Утром они пошли в лес ягоды собирать. Собирают и чувствуют, что кто-то за ними следит и глаз не сводит, да не один, а несколько военных. Что за напасть такая опять? Скорее домой пошли. А через неделю появились тут поисковики и откопали останки сразу пятерых павших солдат, медальоны у двоих были. Неглубоко лежали, присыпанные сгнившей травой и листьями, словом, образовавшимся перегноем.

И этому было объяснение. Ведь в военное время да под обстрелами и взрывами бомб хоронить погибших не представлялось возможности. А после войны не до этого было, рвались из всех сухожилий восстанавливать страну из руин. Убитые так и лежали, заносимые опавшей с деревьев листвой, и зарастали травой. Как писал вкусивший порох войны русский поэт Александр Твардовский в поэме «Я убит подо Ржевом» о павших в безымянных болотах, когда при жестоких налётах врага убитые летели «точно в пропасть с обрыва» и «фронт горел, не стихая, как на теле рубец». Выжить в такой обстановке считалось невероятным. Летом, в сорок втором, они были зарыты без могилы, ничего не оставив при себе:

И, наверное, эти павшие воины, став травою, пустили свои корни и, превращаясь по весне в одуванчики, смотрят на нас, живущих, и напоминают о себе, мы, мол, здесь пали в жарком бою за Родину, но с войной не покончено до сих пор, и она кончается, как говорил непобедимый полководец Александр Суворов, только тогда, когда предаётся земле её последний павший солдат. А нас здесь, не похороненных, очень много лежит. Вот и напоминаем вам, живущим, о себе, чтобы вы закончили эту жуткую войну.

И мне стало казаться, что нахожусь в прошлом, в эпицентре боя, и вижу события, когда-то происходившие здесь. Слышатся автоматные очереди, окровавленные солдаты. Но лица их различить не могу. Перед глазами мелькают какие-то призраки, встают миражи, а на поле – разбросанные останки. И такая жуть тут взяла, что я вздрогнул.

– Испугался? – взял меня за руку Панкрат Потапович. – Со мной тоже было такое, и не раз, да и сейчас, стоит только задуматься о былом, те видения посещают: то солдат, обливаясь потом и кровью, встает перед глазами, другой – рукой машет, взрывы бомб и снарядов слышатся…

– Потому и боятся ходить местные жители в лес? – как я слышал. И птицы даже здесь не поют, и не видно животных.

– Не селятся, – ответил дед Панкрат. – Чуют трупный запах. А уж сколько лет прошло с войны-то…

Учёные связывают все происходящие здесь непонятные аномальные явления с мощным энергетическим полем, которое создаётся в местах массовой гибели солдат из-за незахороненных останков. Там, где человеческие останки выкопаны и похоронены, как надо, «военной аномалии» уже не возникает, и птицы сюда возвращаются, и животные.

Так что надо продолжать святое дело поиска останков воинов и производить перезахоронения их по христианским обрядам, и неуспокоенные души погибших успокоятся и не станут больше являться перед живущими какими-то пугающими призраками, и исчезнут миражи с раскатами орудийного грома и взрывами бомб. Только делать это надо без излишней торопливости и бережно, чтобы не навлечь гнева духов. Спешка и небрежность им не нравится. И аномалия может с новой силой показывать свои миражи о тех военных событиях лета сорок второго года, когда наши солдаты сражались за Родину и пали, чтоб она, любимая, жила.

13.03.2020 г.

Война застала лейтенанта Назара Бабина в латвийском городе Лиепая. Немецкие танки уже двигались к городу, и его противотанковой батарее было дано задание уничтожить их и живую силу противника, чтобы предотвратить прорыв. Совсем недалеко проходила граница, где уже сражались наши пограничники.

В бой пришлось вступить ближе к полудню. Враг обрушил на защитников море огня, но немцам не удался прорыв, как ни пытались они это сделать. Красноармейцы дрались отважно, отражая вражеские атаки. То же повторилось и на второй день, и на третий… На пятый день боёв лейтенант Бабин был тяжело ранен в ступню, но с поля боя не ушёл, продолжал командовать батареей, пока не был снова контужен. Из ушей шла кровь, невыносимо болела голова, и он потерял сознание. Санитары вместе с другими ранеными доставили его в больницу. На следующий день он пришёл в себя.

Через три дня в больницу ворвались фашисты. Они сбрасывали на пол лежачих, постели вытряхивали, переворачивали тумбочки и урны, отбирали личные вещи, у кого они были, искали оружие и кричали, пиная раненых. Вместе с немцами находились и латышские фашисты-айзсарги, помогая им чинить расправу над пленными, грозя первыми перестрелять, как собак, всех коммунистов.

И начались для пленных красноармейцев муки ада. Били, издевались над ними, посадили на голодный паёк, давая два раза в сутки баланду, от которой и свинья отвернулась бы. У котлов с баландой стояли эсэсовцы и каждого, кто подходил с чашкой за ней, били резиновой палкой так, что искры летели из глаз.

Через полмесяца их одетыми вывели на улицу. Солдат, у которых на рукавах были звёзды или следы от них, выталкивали из строя и уводили на расстрел. Остальных перевезли в порт и оттуда пароходом в Клайпеду. У кого-то были забинтованы головы и руки, кто-то держался на костылях, голодные, многие не в своей одежде, так как их раздевали догола и одежда перемешалась, а выбирать не давали, тут же били прикладами. На одном из привалов Бабин подняться сам уже не смог, нога его опухла, не поднималась голова. Тогда фашист ударил ему в спину, но, увидев распухшую ногу в разорванной штанине галифе, изрёк: «Капут». Тут его вскинули на подводу, к таким же раненым, как он, и увезли в лес. Пленники уже прощались с жизнью, но в лесу их снова стали фильтровать, через предателей выявляли коммунистов, офицеров, политработников и расстреливали. Ему повезло, угодил в госпиталь. Но пробыл здесь недолго. Нашёлся предатель из его роты и выдал, что этот раненый – офицер. Избили до полусмерти, выбивая признания, но Бабин всё отрицал и упорно говорил, что он – рядовой и офицером никогда не был. После отволокли в какой-то подвал к трупам, истерзанным гитлеровцами. Но и тут смерть его миновала. Когда опамятовался, бросили в машину и привезли в город Тильзит, а потом на какую-то станцию в гестаповский офлаг № 53.

Здесь пленнику Бабину пришлось испытать новый круг ада. Восемь месяцев человек просидел в смертном карцере, ожидая своего конца. Ведь сюда ежедневно подъезжала специальная машина, в которую наглые пьяные гестаповцы загоняли по 20 и более человек и увозили на расстрел. А карцер полнился новыми жертвами… И тут его переводят в общий лагерь.

Более 10 тысяч военнопленных уничтожили гестаповцы в офлаге-53, когда он был расформирован. Но пленных без дела не оставили. Назара Бабина перевели под Кёнигсберг добывать торф. Условия его добычи были жуткими, тут и здоровый человек не выдержал бы, заболел, а каково было больному истощённому и без одежды залезать в ледяную двухметровую яму – таков был слой пласта торфа. Стояли в воде в деревянных колодках и выбрасывали торф на поверхность, через каждые два часа меняясь сменами. На следующий день шла прессовка брикетов и установка их на сушку. Деревянная колодка до крови растёрла его рану, началось гниение. Чирьи, фурункулы покрыли тело, возобновились боли в груди, мучил удушающий кашель. Послали на копку картофеля. Стоило чуть со своей мотыгой было отстать, как страж тыкал штыком в зад, бил пинками и натравливал овчарок.