдов, один нес хлопок, другой соль. Впереди река, перешли ее, одному верблюду стало легче, почему это произошло? – Да знаем, знаем, и что такое хлопок знаем, и, если пропитать его азотной, а потом серной кислотой и высушить – получиться пироксилин, бездымный порох.

– Да, прогресс шагает по земле, про пироксилин мы, дети войны, узнали в классе восьмом, на лабораторных по химии. А вам лучше таких опытов не проводить и про порох не знать.

– В интернете, дедушка, сейчас и не то можно найти.

Грибы стали попадаться уже на просеке, поэтому дед дал ребятам по ножичку, с закругленными кончиками, чтобы, ненароком не пораниться. До намеченного места оставалось не так уж далеко и можно было не торопить ребятишек.

«Здесь просторно, светло, грибки сами просятся в корзинки, пусть ребятки порадуются», – подумал Павел Павлович. И на душе стало тепло и радостно.